В аду - Нина Строгая

Кестер слушал эту речь и не мог поверить в то, что нарисованная Темной Личностью картина когда-либо сможет воплотиться в жизнь. Он думал, что это какая-то новая, изощренная пытка – пытка фантазией, пытка надеждой – или странная, с неизвестными ему правилами и, возможно, очень опасная игра, которая, однако, была интересна Кестеру и нравилась уже только тем, что отвлекала от страшной действительности.

– Чего же ты ждешь взамен? – прекрасно понимая, что за все нужно платить, спросил Кестер.

– Хм, – усмехнулась Темная Личность и на секунду задумалась, – я возьму ту, которой ты признаешься в любви, – неожиданно ласково ответила она.

«Снова о женщинах! Вот уж о ком сейчас я волнуюсь меньше всего», – с некоторым негодованием подумал Кестер, а вслух произнес:

– Полагаю, мне хватит тех, которые будут любить меня.

И тут Темная Личность разразилась громким хохотом.

– Ах, как же ты нравишься мне, Кестер! – воскликнула сквозь смех и тут же исчезла во мраке ночи, как будто ее и не было вовсе.

«Так я и знал – игра, бред», – с грустью подумал Кестер, и еще он подумал о том, что, несмотря на все выпавшие на его долю страдания, он совершенно не чувствует злости и вовсе не жаждет мести. Он не хочет подчинять кого бы то ни было, не хочет завоевывать и порабощать, он просто хочет покоя – крепкого и здорового сна. И только-только стоило ему об этом подумать, в ту же самую минуту медленно тяжелые веки его опустились и он погрузился в царство грез…

Однако сны Кестера были так же беспощадны к нему, как и реальная жизнь. Это были кошмары, в которых Кестера всевозможно истязали: вот его жгут каленым железом и он извивается и дергается, словно раздавленный червяк, а вот его дрожащее тело, распятое между четырьмя огромными, мощными кобылами, трещит и рвется на части, когда, подстегиваемые ударами хлыста, лошади тянут в разные стороны. И в этих ужасных видениях Кестер метался всю ночь. Но когда, наконец, забрезжил рассвет и первые лучи солнца коснулись его лица, как будто чья-то невидимая заботливая рука одним движением убрала всю боль и страшные воспоминания, Кестер узрел другие образы, и были они сказочно прекрасны – так знакомы ему, так ему близки. Он узнавал себя в маленьком мальчике, катающемся по траве и хохочущем от восторга, в красавце-рыцаре, гордо восседающем в седле в то самое мгновение, когда, опуская забрало блестящего на солнце стального шлема, готов был немедленно ринуться в бой. Он видел землю, на которой родился: в щедром, ярком солнечном свете – золотые колосящиеся поля, распростершиеся до горизонта; он слышал звонкое щебетанье птиц, журчание реки, тихий шелест листьев; он чувствовал дуновение теплого ветра, несущего ароматы пряных трав и звуки чудесной музыки – нежной девичьей песни, что дарила Кестеру ощущение безмятежного, довольного состоянья, такого, о котором он бесконечно долго мечтал, такого, каким представлял себе свой покой. «Да, я, наверное, еще пожил бы на свете… еще пожил бы, если бы так…» – и убаюканный, умиротворенный, забыв все страхи, горечь, боль, медленно плыл он в ласковом, сладком сне…

Кестер почувствовал, что кто-то трясет его за плечо.

– Эй, эй, ты что, потерял дар речи? – улыбался Гриффит, а Кестер смотрел на него и грустно и растерянно – нет, конечно же, он не мог, не умел рассказать всего этого своему новому приятелю.

– Они вылечили твои раны, а дальше что?

Но Кестер отрицательно мотнул головой и опустил глаза.

– Ладно, что бы там ни произошло с тобою – забудь! Пускай это будет ночным кошмаром, – ободрил его Гриффит. – Мы, кстати, почти приехали, – и указал на старую хижину на опушке леса.

Они въехали на двор, спешились и направились к хижине, дверь в которую отворилась при их приближении, и Кестер увидел высокую, седую женщину. Она пристально посмотрела на него и как будто узнала, и как будто испугалась чего-то в его лице. Потом опустила голову и, бормоча себе что-то под нос, быстрым, коротким шагом направилась в расположенную рядом пристройку, откуда доносилось овечье блеяние.

– Калиста… прислуживает усталым охотникам… таким, как мы с тобой, – сказал Гриффитт, придерживая для Кестера дверь.

Как только вслед за Гриффитом Кестер оказался внутри, его сразу же оглушили восхитительные ароматы еды – простой, но сытной и в большом количестве разложенной на столе. От аппетитного, призывного вида снеди рот Кестера тут же наполнился слюной, и он уж было двинулся к столу, но взгляд его привлекло маленькое, в оправе из слоновой кости зеркальце, лежащее при входе у окна. Осторожно взяв зеркальце в руки, Кестер поднес его к лицу. Последний раз Кестер видел свое отражение, когда жадно, но тщетно пытался напиться из ручья – тогда оно напоминало отвратительную, уродливую маску – распухшее, багровое, с заплывшими глазами-щелками чудовище. Однако сейчас на Кестера серьезными, немного усталыми глазами смотрел молодой, красивый мужчина, и на лице его за исключением двух небольших, полученных некогда в бою и давно затянувшихся, над бровью и подбородке шрамов, не было более никаких изъянов. Кестер дотронулся до губ и носа, как бы желая убедиться в том, что ему не мерещится этот прекрасный образ. Затем провел рукой по светлым, довольно длинным, прикрывающим шею волосам и даже подергал ровные, крепкие зубы, ранее почти все выбитые садистом-конюхом. Некоторое волнение охватило Кестера, когда на мгновение ему показалось, что пред ним снова возник силуэт странной Темной Личности, ведь он решил уже, что лесное происшествие было всего-навсего сном. Кестер отложил зеркало и внимательно оглядел себя всего. Вместо истощенного, израненного скелета, коим помнил себя Кестер, грязные обноски скрывали теперь, правда, довольно худое, но сильное и здоровое тело. И это было его тело. Его высокая, стройная фигура. Кестеру захотелось сорвать с себя старые лохмотья, и он уж было, начав с рукава, попытался сделать это, но тут Гриффит окликнул его с легким нетерпением:

– Ну, что ты там застрял? Не можешь налюбоваться собою? Правда, Кестер? – засмеялся он, наполняя кубок вином.

Немного смутившись, Кестер подошел к столу, опустился на грубую деревянную скамью и, придвинув к себе блюдо, на котором дымилась, истекая соком, баранья плоть, набросился на жаркое. Жадно разрывая мясо руками, Кестер быстро отправлял в рот огромные куски и, не пережевывая, глотал их, тут же запивая вином. И жир тек по его подбородку, а вино капало на шею и грудь. Кестер давно забыл про этикет, с тех самых пор, как вынужден был жить со скотом и питаться, как животное – это совершенно не заботило его сейчас, стремящегося немедля насытиться, даже когда он смотрел на Гриффита, который ел, не торопясь, двумя ножами, промакивая губы платком, и время от времени подшучивал над звериными повадками Кестера.