Королева сыска - Галия Мавлютова

Ежели прослужил жизнь в милиции, или, как там у них, криминальной полиции, то уже глядишь на место преступления и сразу чувствуешь преступника. Почти знаешь — новичок это сработал или опытный, какого полета птица, какой масти.

По следам можно и характер прикинуть: умный, наглый, осторожный, брезгливый или еще чего-то.

Глядишь и соображаешь, чей почерк прослеживается, кто это конкретно мог быть. И сразу откидываешь пустые версии, начинаешь работать, идти по правильной дороге. Нюх дорогого стоит».

После утренней летучки оперативники с шумом отодвинули стулья и потянулись к дверям. Кабинет начальника отдела уголовного розыска Дзержинского района опустел. Остался только лейтенант Беляков. Ну и сам шеф, разумеется.

Подполковник Григориев неторопливо снял очки и тщательно протер стекла носовым платком.

Посмотрел на свет. Протер еще раз, наводя окончательный лоск. Нацепил на нос.

Судя по всему, хороших новостей не будет, решил Беляков. А будут в основном плохие. Небось очередной «глухарек» на него повесят. Как на самого молодого опера. Остальные, дескать, делом должны заниматься…

Он сидел, молчал и ждал продолжения.

— По поводу твоей просьбы привлечь к расследованию марьевского дела майора Юмашеву, — пояснил подполковник. — Короче, я звонил в Главк. Там пообещали связаться с майором и поинтересоваться у нее самой, захочет ли она привлекаться.

Расследование убийства депутата Марьева Сергея Геннадьевича (разумеется, очередной и полный «глухарь») было, разумеется, поручено лейтенанту Белякову — смотри выше насчет самого молодого козла отпущения. Никого не волнует, что на уровне района такое дело никогда в жизни не поднять, что дело это параллельно ведется ФСБ и прокуратурой, — ты обязан завести «корки»[1] у себя и копать до посинения. Таковы правила, против которых не попрешь. А в результате все равно нераскрытое преступление и втык подполковнику от генерала.

— И что Юмашева? — поинтересовался Виктор.

Поинтересовался деланно равнодушно, хотя в душе у него все напряглось. Ну вот, что-то и сдвинулось с этим Марьевым — может, какие-то наводки теперь появятся, а то бьешься, как рыба об стену…

Если, конечно, Юмашева согласится помочь. Должна согласиться. Не может не согласиться…

— Мне вчера из Главка позвонили, — очень спокойно ответил Григориев. И передали ее ответ. Дословно. Она сказала: «Да в гробу я вас всех видела в белых тапках — вместе с вашими вонючими Марьевыми». Это я тебе тезисно говорю, на самом деле она высказала покруче…

Виктор обреченно прикрыл глаза. Нет, ну непруха с этим Марьевым…

С одной стороны, Виктор понимал, что в одиночку дело это ему, конечно, не поднять. Да если и все районные опера скопом навалятся — не потянуть, хоть ты тресни. Уж больно высоко уходили ниточки. Депутат как-никак, едрена вошь, вот если бы обыкновенным бомжом был, тогда другое дело. Но, с другой стороны, Виктор был опером молодым, то есть не то чтобы наивным пацаном, помешанным на «романтике» ментовской службы, однако стартовый задор еще не растерявшим. Копаясь в деле Марьева, он обнаружил, что тот три года назад проходил свидетелем в одном деле, которое вела некая капитан Г.А. Юмашева. И взбрело Вите в голову покалякать с ней о депутате — глядишь, и появятся кое-какие наводки. Пусть убийства он не раскроет, но хоть немного продвинется.

Уж несколько очков в свою пользу заработает…

И вот вам, пожалуйста: «В гробу я вас видела»…

— А с чего это она так взъерепенилась? Майорша эта, я имею в виду, осторожно, если не жалобно, спросил Виктор. — Вы же вроде говорили, что она тетка нормальная и помочь всегда готова.

— Да пес ее знает. Кому охота впутываться в депутатские разборки. Василий Данилович снял очки, постучал дужкой по нижним зубам. — Хотя я ее понимаю. Слухи одно время ходили, что она из-за этого Марьева из Главка вылетела. Перевели ее в полицию нравов, проституцию искоренять. А для того, кто на Литейном работал, это хуже ссылки.

Вот и окрысилась баба…

Виктор почувствовал, что Григориев запнулся.

Хотел продолжить, но вовремя нажал на тормоза.

Беляков, пожалуй, мог воссоздать невысказанное начальником отдела. Дескать, не рви и ты задницу, сынок, занимайся районной текучкой, отпишись, как положено, и плюнь с высокой колокольни на Марьева-Шмарьева. «Глухарем» больше, «глухарем» меньше. Пускай фээсбэшники копаются, если хотят…

Но должность не позволила Григорцеву говорить прямо. Тем более нехорошо гасить горение молодого опера — и без того сам рано или поздно затухнет. В конце концов, желание отличиться — похвальное желание. Поэтому Василий Данилович пошел обходной дорогой, тропой намеков.

