Королева сыска - Галия Мавлютова

Опер с «оленями» вопросительно посмотрел на Юмашеву.

— Я пригласила, — бросила та. — Долго вы еще?

— Да пожалуй, что и все, — «оленевод» с кряхтением разогнул спину. Тут с кондачка не разберешься, надо внимательно все изучить в Главке.

— Ну и ладно. Тогда вы тут заканчивайте, протоколируйте все, а мы с молодым человеком пойдем кофейку попьем. Эту, — Юмашева кивнула на обреченно раскачивающуюся из стороны в сторону Ломакину, — в отделение отвезете, пусть меня подождет. У нас с ней до-олгий разговор будет…

Как, говоришь, тебя зовут?

— Виктор. Беляков.

— Лейтенант, кажется?

— Лейтенант.

— Ну пошли, лейтенант… — мазнув прощальным и ничего хорошего не обещающим взглядом по Ломакиной, она двинулась к выходу.

Только на улице Виктору пришло в голову, что.

Гюрзе просто нестерпимо хотелось смыться от дотошной Лолиты.

Обычно под названием «Снегурочка» в прежние годы стыдливо скрывались банальные разливухи на два-три шатких столика перед унылым обшарпанным прилавком, а то и вовсе без сидячих мест. Эта же отличалась от них, как «Снегурочка» оперная отличается от новогодних, потрепанных жизнью снегурок из фирмы «Заря», на исходе неудавшейся артистической карьеры сопровождающих уже не очень трезвых дедов морозов по квартирам. Длинная стойка, отделанная под красное дерево, меню на красивой пластиковой подставочке, круглые столики, штук десять, со стеклянными столешницами и высокими деревянными стульями, интерьер зеленых тонов; никакого тебе дыма, светло, тепло, и мухи не кусают. Забываешь, что снаружи погода мерзопакостная, дождь, ветер и градусов пять тепла, не больше. Единственно вот телевизор на краю стойки подкачал: здоровенный ящик типа первых «Горизонтов», некогда цветного, а теперь преимущественно синего изображения, изредка подергиваемого зернистой рябью, что-то бубнил совершенно не в лад с изображением. Ну, да это ерунда.

Юмашева направилась прямиком к стойке.

— День добрый, — обратилась она к тетке в белой наколке, — кофе вы варите?

— А как же, — с фальшивым гостеприимством ответствовала тетка. Вкусный, между прочим.

— Ну, тогда два маленьких налейте, пожалуйста, — сказала Юмашева и посмотрела на Виктора.

Виктор посмотрел в меню.

Маленький кофе — двадцать пять рублей! Однако цены! И как она это заведение вычислила, по запаху дороговизны, что ли? Вокруг полно и подешевле… А теперь еще недвусмысленно ждет, что платить будет опер. С одной стороны-то, конечно, все правильно — женщина как-никак, да и она ему нужна, а не он ей, но с другой… Вот ведь жаба!

Он мысленно чертыхнулся и полез во внутренний карман бежевой замшевой куртки за кошельком.

Что, она его специально разорить решила? Или мстит за то, что перепутал Гюрзу с пошлой понятой?

— Может, по пирожному? Свежие! — льстиво предложила тетка Юмашевой, но глядя при этом на Виктора и ловко уцапывая полтинник с блюдечка для денег.

Кофеварка раздраженно зашипела и начала плеваться кипятком.

Они уселись за столик возле окна, за которым серел обычный питерский осенний день. Юмашева отхлебнула кофе и тут же прикурила от роскошного «Ронсона» тонкую дамскую сигарету, выуженную из белой пачки. Откинулась на спинку стула.

— Вы уж простите меня, — хмыкнул Виктор. — Сам не понимаю, как это меня угораздило перепутать.

— Да забудь, — махнула сигаретой Гюзель. — Все равно там делать уже нечего было. Ребята сами справятся. Ну давай выкладывай, с чем пожаловал, Виктор кашлянул. Кофе и впрямь был недурственный — соответствуя заведению. По Сеньке и шапка. Он осторожно поставил чашку на блюдце и вкратце пересказал собеседнице картину убийства Марьева. Гюрза молчала, ни разу не перебила, и вообще у Виктора создалось впечатление, что она его не слушает. Она смотрела телевизор. И изредка делала глоток кофе.

«И вовсе не змеиный у нее взгляд, — подумал Виктор. — Обыкновенный. Разве что очень внимательный. Глаза красивые…»

-..И главное, я не понимаю, зачем нужен был этот спектакль с переодеванием в мента, — признался он. — К чему такие сложности? Куда проще шмальнуть из «эсвэдэшки», чем из пистолета. Или бомбу самопальную подложить, как все порядочные люди делают. Марьев — ведь птица не шибко крупная, не Маневич там и не Новоселов. Охрана у него маленькая, тачка без антитеррористических наворотов…

— Ну ладно, — Юмашева отодвинула недопитый кофе и откинулась на спинку стула. Аккуратно затушила окурок в прозрачной пепельнице с гордой надписью «Балтика». — «Антитеррористических»… От меня-то ты что хочешь?

