В дозоре - Николай Брыкин

— Как же я тебя, дед, к начальнику поведу, когда ты еле языком ворочаешь. Отогрей язык, тогда сведу.

Но я сказал, что язык у меня оттого малость пристыл, что я его всю дорогу за зубами держал, а начну говорить, так он сразу же отойдет.

А тут и сам начальник заставы, лейтенант Холмской, подвернулся. Наверно, услышал мой голос. Пришел, поздоровался, взял под руку и повел в кабинет. В кабинете он усадил меня около печки, угостил душистыми папиросами и, потирая руки не то от холода, не то от удовольствия, что своего старого приятеля увидел, уставился на меня, как бы спрашивая: «Случилось, что ли, чего, Степан Тимофеевич, во вверенном тебе царстве, если ты в такую погоду на заставу притрясся?»

С лейтенантом мы старые знакомые. Заграничных петушков из леса выкуривали. Не один раз сидел он за моим столом. Я без лишних слов рассказал ему о должниках. Но, чтобы он не подумал, будто я с жалобой на заставу явился, предупредил его, что не жадность пригнала меня, а сомнение и гражданский долг.

А он сидит, большой и крепкий, положил руки на стол и хоть бы шелохнулся. Слушает меня, а сам, знай, челночки из бумаги мастерит. Сделает бумажный кораблик, в сторону отложит и за другой берется. Таких броненосцев накрутил он во время моего рассказа не один десяток. Зря, значит, приперся я на заставу.

Высказал я все, что знал, и жду, что ответит мне начальник. А он встал, подошел к карте и долго со свечей разглядывал ее.

— Вы твердо уверены, Степан Тимофеевич, что должники в город через Денское болото подались?

Ответил, что местность я, как старый охотник, знаю не хуже своего огорода, и ошибки тут нет.

— Южной кромкой пошли они или восточной?

— Южной, южной, товарищ Холмской. Это я хорошо приметил.

— Как вооружены они были?

Сказал, что у командира сбоку револьвер болтался, а у бойцов, кроме винтовок, никакого другого оружия не видел.

Начальник заставы задал мне еще несколько вопросов, потом позвал старшину и приказал накормить меня и уложить спать.

Мне бы тут надо из кабинета уходить, чтобы человеку не мешать работать, а я стою как пень и с начальника глаз не спускаю. Уж очень мне хотелось узнать, что за люди гостили у меня. Но, увидев, что начальнику не до меня, я простился с ним и прошел в отведенную для меня комнатку с круглой печкой.

Скоро я услышал, как начальник заставы звонил по телефону. Зычная команда «Поднима-йсь!» перебила телефонные звонки. Не прошло и минуты, как за первой командой последовала другая, решительная и твердая: «В ружье!» А затем топот множества ног, стук винтовок заполнили все помещение заставы.

Начальник заставы все крутил и крутил телефонную ручку. Когда шум немного стихал, до меня доносились отдельные слова. Начальник звонил в комендатуру участка, в отряд, в город, просил выслать какие-то заслоны. Шум усиливался, и снова голос начальника тонул в топоте ног бойцов. От кого товарищ Холмской думал заслоняться, я так и не знал. Он все звонил и звонил. Тогда я, нахлобучив шапку, подцепил рукавицы и вывалился из любезной комнатки.

Бойцы куда-то уходили, хотелось и мне податься за ними. Правда, я уже трухлеват, но все же в моих руках еще есть сила, чтобы держать ружьишко, да и ноги привыкли к ходьбе.

Около занесенного снегом домика стояли, выстроившись в два ряда, с винтовками за плечами бойцы заставы. Снег уже успел побелить каждого из них, отчего пограничники в своих остроконечных шлемах походили на сказочных богатырей.

Начальник заставы, помахивая плеткой, не спеша прохаживался по крыльцу. Он был одет в добротный полушубок, валеные сапоги, шлем он так надвинул, что из-под козырька виднелся только нос и подбородок.

Подвели коня. Когда его выводили из конюшни, конь как будто бы был вороной, а перед начальником у крыльца, предстал уже серым. Товарищ Холмской легко вскочил в седло, оглядел бойцов, махнул рукой, и тут пограничники вдруг зашевелились и начали один за другим исчезать в темени ночи. Не прошло и двух минут, как от отряда остались на площади одни лишь лыжные следы, которые снег сейчас же и замел.

Потянуло и меня в лес. Сойду, думаю, с крыльца, нацеплю лыжи и пристроюсь к молодцам. Как проводник. Только сошел я с крыльца, а старшина тут как тут.

— Вы куда, Степан Тимофеевич?

— Домой, к старухе.

— Завтра вы увидите ее, Степан Тимофеевич. А сейчас в столовую идите, чайку попейте, закусите и спать. А домой мы вас утром отвезем.

Я стал было говорить, что старуха моя одна осталась, она женщина хворая, пугливая, всякого ночного шороха, скрипа боится, торкнется заяц в пеледу, а ей кажется, что это волк в дом ломится. Без меня она и спать не будет...

— Уж вы отпустите, товарищ старшина...

— Не могу вас отпустить, Степан Тимофеевич. Приказ начальника. Заблудиться можете, замерзнуть.

Так и пришлось моей Марковне одной коротать ночь, за которую она меня и по сей день пилит. Как это так одну ее на хуторе оставили.

После ужина лег я на кровать, а сон, что пугливый заяц к охотнику, даже и близко не подходит ко мне. Взбудоражил в такой холод заставу, людей поднял. А вдруг все это зря? И бойцов жалко, и старухи жалко, и самому не заснуть от этих дум.

Разбудил утром меня лай собак и стук винтовок. «Никак пограничники вернулись?» Подскочил к окну, вижу: сани-розвальни, и торчат запорошенные снегом четыре обутых в сапоги ноги. Трое бойцов расседлывали упаренных лошадей, обледенелые лыжи стояли в пирамидке. Отряд, значит, вернулся с облавы. Что за люди лежали в санях?

— Дедушка, к начальнику. Начальник вас к себе зовет, — сказал дежурный, коренастый, с круглым, румяным лицом боец. Одернув рубаху, я двинулся из комнаты.

— Обуться бы надо, дедушка! — улыбнувшись, крикнул дежурный.

Посмотрел я на свои ноги — сквозь землю бы провалиться! Хорош бы я был, если бы в таком босом затрапезном виде предстал перед людьми. А еще бывший солдат!

В коридоре, у дверей кабинета начальника, расхаживали часовые с винтовками. Увидали меня, кивнули мне и этак почтительно расступились. Старшина стоял в дверях с наганом в руке. Начальник, распахнув мокрый полушубок, — у окна, тоже с наганом.

В углу около печки сбились в кучу мои вчерашние гости, но уже не семь было их, а пять.

По бокам задержанных стояло человек шесть бойцов с винтовками. Каких злых дел натворили бы перебежчики, если бы незамеченными по нашей глухой, лесной местности проскочили в тыл.

Набрался я храбрости и в упор посмотрел на разведчиков. Показал им, что хоть и много мне годов, хоть и грамоте я плохо обучен, но свое дело знаю. Они сразу опустили головы. Лишь старшой этак нахально и зло обжег меня взглядом.