Волшебники - Лев Гроссман

— Плохо дело, — не в первый раз вымолвил Джеймс.

— Куда уж хуже. — У Квентина онемели губы и зубы. Главное, не шевелиться — тогда его не втянут во все это еще глубже. Дышать медленно, сидеть смирно. Не смотреть, что там у них происходит. При взгляде на Джеймса он попросту увидит свое отражение в бесконечном коридоре паники, который никуда не ведет. Интересно, когда они смогут уйти? Стыд из-за того, что он вошел в дом без приглашения, не отпускал его до сих пор — как будто именно это и привело к смерти хозяина.

— Зря я обозвал его педофилом, — посетовал Квентин.

— Конечно, зря. — Оба они говорили медленно, точно на разговорной практике по иностранному языку.

Парамедичка встала, подержалась за поясницу, покрутила головой и объявила весело, стягивая резиновые перчатки:

— Умер! — Судя по акценту, она была англичанкой.

Квентин прочистил горло. Женщина точным броском отправила перчатки в мусорную корзину.

— Отчего умер? Что с ним случилось?

— Кровоизлияние в мозг. Хорошая смерть, быстрая. Похоже, он сильно пил. — Свое предположение она сопроводила щелчком по горлу.

От долгого сидения на корточках она раскраснелась. Ей было от силы двадцать пять, одна пуговица на ее темно-синей глаженой рубашке не подходила к другим. Стюардесса рейса, следующего в ад. С некрасивыми проще: не приходится думать, что они для тебя недоступны, но эта просто бессовестно хороша. Бледная, тонкая, с большим, до нелепости сексуальным ртом.

— Мне очень жаль. — Квентин не знал, что говорить в таких случаях.

— Почему? Ведь не ты как будто его прикончил?

— Мы даже знакомы не были. Я пришел на собеседование — он брал интервью у кандидатов на обучение в Принстоне.

— О чем же тут сожалеть?

Вероятно, он взял неправильный тон. Квентин встал, что следовало бы сделать сразу, как только она подошла. Он был намного выше ее. Слишком много она берет на себя — парамедики ведь не настоящие доктора. Прочитать бы ее именную табличку, но она, чего доброго, сочтет, что он смотрит на ее грудь.

— Я сожалею не о нем конкретно, а о человеческой жизни. Я не знал его, однако его смерть вызывает у меня сожаление.

— А что, если он в самом деле был педофилом?

Значит, она слышала, что он сказал.

— Может быть. Возможно также, что он был хороший человек. Просто святой.

— Все может быть.

— Вы, наверно, часто имеете дело с мертвыми. — Краем глаза Квентин видел обалдевшего от их диалога Джеймса.

— Вообще-то желательно, чтобы пациенты не умирали — так нам, во всяком случае, говорят.

— Трудно это, должно быть.

— С мертвыми хлопот куда меньше.

— Ну да… спокойнее.

— Точно.

Выражение ее глаз не совпадало с тем, что она говорила. Женщина изучала его.

— Мы пойдем, пожалуй, — вмешался Джеймс.

— Куда так спешить? — Она упорно смотрела на Квентина — ее, в отличие от подавляющего большинства населения, он интересовал больше, чем Джеймс. — По-моему, он что-то для вас оставил. — Она взяла с мраморного столика два больших плотных конверта.

— Вряд ли, — нахмурился Квентин.

— Мы пойдем, — повторил Джеймс.

— Ты уже предлагал это.

Джеймс открыл дверь на улицу. Холодный воздух приятно напоминал о реальности — именно то, что Квентину было нужно.

— Нет, серьезно, возьмите. Вдруг там что-нибудь важное.

Она просто глаз с него не сводила. Вокруг становилось сыро, в десяти ярдах от него лежал труп.

— Послушайте, нам правда надо идти, — сказал Джеймс. — Спасибо вам. Уверен, вы сделали все возможное.

Темные волосы парамедички были заплетены в две косы. На руке она носила желтое эмалевое кольцо и серебряные часы старинного вида. Нос и подбородок у нее были маленькие и острые. На конвертах, которые этот бледный ангел смерти держал в руках, были надписаны черным фломастером их фамилии. Там могли быть досье, конфиденциальные рекомендации. Квентин взял свой конверт — потому, возможно, что Джеймс не хотел брать свой.

— Ну все, до свидания. — Медичка закрыла дверь, оставив их на крыльце.

— Так-с. — Джеймс шумно вдохнул и выдохнул. Квентин кивнул, заранее соглашаясь. Он еще не пришел в себя, и говорить ему не хотелось. — Зря ты это, я думаю.

— Знаю, что зря.

— Можешь еще вернуть. Вдруг они узнают?

— Откуда?

— Мало ли.

— Никто не знает, что там внутри — может, что-то полезное.

— Удачно, выходит, получилось, что чувак помер, — огрызнулся Джеймс. Они молча дошли до угла — ни один не желал признаться, что другой его раздражает. Дождь все так же лил с белесого неба. Квентин, понимая, что конверт действительно не стоило брать, злился на себя за то, что взял его, а на Джеймса — за то, что тот проявил благоразумие и не взял.

— Ну пока, — сказал Джеймс. — Меня Джулс ждет в библиотеке.

— Ага.

Они обменялись чинным рукопожатием, словно поставили точку в конце чего-то. Квентин шел по Первой улице как во сне. Он еще не осознал толком, что в доме, где он только что был, кто-то умер, и чувствовал постыдное облегчение из-за того, что принстонское интервью пришлось все-таки отложить.

Солнце окончательно скрылось в серых тучах над Бруклином. Квентин впервые за истекший час вспомнил о делах на сегодня: задачи по физике, работа по истории, почта, посуда, стирка. Все это затягивало его обратно в гравитационный колодец повседневного мира. Придется обо всем рассказать родителям, и они (он так и не понял, как это у них получается, потому и сопротивляться не научился) дадут ему почувствовать, что это его вина. Потом все понемногу войдет в нормальное русло. Джулия в библиотеке пишет о восточной цивилизации — мистер Каррас ей дал шесть недель, а она накатает за двое суток, не ложась, естественно, спать. Квентин даже в мечтах не представлял, как она могла бы стать его, а не Джеймса, девушкой. Ну, разве что Джеймс скоропостижно скончается и она будет плакать в его объятиях.

Открыв на ходу красную заклейку конверта, Квентин сразу понял, что это не его досье и вообще не документ. В конверте лежала старая тетрадь, вся в пятнах, со стертыми уголками.

На первой странице было написано от руки:

Филлори

Книга шестая

Волшебники

Чернила побурели от старости. Такой книги Пловера Квентин не знал — всякому зубриле известно, что в серии «Филлори» книг всего пять.

Когда он перевернул страницу, из тетради выпал сложенный вдвое листок. Ветер подхватил его, прижал на миг к чугунной ограде и снова унес.

За оградой находился треугольный, совсем узенький скверик — даже застройщики на него не позарились. Никто не знал, кто его законный владелец; в свое время жильцы коллективно вывезли оттуда бруклинский кислотный песок и насыпали нормальной загородной земли. Сначала там выращивали тыквы, помидоры и лук, даже расчищали миниатюрные японские садики. Потом сквер пришел в запустение, и в нем разрослись сорняки. В них, в самую гущу, и улетел листок.