Вокруг Кремля и Китай-Города - Сутормин Виктор Николаевич

Новым домом семейства Мамонтовых стало Абрамцево, бывшее имение Аксакова. За десять лет после кончины писателя имение пришло в упадок, но зато располагалось оно в исключительно живописных местах, к тому же недалеко от Москвы.

Абрамцево не только изменило жизнь Саввы и его молодой семьи – оно стало центром художественной жизни России на целых двадцать лет. Мамонтов никогда не был коллекционером такого масштаба, как Третьяковы или Морозовы, Рябушинские или Щукины. Его увлекал не процесс собирательства, а процесс творчества. Дом Мамонтовых был всегда открыт для художников. Там бывали Репин, Поленов и Антокольский, а Валентин Серов впервые там появился, когда был ещё не художником, а просто мальчишкой. Его мать, первая русская женщина-композитор и личность очень прогрессивная, старалась «сеять разумное, доброе, вечное» – и времени на сына у неё просто не оставалось. Десятилетнего Валентина приняли в семью Мамонтовых, и он вырос вместе с сыновьями Саввы, а с главой семейства по окончании Академии художеств ездил в Италию, где остался продолжать учёбу.

Первой же картиной, написанной по возвращении, Серов поразил всех. Это был портрет 12-летней Веруши Мамонтовой, которую Валентин знал с рождения и неожиданно увидел уже почти взрослой барышней. Помимо очарования юности и теплоты осеннего утра портрет наполняла какая-то удивительная солнечность самого этого дома. Дома, в котором – хорошо.

В. И. Суриков, И. Е. Репин, К. А. Коровин, В. А. Серов, М. М. Антокольский в гостях у С. И. Мамонтова. Фото 1890-х годов из журнала «Искры», 1914

В Абрамцеве любили бывать художник Поленов, скульптор Антокольский, искусствовед Прахов. Стали появляться и вскоре уже месяцами гостили Васнецов, Репин и Левитан, – и тогда Мамонтов перестроил усадьбу, добавив помещения, в которых живописцы могли бы не только жить, но и заниматься творчеством. Ведь многие из гостивших у Мамонтова художников были в ту пору молоды, никому не известны и в материальном смысле никак не обеспечены. Мамонтов предоставил им возможность творить, не задумываясь о хлебе насущном.

Но не только хлебосольство хозяина привлекало гостей. Гораздо ценнее была сама атмосфера, возникшая в Абрамцеве вокруг собравшихся вместе творческих людей, не скованных рамками академического искусства, не конкурирующих между собой за выгодный заказ. Вдобавок ко всему Савва Иванович, обладавший очень неплохими способностями скульптора, построил в имении небольшую мастерскую с печью для обжига керамики. Некоторые гости любили там экспериментировать, многие рисовали эскизы для всякого рода декоративных изделий; и, начав с украшения собственного дома, Мамонтов вскоре получил предприятие, способное работать и на заказ, причём на самом высоком уровне. Изделия Абрамцевской мастерской неоднократно получали призы на международных художественных выставках. И вообще, тенденцию к созданию целостной художественной среды – подход, очень характерный для модерна, – мамонтовский кружок уловил ещё до того, как модерн в России оформился как стиль.

Михаил Врубель. Голова Демона. Майолика, 1890

Вообще кружок жил особой, полной вдохновения жизнью, втягивая в свою орбиту всё новых и новых звёзд. Неподражаемый рассказчик и первостатейный выдумщик, Константин Коровин прижился очень быстро и однажды привёз нового гостя. Тощий молодой человек с глубокими глазами и высокомерным выражением лица поначалу держался очень скованно, стесняясь своего потёртого костюма, однако царившая в доме лёгкая и дружеская атмосфера позволила расслабиться и ему.

Илья Репин. Эскиз к портрету Саввы Мамонтова, 1879

Ближе к вечеру, когда художники принялись что-то рисовать для собственного развлечения (как это частенько случалось), новичок скользнул взглядом по наброску Репина и обронил во всеуслышание:

– Илья Ефимович, а ведь вы рисовать не умеете.

Сконфуженный хозяин дома отвёл Коровина в сторонку и осведомился, кто такой этот Врубель и не слишком ли много он себе позволяет. Коровин рассмеялся:

– Он гений, Савва Иванович. Вы уж простите его!

Мамонтов хорошо знал шутника Коровина и на слово ему не поверил, однако присматриваться к новому гостю стал всё более внимательно, и вскоре они подружились. Врубель гостил у Мамонтова и в московском доме, где Савва Иванович даже уступил художнику свой кабинет – быть может, для того, чтобы поближе посмотреть, как работает новоявленный гений. И, наверное, поначалу Мамонтова обескураживало увиденное.

Михаил Врубель. Демон сидящий, 1890

Художник покрывал холст крупными мазками, и мозаика цветовых пятен складывалась в нечто, напоминавшее не то фантастические цветы, не то громадные кристаллы… Потом в центре картины стала проявляться фигура смуглого юноши, сидевшего в печальной задумчивости, как-то странно сцепив руки. Юноша был загадочен и прекрасен, и хотелось всмотреться в его лицо, но оно оставалось в тени.

Мамонтов с нетерпением ждал, когда же лик Демона будет дописан – однако Врубеля уже волновало только розоватое марево на заднем плане. И вдруг художник отступил от холста и сказал: «Ну вот и всё…»

Мамонтов смотрел на полотно и понимал, что хотя работа и кажется ему неоконченной, – но при этом Демон прекрасен именно такой, как есть; что так никто не рисует, – однако же от картины взгляд оторвать невозможно…

Михаил Врубель прожил большую часть жизни в обстановке непонимания и неприятия его творчества. Даже отец называл его иронически «художником по печной части» – потому что зарабатывать Михаилу Александровичу удавалось в основном эскизами для керамической мастерской Мамонтова да ещё редкими заказами на декоративные панно для украшения особняков, которые строил или декорировал архитектор Шехтель – один из немногих людей, сразу оценивших по достоинству талант Врубеля.

Михаил Врубель. Автопортрет

Это панно, выполненное для дома А. В. Морозова в Подсосенском переулке, сегодняшнему зрителю наверняка понравится; а вот современники Врубеля воспринимали его работы враждебно. Критик Стасов называл их «ужасными», Репину Врубель «стал неприятен». Горький в своих репортажах с Нижегородской выставки материал о Врубеле закончил так: «В конце концов – что всё это уродство обозначает? Нищету духа и бедность воображения? Оскудение реализма и упадок вкуса? Или простое оригинальничание человека, знающего, что для того, чтоб быть известным, у него не хватит таланта, и вот ради приобретения известности творящего скандалы в живописи?»

Михаил Врубель. Полёт Фауста и Мефистофеля, 1902

Нужно признать: если бы не поддержка Саввы Мамонтова, мы не то что не знали бы Михаила Врубеля – он просто не состоялся бы как художник.

Что же до Мамонтова, то его самой большой любовью всегда оставалась опера. Правда, обычно оперные постановки в России выглядели, по выражению Саввы Ивановича, как «концерты в костюмах на фоне декораций». Да и сами исполнители были озабочены лишь чистотой звука, забывая о том, что опера – это не просто ряд вокальных номеров, но ещё и драматическая история; если же кто и вспоминал об этом, то не пытался выражать чувства движением или мимикой, а принимался «играть голосом» – отчего аудитории только сложнее становилось расслышать слова арии.