— Гюзель Аркадьевна… — Имя-отчество перекатывалось во рту, как камушки. Не хуже слова «антитеррористических». — Вы же были знакомы с Марьевым, да? Насколько я знаю, он проходил у вас три года назад по какому-то делу…

Юмашева выщелкнула из пачки очередную сигаретку. Виктор был опером некурящим, но воспитанным, и знал, что мужчина должен предлагать даме прикурить. Однако товарищ майор хваталась за сигареты столь неожиданно, что он просто не успевал. Товарищ майор выпустила струю дыма в потолок. Понаблюдала за тем, как дым закручивается спиралью вокруг матовой лампы на длинном шнуре. Потом негромко сообщила:

— Верно, проходил. Как свидетель. Де-юре. Но вживую я его так и не видела… — Она нехорошо улыбнулась каким-то своим мыслям. — А что осмотр места?

— Пустышка, — быстро ответил Беляков. — Стрелял из «бердышей» — один ствол найден в машине. Выбросил после акции, как водится. Выбросил, надо думать, и второй, только неизвестно где.

Пули от «макаровских» патронов… Ствол крутой, по картотеке данных на него нет. Один дедок вроде бы видел исполнителя — собачку у соседей Марьева выгуливал, возвращался, а тут какой-то тип в милицейской форме выбегает из ворот и в тачку прыгает. Вроде бы «жигуль». Мент был при усах — стало быть, усы наверняка фальшивые. Номер тачки, естественно, дедок не запомнил… В общем, киллер грамотно сработал. Профи. Две обоймы точно в цели, ни одна пуля за молоком не ушла.

Плюс контрольные. — Он помолчал. — К делу и Литейный подключился, разумеется, и прокуратура, но…

— Слушай, Беляков, а тебе зачем это надо? — лениво поинтересовалась Юмашева, не отрываясь от телевизора. — Сам же говоришь, что работал профессионал. Значит, следов не оставил и найти его будет практически невозможно… Даже если обер-прокурор по телевизору во всеуслышание заявит, что «берет это дело под свой личный контреть». Про заказчиков я и не говорю. Такое убийство — стопроцентный «глухарь», ты не находишь?

— Нахожу…

— Тебе сколько лет?

— Двадцать семь.

— Давно «землю» топчешь?

— Полтора года.

— Круто, — произнесено это было с ноткой издевки.

Виктор тоже посмотрел в телевизор. Теперь стало понятно, почему звук не совпадает с изображением: на экране старательно разевает рот пышнотелая оперная певица, а из динамика откровенничает Алла Борисовна: «Любовь, похожая на со-он!..

Счастливым сделала-а мой дом дом!..» Наверное, тетка убрала звук телика и включила радио. Он уже жалел, что связался с этой змеюкой Гюрзой. Правы были ребята. Да и сам он мог бы допереть, что помогать она не станет. Понятное дело — баба-то ссыльная, озлобленная на мир вообще и на ментовку в частности, ловит своих блядей и бесится.

С Литейного в полицию нравов скатиться — тут кто хочешь озлобится. Так на хрена ей прошлое ворошить и лезть в чужие дела?

— Видите ли…

— Вижу. — Теперь Юмашева смотрела на молодого опера. Ехидно смотрела. Чуть ли не презрительно. — Слепой не увидел бы. Первое крупное дело, отчего же не попытаться раскрыть. «Глухарь» «глухарем», а вдруг удастся «палку» за раскрытие поставить? А с помощью Гюрзы, может, и на заказчика выйти? Тут тебе и слава, и почет, и уважение коллег…

Иногда движения губ певицы попадали в унисон с текстом пугачевской «Любви». И получалось вроде бы забавно.

«Да уж точно: Гюрза — она гюрза и есть», — думал Виктор и чувствовал, как его уши, черт бы побрал, опять стремительно наливаются соком, презрев сквозняки. Кретинская реакция организма на неловкую ситуацию. И унизительная — поскольку от него не зависела. Он сжал зубы и уже собрался подчеркнуто вежливо откланяться, но тут Юмашева проговорила, обращаясь будто в пустоту:

— Ничего непонятного в фокусе с подсадным охранником нет. — Ехидные искорки пропали из ее глаз. Или, может, их и не было? — Наш друг-заказчик тем самым просто дает понять заинтересованным лицам, что при желании может мочкануть кого угодно без банальной снайперки и самопальной бомбы. И что Марьев завален не из-за простых криминальных «терок».

— А из-за чего? — позволил себе вопрос Беляков, размышляя: уйти или остаться.

— Кабы я знала… — равнодушно пожала плечами Юмашева.