Две ноты на двоих - Сергей Челяев

Последним играл «Скэндел», группа уже ставшая легендарной в «консе» и музучилище. У всех ее участников были клички по именам американских ковбоев из расхожих вестернов про индейцев производства киностудий ГДР и Югославии. Шестеро парней в загнутых ковбойских шляпах, кожаных куртках, перехваченных ремнями на манер патронташей и по-дембельски стоптанных кирзовых сапогах десять минут наяривали такое горячее кантри, что зал дружно ревел, свистел и бешено топал ногами.

Пол тоже одобрительно покачивал головой в такт шпарящим гитарам и безумной скрипке, летавшей в руках худенького паренька, похожего на Алана Прайса. И когда Саша с друзьями вышли на сцену, народ в зале все еще обсуждал «скэндэлистов», возбужденно шумел, переговариваясь, споря, критикуя и восторгаясь.

Толик так и не пришел. Выхода не было.

Леон подошел к микрофону и смущенно развел руками:

— Извините, но у нас, кажется, заболел бас. Говорят, битлы в таких случаях, еще на заре своей истории, приглашали барабанщика прямо из публики. Так не найдется ли в зале свободного басиста, подыграть?

Зал ответил ему оживленным гулом. Потом в центре неуверенно поднялась одна рука, слева другая — и тут же сникли, опустились. Никто не хотел лажаться на чужом репертуаре, тем более что «Ветра» были известны как отлично сыгранная команда.

— Уберу бас под завязку, — пообещал от пульта Руслан. Но никто не клюнул.

— Помочь, ребята? — дружески улыбнулся «Харисон».

Это был наилучший вариант из всех возможных. Костя уж точно не налажает, у него опыт и слух как ни у кого здесь. Сыграет по гармонии и…

И тут Леон увидел в дальнем конце зала поднятую руку. И не просто руку. Два пальца, сложенные в известном всему миру гордом знаке V — victory. Победа!

Клёво!

— Можно вас?

«Харисон» удивленно оглянулся, а за ним поворотил головы и весь зал.

Между рядами к сцене шел симпатичный черноволосый парень, явно старшекурсник, если даже не аспирант. В его лице было что-то знакомое, какие-то неуловимые черты из прошлого. Точно Леон его уже когда-то видел.

Незнакомец поднялся на сцену, поздоровался за руку со всеми и выжидающе обернулся к Леону, безошибочно угадав в нем лидера.

— Спасибо, выручил. Знаешь нас репертуар? — шепнул Леон.

— Нет, но я буду играть по грифу, — ответил тот. У него был легкий акцент, наверное, литовец или латыш. — Мой напарник часто приносит новые вещи прямо на концерт, так что я уже привык. Только придется стать вполоборота.

Незнакомец вскинул на плечо бас, «орфеевскую» «скрипку», сноровисто прошелся пальцами по грифу, достал медиатор — большой, темно-синий, фирменный.

— Ну, поехали.

Леон не стал ждать, пока народ угомонится. Он переглянулся с Русланом у пульта и с ходу выдал первые аккорды вступления. Гитара была чужая, но отличная — надежно строящая, с тремя звукоснимателями и хорошо сбалансированным корпусом-доской. Народ мало-помалу успокоился и встретил их с интересом, возраставшим по мере узнавания песни. Кое-кто был лично знаком с Леоном, многие просто знали их в лицо, встречаясь на сейшнах, но еще больше слышали подпольную запись, которую пятеро друзей однажды сотворили за ночь в полутемном от конспирации Доме пионеров.

— Ветра… те самые… — пробежало по рядам, и более трех сотен глаз — доброжелательных, завистливых, заинтересованных, скептических, ожидающих — устремились на сцену и четверку музыкантов. Леон не стал кокетничать неизвестными вещами — «Ветра» сразу начали с главного, поскольку времени было в обрез, всего десять минут.

— Стеклышки предчувствий собирая, смотришь ли ты в небо утрам?! — начал он, пробуя голос. Леон так и не смог приучить ребят распеваться перед выступлением, возможно, потому что он был лидер-вокал, а подпевки считались в их группе делом естественным и особой подготовки не требующим.

— Сквозь джинсу одежды ветер, как и прежде, душу продувает по углам…

Зал заволновался, загудел узнаванием песни.

— Может быть, тебя укроет вечер, или сгинешь в утренней стране… — подхватили Коля с Женьком.

— Глупый отвернется, умный рассмеется — вот тогда ты вспомнишь обо мне, — подытожил Леон и остановился, с лязгом оборвав аккорд и выдерживая эффектную, почти хулиганскую паузу. А потом…

— Эти две ступеньки лестницы старинной, две последних ноты в судьбе, — неожиданно завели на «камчатке» дружным, хотя и нестройным хором хиппаны. Там собрались завсегдатаи танцплощадок и домашних концертов.

