Пустыня - Рэй Брэдбери

Часы на здании суда гулко пробили три четверти две-надцатого, когда две женщины, словно две паутинки, сле-тевшие со звезд, опустились на залитую луной мостовую перед домом Джейнис. Город уже спал, дом Джейнис им тоже сулил покой и сон, но обеим было не до сна.

-- Неужели это мы? -- сказала Джейнис. -- Мы -- Джей-нис Смит и Леонора Холмс, и на дворе год две тысячи третий.

-- Да:

Джейнис провела языком по пересохшим губам и выпря-милась.

-- Хотела бы я, чтоб это был какой-нибудь другой год.

-- Тысяча четыреста девяносто второй? Тысяча шестьсот двенадцатый? -Леонора вздохнула, и заодно с нею вздох-нул, пролетая, ветер в листве деревьев. -- Всегда было не одно, так другое -- отплытие Колумба, высадка в Плимут-Роке. И хоть убей, не знаю, как тут быть нам, женщинам.

-- Оставаться старыми девами.

-- Или сниматься с якоря, как мы сейчас.

Они открыли дверь, дом дохнул им навстречу теплом и ночной тишиной, шум города медленно отступал. Они за-крыли за собой дверь, и тут в доме раздался звонок.

-- Вызов! -- крикнула на бегу Джейнис.

Леонора вошла в спальню за нею по пятам, но Джейнис уже схватила трубку и повторяет: "Алло, алло!" В большом далеком городе техник готовится включить огромный ап-парат, который соединит сейчас два мира, и две женщины ждут -- одна, вся побелев, сидит с трубкой в руках, другая склонилась над нею, и в лице ее тоже ни кровинки.

Настало долгое затишье, и в нем -- только звезды и время -нескончаемое ожидание, каким были для них и все последние три года. И вот настал час, пришла очередь Джей-нис позвать через миллионы миль, через бездну, где мчатся метеоры и кометы, убегая от рыжего солнца, которое вот-вот опалит и расплавит ее слова и выжжет из них всякий смысл. Но голос ее все пронизал серебряной иглой, прошил стежками слов бескрайнюю ночь, отразился от лун Марса. И нашел того, кто ждал в далекой-далекой комнате, в городе на другой планете, до которой радиоволнам лететь пять ми-нут. Вот что она сказала:

-- Здравствуй, Уилл! Это я, Джейнис! Она сглотнула комок, застрявший в горле.

-- Дают так мало времени. Только одну минуту. Она закрыла глаза.

-- Я хочу говорить медленно, а велят побыстрее. Так вот... я решила. Я приеду. Я вылетаю завтрашней ракетой. Я все-таки прилечу к тебе. И я тебя люблю. Надеюсь, ты меня слышишь. Я тебя люблю. Я так соскучилась...

Голос ее полетел к далекому, невидимому миру. Теперь, когда все было уже сказано, ей захотелось вернуть свои слова, сказать не так, по-другому, лучше объяснить, что у нее на душе. Но слова ее уже неслись среди планет, и если б какое-нибудь чудо космической радиации заставило их вспых-нуть и засветиться, подумала Джейнис, ее любовь озарила бы десятки миров и на той стороне земного шара, где сейчас ночь, люди изумились бы неурочной заре. Теперь ее слова принадлежат уже не ей, но межпланетному пространству, они ничьи, пока не долетят до цели, к которой они мчатся со скоростью сто восемьдесят шесть тысяч миль в секунду.

"Что он мне ответит? -- думала она. -- Что скажет он в ту короткую минуту, которая отведена ему?" Она беспо-койно вертела и теребила часы на руке, а в трубке светофона потрескивало -- само пространство говорило с Джейнис, она слышала неистовую пляску электрических разрядов и голос магнитных бурь.

-- Он уже ответил? -- шепнула Леонора.

-- Ш-ш! -- Джейнис пригнулась к самым коленям, точно ей стало дурно.

И тогда из бездны долетел голос Уилла.

-- Я его слышу! -- вскрикнула Джейнис.

-- Что он говорит?

Голос звучал с Марса, он летел через пустоту, где не бывает ни рассвета, ни заката, лишь вечная ночь, и во мраке -- пылающее солнце. И где-то на полпути между Марсом и Землей голос потерялся -- быть может, слова захватил силою тяготения и увлек за собой пронесшийся мимо наэлектри-зованный метеорит, быть может, на них обрушился сереб-ряный дождь метеоритной пыли... как знать. Но только все мелкие, незначительные слова будто смыло. И когда голос долетел до Джейнис, она услышала одно лишь слово:

-- ...люблю...

И опять воцарилась бескрайняя ночь, и слышно было, как вращаются звезды и что-то нашептывают солнца, и голос еще одного мира, затерянного в пространстве, отдавался у нее в ушах -- гром ее собственного сердца.

-- Ты его слышала? -- спросила Леонора. У Джейнис едва хватило сил кивнуть.

-- Что же он говорил, что он говорил? -- допытывалась Леонора.

Но этого Джейнис не сказала бы никому на свете, эта радость слишком дорогая, чтобы ею можно было поде-литься. Она сидела и вслушивалась -- в памяти опять и опять звучало то единственное слово. Она сидела и вслуши-валась, и даже не заметила, как Леонора взяла у нее из рук трубку и положила на рычаг.

И вот они лежат в постелях, свет погашен, в комнатах веет ночной ветер, а в нем -- дыхание долгих странствий среди мрака и звезд; и они говорят о завтрашнем дне и о днях, которые настанут после: то будут не дни и не ночи, но неведомое время без границ и пределов; а потом голоса смолкают, заглушенные то ли сном, то ли бессонными мыс-лями, и Джейнис остается в постели одна.

"Так вот как бывало столетие с лишним назад? -- ду-мается ей. -- В маленьких городках на востоке страны жен-щины в последнюю ночь, в ночь кануна, ложились спать и не могли уснуть, и слышали в ночи, как фыркают и пере-ступают лошади и скрипят огромные фургоны, снаряжен-ные в дорогу, и под деревьями шумно дышат волы, и плачут дети, до срока узнав одиночество. Равнины и лесные чащи полнились извечным шумом прибытий и отъездов, и куз-нецы за полночь гремели молотами в багровом аду подле своих горнов. И пахло грудинкой и окороками, что копти-лись на дорогу, и, словно корабли, тяжело раскачивались фургоны, до отказа нагруженные припасами для перехода через прерии; в деревянных бочонках плескалась вода, оша-лело кудахтали куры в корзинах, подвешенных снизу к осям, собаки убегали вперед и в страхе прибегали обратно, и в глазах у них отражалась пустыня. Значит, вот как было в те давние времена? На краю бездны, на грани звездной пропасти. Тогда был запах буйволов, в наши дни -- запах ракеты. Значит, вот как это было?"

Дремотные мысли путались, и, уже погружаясь в сон, она окончательно поняла -- да, конечно, неизбежно и неотвра-тимо -- так было от века и так будет во веки веков.