— Как там у тебя, лейтенант, продвигается по Астахову?

— Жду экспертизу, потом сделаю очерк, ну и закрою, наверное, — уныло отчитался Беляков.

Какому-то Алику настучали по голове и сперли телевизор — конечно, это преступление века тоже надо раскрывать, нельзя портить показатели… А Марьев пущай подождет, так, что ли?

— А по расстрелу Дулатова?

— Работаю.

— Активизироваться бы надо.

— Слушаюсь. Ну, я пошел? — лейтенант встал.

— Погоди, — Григориев дужкой очков показал Белякову на стул.

Виктор снова сел.

— Вот что, Виктор, — Василий Данилович замолчал ненадолго, задумчиво прикусив дужку. — Вот что… Гюрза — баба умная, и если…

— Кто?

— Что «кто»?

— Вы сказали — «гюрза»…

— А-а, да ты не слыхал? Ну-ну, — Григориев откинул голову, застучал очками по ладони (жест снисходительного благодушия). — Тебе простительно. Ты же всего полтора года в органах, да?

И кличку Гюрза не слыхал? Ясненько. И значит, собирался Гюрзу, она же Юмашева Гюзель Аркадьевна, взять себе в помощницы по Марьеву. Ну-ну. То есть даже понятия не имея, с кем сотрудничать захотел. Можно сказать, повезло тебе, что она отказала.

— Почему?

— Был бы офицером — застрелился бы через два дня.

Это у Григорцева подначка такая: дескать, может, по званию ты и офицер, но по чести — тебе еще работать и работать, чтобы сие высокое звание заслужить…

— Я полагаю, с женщиной я бы сработался, позволил себе возразить Беляков.

— Полагает он, — на лице Григорцева заплясала улыбка, обозначающая превосходство в годах, опыте, звании. — Она тебя заглотила бы, как удав, не пережевывая.

— Да она что, монстр? Граф Дракула? Годзилла? — ненатурально удивился Виктор.

— Хренакула. Ну а любопытно, кстати, как ты ее себе представляешь? Женщину, которая отпахала в органах лет пятнадцать. Или около того. На оперативной, заметь, работе. Улавливаешь? Не в паспортном столе, не в кадрах, не за бумажками, не за этими… как их, заразы… компьютерами. Дослужилась до майора. Сначала топтала «землю» в районе, потом перешла оперативником на Литейный. В Америку ездила по обмену опытом. Какую-то там федерацию по защите прав сотрудников милиции женского пола организовала. Вроде бы даже — слышал я такое — нет больше баб-оперативников, кроме нее, в стране. Улавливаешь? Ну-ка, ты, оперативник, опиши мне эту женщину.

Начальника отдела тема эта, похоже, захватила.

Виктор в душе улыбался, внешне оставаясь непроницаемо серьезным. Однако ловко он, уцепившись за Гюрзу, направил разговор, куда ему нужно.

Выдавать своих намерений Беляков не собирался. Узнай старик, что лейтенант не желает успокоиться, а задумал лично встретиться в Юмашевой и уговорить ее на раскрутку марьевского «глухаря», он навесил бы на него еще пару-тройку дел и требовал бы по ним отчета ежедневно, чтоб на глупые затеи элементарно не хватало времени. Особо разозлило бы старика, что молодежь своевольничает, не внимает старшим: им намекают — мол, завязывай с «глухой заказухой», а они плевать на это хотели. Поэтому Виктор намеревался разузнать о Юмашевой как можно больше, не раскрывая себя.

Сведения о Гюрзе ему требовались, чтобы понять, с какого бока к ней можно подойти. А кличку Гюрза Беляков, разумеется, сегодня не впервые услышал.

— Я думаю, — принялся Беляков послушно отвечать на вопрос старшего по званию и должности, — этакая бой-баба, «мужик в юбке». Маленькая, восточного типа — судя по месту работы, пожалуй, даже мужеподобная. Со старшими по званию ласковая, с подчиненными строгая — судя по тому, что в Штаты пролезла. Со стволом спит. Нет личной жизни, реализует себя в работе. Злая, дотошная… что еще?., расчетливая… Честолюбивая, наверное… Ну-у… — Беляков иссяк.

— Кое-что попало, — заговорил Григориев. — Правда, насчет маленькой и некрасивой — это совсем уж в «молоко». Симпатичная тетка, между прочим. Хотя и не это… Никто не скажет ничего такого. — Подполковник сопроводил последние слова кручением пальцев. Этот жест, надо было понимать, означает, что дамочка не пользуется своими прелестями для продвижения по служебной лестнице. — Не скажу, что ее хорошо знаю.