Книжное дело - Сергей Кравченко

Федор потихоньку вышел от царя и пошел по ночным переходам в заветное место — Великокняжескую библиотеку, смотрителем которой он числился с прошлого лета. Впрочем, об этом чине во дворце почти никто не знал. Не знали и о самой библиотеке, так что Федору гордиться было нечем. Вот он и не заносился.

Библиотека находилась в многолетнем забвении в тайной палате «под двойными сводами». Так старые люди называли помещения кремлевской стены. У двойных кирпичных сводов — собственно книгохранилища и стеновых перекрытий — имелось важное достоинство — пожаростойкость. За последние 100 лет Москва несколько раз сгорала полностью, в Кремле не оставалось ничего деревянного, тем более, бумажного, а библиотека каждый раз была спасаема Богом и многослойным кирпичом. Ученый монах прошлого княжения Максим Грек как увидел в 1519 году ее сокровища, так чуть не помер от изумления: «Такого книжного богатства нет ни в Греции, ни в Италии!». Максим взахлеб рассказывал о сундуках с тысячей книг, о пергаментах в золотых переплетах. У беспокойного Грека уже и руки тряслись, — так хотелось добраться до императорского наследия. Он впал в непозволительное вольнодумие. Стал приставать с идеей правки московского служебного канона, вообще всех правил церковного бытия. Пришлось его загнать куда подальше — в монастырские покои. Но и тут беда! В Иосифовом Волоцком монастыре, куда поначалу пристроили Грека, оказалось 1150 книг, из них 15 печатных! Перегнали Грека через реку Волгу — под Тверь. Тут получше было — всего 50 рукописных книг строгого содержания.

Вот какая страшная зараза — книги! От них одни напасти — разрушение личности, погибель души, смерть и разорение.

Но книги — только оружие. Мы же не перестаем ковать мечи и копья, оттого, что они опасны? Нужно просто присматривать за острыми предметами, не давать их в руки детям и простолюдинам.

Библиотеку заперли на несколько десятилетий. И правильно сделали, ибо Великокняжеское собрание сочинений, это вам не монастырский постный набор. Эти книжки свезены со всего света, особенно много их прибыло из Константинополя после сдачи православной столицы в лапы басурман. Библиотеку хранили как символ павшей Империи. Это было похоже на сбережение старых дедовских безделушек — пользоваться нельзя, а выбросить жалко.

Но книга — не безделица. У нее есть возраст, но нет старости, есть ветхость, но нет смерти. Просвещенный государь Иван Васильевич понимал это и приоткрыл книжные покои для раба своего Федора.

И Федя заболел книгами. Что—то неуловимое исходило из нагромождения чужих знаний. Казалось, еще чуть-чуть повозишься с томами и свитками, и на тебя снизойдет великое откровение. Все станет понятным и простым. И ты усмехнешься: «Как я не додумался до этого раньше?».

Иван Васильевич надеялся, что именно здесь, в словесных запасниках Византии хранится жизненная сила тысячелетней Империи. Должна она где-то остаться? Не могли бесследно исчезнуть великие труды сотен поколений талантливых людей — искусных мастеров, знаменитых полководцев, путешественников, философов. Царю Библиотека представлялась зернохранилищем. Пусть сгорела земля, взрастившая эти зерна, иссякли реки, питавшие нивы, истлели пахари и жнецы, но семена-то живы? Вот — новая земля, она вырастит, напоит и накормит их. А вот — новые люди. Они пока не столь искусны и сведущи, зато — чисты в своем невежестве, легки на подъем, наполнены детским любопытством.

Короче, в книжной премудрости Иван искал рецепт своего собственного имперского строительства, ибо пример Византии для Руси был не просто источником вдохновения, не только культурным ориентиром. Византия вошла в наш генный набор. Разбуди и сегодня русского властителя, освежи хлопком по затылку, спроси вежливо: «Куда, батюшка прикажешь править?». — «На Царьград!» — прикажет батюшка, опрокидываясь в подушки.

Федя искал в Библиотеке тайные знания уже год, и понимал, что ничего конкретного, типа «Сим-сим, откройся!», тут нет. Зато общее впечатление выстраивалось серьезное. Сила библиотечных книг была в их единстве и многообразии. Как и люди, они только все вместе выстраивались в непобедимое войско, отвечали на любой вопрос, обобщали опыт, горе и радости исчезнувших поколений.

Поэтому, спроси Федьку, в какой книге есть ответ на такой-то вопрос? Он почешет затылок и промычит, что надо поискать.

А спроси его вообще, что он думает по этому вопросу, он и чесаться не станет, — сразу влепит в самую точку! Вот что такое вооруженный человек!

