Занятные истории - И. Судникова

Тобольский губернатор Федор Глебович Немцов, несправедливо действуя, обогатил ся не законными средствами.

Лейб-гвардии конного полка офицер Григорий Михайлович Осипов отправлен был императрицею для расследования… По возвращении его в Петербург, Екатерина, рассматривая следственные бумаги и делая вопросы с замечаниями, сказала:

– Желаю знать ваше мнение?

Осипов, спасая Немцова, доложил ей:

– Вашему императорскому Величеству дозвольте припомнить – не вниди в суд с рабом Твоим.

Екатерина похвалила его мнение и сказала:

– Накажем сановника ссылкой в его тверскую деревню.

Впоследствии окружающим сказала: «Осипов подает надежду быть истинным слугой».

Однажды за большим обедом разговаривая с послами европейских государств, Екатерина с горячностью поддерживала мнение откровенно неправильное. В некотором отдалении стоял статс-секретарь Григорий Николаевич Теплов и, обращаясь к знакомому сказал, что о сем разговоре, предосудительном уму и сердцу императрицы, надобно сожалеть. Государыня имела тонкий слух, поняла разговор и, обернувшись к Теплову спросила, о чем это он. Теплов, к удивлению всех, отвечал ей сущую правду. Императрица замолчала, но было видно, что она недовольна. После кофе она по обыкновению откланялась и ушла во внутренние комнаты.

Все укоряли Теплова. Однако он, окруженный толпою царедворцев, сказал, что знает нрав государыни, а потому, чтобы невозвратно не лишиться хорошего о себе мнения, должен был говорить истину. Вскоре приходит за ним камердинер Попов, и все придворные с нетерпением ждут развязки. После продолжительной аудиенции Теплов возвращается с богатой табакеркой, осыпанной крупными бриллиантами; он получил ее из рук Екатерины при следующих словах: «Вот знак признательности за данный урок, но прошу быть снисходительнее в большом обществе; а когда заметите ошибки в моих суждениях, доставайте, открывайте табакерку мне в предостережение».

В один из торжественных дней, в которые Екатерина всенародно приносила в Казанском соборе моление и благодарение Господу Богу, небогатая дворянка, упав на колени пред образом Божией Матери, повергла перед ним бумагу. Императрица, удивленная таким необыкновенным действием, приказывает подать себе эту бумагу – и что же видит? Жалобу Пресвятой Деве на несправедливое решение тяжбы, утвержденное Екатериной, которое повергает просительницу в совершенную бедность. «Владычица, – говорилось в жалобе, – просвети и вразуми благосердную нашу монархиню, да судит правый суд». – Екатерина приказала просительнице явиться к ней во дворец через три дня. Между тем потребовала из Сената ее дело и прочла его с великим вниманием.

Прошло три дня. Дама, принесшая жалобу Царице Небесной на царицу земную, с трепетом явилась во дворец.

– Вы правы, – сказала Екатерина, – я виновата! Простите меня: один Бог совершен; а я ведь человек. Но я поправлю мою ошибку: имение ваше вам возвращается, а это примите от меня и не помните огорчений, вам нанесенных, – и вручила ей драгоценный подарок.

Екатерина Великая чрезвычайно любила маленьких детей. Она привязывалась и к детям своих служителей, и к сиротам, которых воспитывала и которыми окружала себя постоянно. Однажды полиция нашла на улице ребенка, покинутого родителями. Императрица взяла его на свое попечение, и так как он оказался красивым и умным мальчиком, то сама занялась его образованием и каждый день посылала в школу брать уроки немецкого языка. Раз ребенок возвратился из школы весьма печальный. Императрица посадила его к себе на колени и с участием спросила о причине горя.

– Ах, матушка, – отвечал он, – я много плакал: наш учитель умер, его жена и дети в большом отчаянии. В школе говорят, они очень несчастны, потому что бедны, что теперь у них нет никого, кто бы дал им обедать.

Выслушав это, императрица поцеловала ребенка и тотчас же послала одного из своих придворных к директору школы узнать подробнее о положении бедного семейства. Когда ей донесли, что учитель умер, оставив семью в крайней нищете, она приказала выдать вдове триста рублей, а детей поместить на казенный счет в одно из учебных заведений.

Однажды на звон колокольчика императрицы Екатерины никто из прислуги не явился. Она из кабинета прошла в гардеробную и далее – никого. Наконец, в одной из задних комнат увидела истопника, который усердно увязывал объемистый узел. Увидев императрицу, он обомлел и упал пред нею на колени.

– Что такое? – удивилась государыня.

