Дьявольское семя - Дин Кунц

Когда она входила в свою спальню, скрытая камера наблюдения в углу автоматически выключалась, обеспечивая ей абсолютное уединение. Она сама проверила ее, прежде чем лечь в постель, и все же ее не покидало ощущение того, что за ней наблюдают…

Повернув голову, Сьюзен поглядела в дальний угол комнаты, где среди завитушек лепного карниза был замаскирован объектив видеокамеры. В полутьме спальни она с трудом нашла крошечное темное пятнышко, да и то только потому, что доподлинно знала, где нужно искать.

Нашла и полуосознанным жестом прикрыла руками свои обнаженные груди.

Она была прекрасна.

Прекрасна, как мадонна Возрождения.

Как Венера Боттичелли, которая нагой выходит из морской пены.

Прекрасная и стройная, она стояла возле своей узкой китайской кровати, смятые покровы которой все еще хранили тепло и запах ее тела. Если бы дотронуться до тонкого египетского хлопка простынь, если поднести их к лицу, это тепло и этот запах еще можно было бы ощутить, но рядом никого не было.

Сьюзен была одна.

И она была прекрасна.

— Альфред, мне нужен отчет по камере наблюдения в спальне.

— Камера отключена.

Дом ответил быстро, без колебаний, и все же Сьюзен продолжала смотреть вверх и хмуриться.

Она была очень красивой.

Она была настоящей.

Она была Сьюзен.

Ощущение, что за ней наблюдают, прошло так же неожиданно, как и появилось.

Сьюзен опустила судорожно прижатые к груди руки и с трудом распрямила сжатые в кулаки пальцы. На мякоти ладоней остались крошечные полулунные вмятинки от ногтей.

Шагнув к ближайшему окну, она приказала:

— Альфред, подними защитные жалюзи.

Тяжелые горизонтальные рольставни, собранные из крепких стальных полос, были смонтированы с внутренней стороны высокого трехстворчатого окна. Электрический сервомотор негромко зажужжал, и жалюзи послушно поползли вверх по узким боковым направляющим. Через несколько секунд они исчезли в специальных пазах под оконной перемычкой.

Стальные жалюзи не только надежно запирали окно на ночь, они также не давали свету снаружи тревожить сон обитателей дома. Теперь, когда жалюзи были убраны, в спальню проникло бледное лунное сияние. Просеянное сквозь узкие листья веерных пальм, оно сделало тело Сьюзен полосатым, как у зебры.

Из окна второго этажа ей был виден плавательный бассейн во внутреннем дворе. Вода в нем была черной, как мазут, а на поверхности дрожало отражение разбитой вдребезги луны.

Нижняя веранда, выложенная светлым кирпичом, была огорожена резными каменными перилами. За перилами лежал английский газон, казавшийся в Темноте почти черным, а дальше, почти уже невидимые в ночном мраке, неподвижно застыли веерные пальмы и густые индийские лавры.

Из окна лужайка и внутренний двор выглядели такими же мирными и пустынными, как и на экране следящих мониторов. Ни намека на движение, ни одной странной тени, ничего.

Значит, тревога была ложной. А может быть, разбудивший Сьюзен громкий звук вырвался из какого-то забытого ею сна.

Она повернулась, чтобы снова лечь в постель, но на середине спальни остановилась и пошла к двери, ведущей из комнаты.

Уже не в первый раз Сьюзен просыпалась среди ночи, разбуженная каким-то невнятным, полузабытым кошмаром. Живот ее сводило судорогой страха, кожа была мокрой от пота, а сердце стучало так медленно, словно вот-вот остановится. Очень часто она была не в силах снова уснуть и до утра ворочалась с боку на бок или металась по комнате, словно тигрица в клетке.

Сейчас, голая и босая, Сьюзен отправилась исследовать дом. Тоненькая и гибкая, она была похожа и на скользящий по паркету лучик лунного света, и на богиню Диану — охотницу и защитницу. Грациозная геометрия ее движений была совершенной.

Сьюзен…

Как было записано в ее дневнике, к которому Сьюзен возвращалась почти каждый вечер, после развода с Алексом Харрисом она чувствовала себя совершенно свободной и абсолютно независимой. Ей было уже тридцать четыре, но только сейчас она поняла, что это такое — самой распоряжаться своей жизнью.

Теперь ей никто не был нужен. Наконец-то она поверила в себя и свои силы.