Хотелось и царю Ивану вооружиться для своих дел грозно и сильно!

Глава 3. Сон просвещенного монарха

Иван то спал, то впадал в бессонницу.

Если бы утром его спросили, что из увиденного и надуманного в ночь накануне Егория голодного было порождением разума, а что — призраком сна, Иван открестился бы легко: какие призраки в сочельник великого богатыря Егория? Он змея топтал копытами, колол копьем — всем известно! А уж с «призраками», с нимфами, наядами ему ли, мужику, не справиться? Иван и сам бы с ними сладил, попадись только!

После видения голой девки на кремлевской стене Иван встал, выпил кваску, успокоился, поплевал из приоткрытого окна в лунную лужу, но прекратил детское занятие, потому что лунное отражение напоминало дорогое лицо, скрытое теперь навек гробовым мрамором.

Иван кликнул чего-нибудь поесть, но вспомнил про пост, бросил звать служку, достал из сундучка копченый окорок и стал закусывать. Закуска, естественно, чередовалась с выпивкой.

Царь Иван вдовел уже 9 месяцев. Его первая жена Настя, мать наследника Ивана и младшего сына Федора, скончалась в августе прошлого года от непонятной болезни. Расследовать болезнь удалось Федьке Смирному и воровскому сыщику Ваське Филимонову, и вышло, что царицу отравили. Поэтому любую выпивку Иван начинал с внутреннего тоста за упокой любимой жены. Вторую здравицу произносил тихим шепотом — за собственную пищеварительную безопасность. В третий раз выпивал уже по-нашему, громко — за мужское и денежное благополучие.

Вот и сейчас Иван перекрестился на Луну, хотел выпить, но замер с раскрытым ртом. Он обнаружил комичный парадокс в том, что пьет в нарушение Великого поста, в ночь на постную же среду, в канун Егория Голодного, названного так за весеннюю бескормицу, при этом прощения у Бога не просит, а обращается к Луне, как последний казанский басурманин. Казалось, именно Аллах смотрит на него из-за спины Ивана Великого и подмигивает раскосым лунным глазом. Но и Аллаху Иван грубит: кусок копченой свинины на столе как раз выползает из лунной тени и бессовестно подставляет ляжку всевышнему взору. Вот точно такие же прикопченые бедра были у той крали на стене. Не захотела, тварь, в Книге растворяться!

А сколько их таких бесполезно превратилось в буквы?

Вот, например, благородная боярышня Щербатая. Несмотря на ущербное прозвище, зубки имела ровненькие, взгляд шаловливый. Старый князь Щербатый ночей не спал — сторожил свое чадо. Опасался греха. Очень уж девка зазывистая была. Но только глазами. А прижми к стеночке, — такой визг поднимет! Блудливая недотрога. Каких женихов ей отец не подводил, — все не то. А скончалась бесполезно, от летучей заразы. Лежит теперь в часовенке фамильной, переживает. Готова отдаться любому стрельцу, лишь бы жить! Да и шлюшкой в шалмане служить согласилась бы, а нельзя…

Иван задумался над схемой раскаянья в безгрешности и продолжил выпивать. Картина разворачивалась занятная. Выходило, что при обмене целомудрия на жизнь, улицы Москвы наполнились бы гулящими бабами всех возрастов и сословий. Очень обидно становилось отцам благородных семейств наблюдать поругание родового достоинства. Зато и сами, — Иван рассмеялся в голос, — не очень-то по девкам бы шастали. А ну, как на мать родную угодишь, — покойную с кудрявых лет?!

«Ох, комедия грешная! — улыбнулся Иван, — хоть в книгу записывай, а то до утра забудешь. Сколько чудных снов кануло в бездну!»…

Царю вспомнилась вечерняя беседа со Смирным. Огромная Книга на Красной площади соединилась вдруг с реальным явлением — печатным ремеслом, и мысли потекли в серьезную сторону.

А что, если правда, — написать Книгу Всея Руси? Чтобы в ней были не только церковные наши правила, не только списки столбовых родов, но и каждый человек обозначался?! Родился ты, — пожалуй в запись! Сразу видно, сколько ты должен в казну, каких наград удостоен, какова сумма твоих дел. А помер — отмечайся за упокой во всероссийских святцах.

Книги-то у нас пишутся. В монастырях, в приказах. Степенная книга есть, Разрядная, Номоканон. А так, чтобы всю Русь записать и перечесть, — этого нету.

А между тем, в книгах — огромная тайная сила! Вот, Божьи заповеди — через Книгу к людям попадают. Если так же преподать наше, царское Откровение, то сила книги войдет в людей, в государственное устройство. И люди станут послушны царю, как они послушны Богу, а государство придет в порядок…