Леон усмехнулся и краем глаза увидел, как Фирсов смотрит на него — пристально, немигающе, холодно, как приговор. Но этот приговор был оправдательным, и холодок только бодрил — как майский сиреневый холод с дождиком, усыпающим асфальт ворохами лепестков и клейких язычков с тополей. И Леон вколотил в пространство слова как гвозди — простые, острые и скрепляющие собой все раздоры и непонятки его мира:

    — Их услышишь сердцем —   До чего же длинны   Ночи в белом декабре!

Басист вдруг переглянулся с Женьком, и они ударили по залу фирменным битловским «риффом» — мощный ход баса и барабанов заставил зал зазвенеть тугой натянутой струной. А дальше вступило знаменитое трехголосие «Ветров».

   Стеклышки предчувствий собирая,   Жжешь ли ты настольной лампой ночь?   В робком круге света бьются пульсы лета   И ночные страхи гонят прочь.   Чтоб никто не мог судьбы увидеть,   Вдребезги разбились зеркала.   На твоих коленях, словно на ступенях —   Разноцветные осколки зла!

   Эти две ступеньки лестницы старинной —   Две последних ноты в судьбе.   Их услышишь сердцем — до чего же длинны   Ночи в белом декабре!

Закончили песню разом, без длинных код, поскольку хотелось сыграть еще хотя бы пару вещей. В зале хлопали — искренне, дружно, точно птичий базар разом заклохтал, замахал крыльями, загомонил, вытягивая шеи и волнуясь. Шумели на первых рядах, волновалась серединка, приветственными кличами оглашалась галерка.

«Странно», — думал Леон, ожидая, когда стихнут хлопки и крики. «У этой песни удивительный магнетизм. И дело не в том, что она уже известна на городских танцплощадках, и ее знает добрая половина студентов. Что-то в ней недосказано, что-то в ней еще сбудется; наверное, именно поэтому она и привлекает любителей неявных чувств и слов. Но отчего в последнее время всегда, когда я ее пою, мне становится не по себе? Чего ждать от нее, от этих двух нот, словно ступенек лестницы?»

«Хороший парень. Он чем-то похож на Джона. Но мягче и светлей…» — подумал Пол

— А теперь давайте что-нибудь общее? — с улыбкой предложил он. Может, оттого что в зале было полно девчонок, а может, захотел тоже почувствовать себя на сцене Личностью.

— А что, например? — улыбнулся Леон. Ему понравился незнакомец. Звезд с неба на басу не хватает, зато без единой ошибки, и ничего лишнего. А какое звукоизвлечение — настоящее мясо!

— Вы «Beatles» слышали?

«Ветра» переглянулись и дружно расхохотались. Включая Руслана за пультом. А «Харисон» завороженно и чуть удивленно смотрел на незнакомого басиста, и его губа была закушена, а глаза блестели неподдельным интересом.

— Конечно, слышали, чудак-человек, — хлопнул Пола по плечу Леон. — Называй любую, сейчас сбацаем.

И левой взял на грифе «любимый аккорд битлов».

— Из нового концерта знаете?

— Какого еще «нового», старичок? — озадаченно переспросил Коля. — «Битлы» давно распались.

— Как?? Когда?!

— В шестьдесят девятом, — пожал тот плечами. — Странный ты чувачок.

Глаза незнакомца вдруг натурально полезли на лоб при этом, прямо скажем. Не новости.

— Чертова япошка, — яростно процедил он сквозь зубы. — Она все-таки добилась своего.

— Чего-чего? — озадаченно переспросил Леон.

— Чего играть будем? — прошипел Коля. Женек же меланхолично крутил в воздухе над барабанами палочки. Ему было все равно, зато он лучше всех в городе пел по-английски «на шару» — не зная ни единого слова языка, на ходу сочиняя красивые «английские» фразы под любую музыку.

— Знаете «Yesterday»? — предложил незнакомец.

— О кей! — авторитетно заявил Леон. И одними губами прошептал:

— Олл май троубалз симд со фа-а-арэвэй!

— Только петь буду я, — объявил басист. — Я знаю ее настоящий текст. Который был в самом начале.

— Ну, начинай, — милостиво позволил Леон. И кивнул Женьку.

— Ван-ту-фри-фоу! — защелкал тот пальцами.

И вдруг…

— Два яйца! — хитро улыбаясь, запел Пол. — Я люблю тебя, яичница! И могу готовить без конца, тебя, моя яичница-а-а!

Зал грохнул в ответ, заржал и… дружно подхватил, полностью заглушив собою Пола, тщетно пытавшегося перекричать толпу.