Впервые за много лет неуверенности, сомнений, самокопаний, измученная навязчивым желанием услышать слова одобрения и поддержки от кого-то более сильного, более мудрого, Сьюзен сумела разорвать тяжкие цепи, сковывавшие ее с прошлым. Впервые она осмелилась бросить вызов неотступно преследовавшим ее страшным воспоминаниям и сразиться с ними. Вместо того чтобы постараться выбросить из памяти давний кошмар, Сьюзен повернулась к нему лицом и победила, обретя спасение и свободу.

И это изменило ее.

Раскрепостившись, Сьюзен обнаружила в глубинах своей опаленной, обугленной души что-то незнакомое, неукротимое, дикое, и ей захотелось это исследовать. Погрузившись в себя, Сьюзен обнаружила там душу и дух ребенка, которым она никогда не была, но могла бы быть, — душу, которую она считала безвозвратно потерянной, растоптанной, погибшей еще три десятилетия назад. Ее ночные скитания по дому, равно как и ее нагота, были совершенно целомудренными и невинными, как шалость маленькой девочки, которая нарушает установленные правила просто так, ради собственного удовольствия, а не из выгоды и не назло строгим воспитателям. Должно быть, таким способом Сьюзен пыталась вызвать из небытия эту примитивную, детскую, давно погибшую душу, чтобы, слившись с нею в одно, снова стать целым человеком.

По мере того как Сьюзен переходила из комнаты в комнату, свет в доме зажигался и гас по ее требованию, но всегда он был приглушенным, достаточным лишь для того, чтобы ни на что не налететь в темноте.

В кухне Сьюзен достала из холодильника сандвич со сладким яичным кремом и с наслаждением съела его, наклонясь над раковиной, чтобы потом все крошки можно было смыть в отверстие водослива, скрыв таким образом все следы своего преступления.

Сьюзен вела себя так, словно в спальне наверху действительно спали родители, а она похитила и съела Это пирожное вопреки их запрету.

Какой же юной она казалась в эти мгновения! Какой юной и очаровательной!

И какой беззащитной…

Проходя по дому, как по лабиринту темных пещер, Сьюзен то и дело натыкалась на зеркала. Иногда она отворачивалась от них, стесняясь своей наготы, а иногда, наоборот — привставала на цыпочки, закидывала руки за голову и приподнимала пышные золотистые волосы, пародируя профессиональные движения кинозвезд и фотомоделей.

Это было так наивно, так по-детски непосредственно и мило.

Наконец она оказалась в просторной, слабо освещенной прихожей, и, не обращая внимания на прохладу выложенного восьмигранными мраморными плитками пола, холодившего ее босые ступни, остановилась перед высоким, в рост человека, зеркалом. Оно было заключено в позолоченную резную раму, и, глядя на свое отражение в толстом венецианском стекле, Сьюзен подумала, что оно больше похоже не на зеркало, а на портрет — на ее собственный портрет, написанный кем-то из старых мастеров.

Внимательно и с интересом рассматривая свое обнаженное тело, она невольно удивилась тому, как все пережитое не оставило на нем никаких следов. На протяжении многих лет Сьюзен была совершенно уверена, что каждый, кто только взглянет на нее, сразу заметит на коже страшные шрамы пережитой боли, выжженные слезами бороздки на щеках, печать стыда на челе и пепел вины в серо-голубых глазах. Но, по крайней мере внешне, она выглядела совершенно целой и невредимой.

За последний год Сьюзен окончательно поняла, что она была ни в чем не виновата. Она была не преступной блудницей — жертвой. Следовательно, у нее больше не было причин ненавидеть себя.

Чувствуя, как тихая радость переполняет ее, Сьюзен отвернулась от зеркала и, поднявшись по широкой мраморной лестнице, вернулась в спальню.

Стальные жалюзи на окне были опущены. Между тем она хорошо помнила, что, уходя, оставила их поднятыми.

— Альфред, доложи о положении рольставней в спальне.

— Рольставни опущены, Сьюзен.

— Я вижу, но почему?

Вопрос остался без ответа. Дом не понял вопроса и промолчал.

— Я оставила их поднятыми, — настаивала Сьюзен.

Бедный Альфред, куча тупых железок! Он мог решать сложнейшие математические задачи, но интеллекта у него было не больше, чем у табуретки. Последняя реплика Сьюзен не была заложена в его программу распознавания голосовых команд, поэтому он ровным счетом ничего в ней не понял. С тем же успехом Сьюзен могла обращаться к компьютеру по-китайски.

— Альфред, подними рольставни в спальне.

Зажужжал сервомотор, и жалюзи поползли вверх.

Сьюзен выждала, пока они поднимутся до половины, затем сказала:

— Альфред, опусти жалюзи в спальне.