В аду - Нина Строгая

– Чей это лес? – спросил Кестер с набитым ртом, – Тот, что мы проезжали сегодня.

– Твоего соседа. Да только этот лес и немного земли вокруг – все, что у него осталось. Его старший сын воевал на стороне наших врагов и был убит. В последнем сражении твой доблестный отец раскроил ему череп. Еще двое его отпрысков – повешены. И сейчас барон – беспомощный старик – все еще оплакивает своих сыновей. За ним ухаживает невестка, он зовет ее дочерью, наследницей, и вместе они влачат довольно жалкое существование и не могут защитить даже эти небольшие владения. Думаю, постепенно их разорят окончательно. Все, кому не лень, пытаются оттяпать кусочек, – засмеялся Гриффит и подмигнул Кестеру.

– Да, хороший лес, – задумчиво произнес Кестер.

Он чувствовал, как тепло и хмель разливаются по венам, и, подперев голову руками, сквозь отяжелевшие, полуприкрытые веки наблюдал за тем, как, освещая и согревая так рано наступивший поздней осени вечер, весело скачет пламя свечей, которые одну за другой зажигал Гриффит. Кестеру не хватило бы сил, чтобы встать и дойти до постели, настолько он был сытым и пьяным, и если бы не Гриффит, он, наверное, заснул бы лицом в тарелке или, свалившись со скамьи, прямо на полу. Но тот помог Кестеру добраться до приготовленного для него бесшумной и незаметной Калистой ложа и по-отечески заботливо накрыл пушистыми, толстыми шкурами. В тот же миг Кестер заснул.

Однако удовольствие его длилось недолго – уже посреди ночи Кестер проснулся в холодном поту. Все тот же страшный сон, все те же видения, в которых огромные ломовые кони рвали его на части и смуглый, мрачный человек пронзал его тело железными прутьями. Кестер дрожал и, кутаясь в шкуры, пытался укрыться от страха и холода, которые вновь сковали все его существо. Он пытался звать Гриффита хриплым тихим голосом, почти шепотом – громче у него не получалось, но никто не отзывался. И комната плыла пред ним в зловещем сером сумраке, и там и тут раздавались шорохи и скрипы, и, казалось, все населявшие дом предметы и кухонная утварь ожили вдруг и грозно надвигались на Кестера, а за окнами громко и протяжно выла старая дворовая собака… Только под утро Кестеру удалось, наконец, задремать, и когда закричали петухи, он встал с постели – взъерошенный и злой.

Кестер поднял небрежно лежащий на скамье дорогой гаун Гриффита, накинул на плечи и вышел на двор. Густой туман застилал все вокруг. Тихо блеяли овцы, а где-то вдалеке слышался стук копыт – это возвращался Гриффит, и скоро несущая его лошадь выплыла из тумана, гарцуя и фыркая.

– Где ты был? – недовольно спросил Кестер, хватая лошадь под уздцы.

– Знаешь, живет тут неподалеку одна милая маленькая крестьянская девочка, – довольно ухмыляясь, отвечал Гриффит.

Кестер брезгливо поморщился – кто-кто, а крестьянки, пускай даже девочки, совершенно не казались ему милыми. Он считал их грязными, грубыми созданиями. Он хорошо помнил таких, как они, в свое время не упускавших возможности плюнуть в него поганою шелухой. И потом, как-то уж совсем не вязался образ простолюдинки с утонченным, воспитанным новым другом Кестера.

– Я шучу, Кестер, – улыбался Гриффит, слезая с лошади – одна монахиня… и прехорошенькая. Мы почти уже договорились. Жду не дождусь, когда, наконец, сорву с нее этот уродливый серый наряд, – простонал он в предвкушении. – Ты, кажется, просил одежду? Вижу, моя тебе в пору, так что, думаю, и это подойдет, – и Гриффит протянул Кестеру плотно набитый мешок.

Вернувшись в дом и ополоснувшись водою из стоявшего на столе большого медного таза, Кестер не спеша переоделся. Серый шерстяной дублет[2], подбитый рысьим мехом гаун сидели так, будто специально были пошиты на него, как и высокие кожаные сапоги и невероятно приятный на ощупь, инкрустированный драгоценными камнями металлический пояс, который Кестер застегнул, приспустив на бедрах. Одежда совершенно и необратимо завершила его преображение, и, вновь оглядев себя в зеркало, Кестер довольно улыбнулся, полностью готовый теперь ко встрече с отцом.

Кестер

Прибыв в замок Харшли, Кестер был поражен тем, с каким почтением – преклоненьем даже – их с Гриффитом встретили. Вначале он подумал, что все это теплое внимание относится только к его новому другу, но, почувствовав устремленные на себя восхищенные и в то же время исполненные раболепства со всех сторон взгляды, ответствовал взглядом покровительственным и надменным.

В то время, как Гриффит «подготавливал старика», дабы от неожиданной встречи у того не случилось разрыва сердца, Кестер отправился бродить по замку. И будто бы вновь знакомился с отчим домом. Но чем больше узнавал его, тем меньше понимал, за что любил когда-то. Начал Кестер с комнаты матери, где та в дни оны страшно и долго умирала, выдавливая из чрева его младшую сестру. Старый барон, обвиняя жену в измене и, не поверив ни в одну из данных в отчаянной надежде клятв, которые супруга повторила бессчетное количество раз, стараясь хотя бы и на смертном одре оправдаться перед любимым мужем, отправил ребенка с глаз долой в монастырь, не удосужившись даже назвать младенца.

Затем по крутой лестнице Кестер поднялся в башню, в которую, несмотря на снедающее его любопытство, в детстве никогда не забирался из-за боязни обитавших там бескровных, безмолвных – по старинному семейному преданию – отчаянных и свирепых предков Харшли, защищавших замок много столетий подряд.

Не обнаружив в башне ничего кроме толстого слоя пыли, весьма затейливых узорных паутин да выпорхнувшей откуда-то из угла разбуженной летучей мыши, Кестер покинул обитель духов и спустился в подвал, из которого, однако, тут же поспешил удалиться, ведь помещение это своею мрачной, холодной, сырой атмосферой угнетало невероятно и неудержимо напоминало узилище.

Завершил свое недолгое путешествие Кестер там, откуда начал – в огромной парадной зале, крикливо, богато украшенной: уставленной, увешанной, устланной многочисленными охотничьими трофеями, искусно расшитыми разноцветными гобеленами – сюжеты, изображенные на них, Кестер помнил с детства и не раз в бессонные ночи горести и боли воображал себе в мельчайших подробностях, а после – старательно пальцем переводил на стену темницы.

Кестер подошел к камину, вытянул руки и держал так близко к огню, что пламя почти касалось ладоней. И это пламя согревало молодого барона гораздо сильнее, нежели воспоминания, связанные с отчим домом.

Внезапно услышав чудесную песню, доносившуюся откуда-то из необойденных им покоев, Кестер покинул залу. Он двинулся не спеша по длинной, утыканной факелами анфиладе. И в свете мечущихся резко и рвано огней черты красивого, худого, казавшегося мертвенно-бледным лица его заострялись еще сильнее, взгляд делался злобным, звериным.