– Простите меня, Ваше Величество.

– Да что же такое ты сделал?!

– Да вот, матушка-государыня: набил мешок всяким добром из дворца Вашего Величества. Тут есть и жаркое, и пирожное, и несколько бутылок пивца, и несколько фунтиков конфет для моих ребятишек. Я отдежурил мою неделю и теперь отправляюсь домой.

Царица нахмурилась, напуганный истопник решил, что она хочет его наказать за воровство. Он робко и с трепетом взирал на нее. Однако государыню беспокоило иное:

– А как же и где же ты хочешь выйти?

– Да вот здесь, по этой лестнице.

– Нет, здесь не ходи, тут тебя встретит обергофмаршал и, боюсь, что тогда твоим детям ничего не достанется. Возьми-ка свой узел и иди за мною.

И она повела его через залы на другую лестницу, убедилась, что путь свободен, и сама отворила дверь:

– Ну, теперь иди с Богом!

В царствование Екатерины II сенат положил решение, которое императрица подписала. Этот подписанный приказ перешел от генерал-прокурора к обер-прокурору, от этого – к обер-секретарю, от этого – к секретарю, и таким образом он попал в экспедицию.

В этот день в экспедиции был дежурным какой-то приказной подьячий. Когда он остался один, то послал сторожа за вином и напился пьян.

При чтении бумаг попалось ему в руки подписанное императрицею решение. Когда он прочел «быть по сему», то возмутился и сказал:

– Врешь, не быть по сему.

Взял перо и исписал всю страницу этими словами: «врешь, не быть по сему» и лег спать.

На другое утро он пошел домой, в экспедиции нашли ту бумагу и обмерли со страха.

Поехали к генерал-прокурору князю Вяземскому. С этой бумагой он поехал к императрице и бросился ей в ноги.

– Что такое? – спросила она.

– У нас несчастье, – сказал Вяземский, – пьяный дежурный испортил ваш приказ.

– Ну, что ж, – сказала государыня, – я напишу другой, но я вижу в этом перст Божий; должно быть, мы решили неправильно. Пересмотрите дело.

Пересмотрели дело, и оказалось, действительно, оно решено было неправильно.

Некий Я.Ф. Фрейгольд занимал должность, на которой, без всякого сомнения, в то время обогатился бы любой взяточник. Но Фрейгольд был честным человеком и потому не нажил ничего и вышел со службы чист и беден.

Его представили к пенсиону.

Государыня, прочитав прошение о пенсии, сказала, что он, конечно, сберег что-нибудь из своих экстраординарных доходов, наверняка он получал немало подношений от просителей.

Ей доложили, что он действительно формально ничего не имеет.

– Или он дурак, – отвечала она, – или честнейший человек и в обоих случаях имеет надобность в пособии.

И подписала указ.

В 1789 и 1790 годах адмирал Чичагов одержал блистательные победы над шведским флотом, которым командовал сначала герцог Зюдерманландский, а потом сам шведский король Густав III. Старый адмирал был осыпан милостями императрицы: получил Андреевскую ленту 1 388 душ крестьян, потом Орден святого Георгия 1-й степени, еще 2 417 душ, а при заключении мира похвальную грамоту, шпагу, украшенную алмазами, и серебряный сервиз.

При первом после того приезде Чичагова в Петербург императрица приняла его милостиво и изъявила желание, чтобы он рассказал ей о своих походах. Для этого она пригласила его к себе на следующее утро. Государыню предупреждали, что адмирал почти не бывал в хороших обществах, а потому иногда употребляет неприличные выражения и может не угодить ей своим рассказом. Но императрица осталась при своем желании. На другое утро явился Чичагов. Государыня приняла его в своем кабинете, и, посадив против себя, вежливо сказала, что готова слушать. Старик начал…

Сперва он робел перед императрицей, но чем дальше входил в рассказ, тем больше оживлялся и, наконец, пришел в такую восторженность, что кричал, махал руками и горячился, как бы при разговоре с равным себе.

Описав решительную битву и дойдя до того, когда неприятельский флот обратился в полное бегство, адмирал вошел в раж, ругал трусов-шведов, причем употреблял такие выражения, которые можно слышать только в кабаке. «Я их, я их…», – кричал адмирал. И вдруг опомнился, в ужасе вскочил с кресла и повалился перед императрицей.

– Виноват, матушка, Ваше императорское Величество…

– Ничего, – кротко сказала императрица, не дав заметить, что поняла непристойные выражения, – ничего, Василий Яковлевич, продолжайте; я ваших морских терминов не разумею.