Странности - Анастасия Чеховская

— Только не бегите, — Антип, которого повалили на землю, освободился из чужих, враз занемевших рук. — Не показывайте спину. Стойте так, они уйдут.

А сам, закинув за плечо сумку, неспешно двинулся прочь. Часть собак потрусила за ним, часть осталась охранять мальчишек, продержав их на новостройке до поздней ночи, а там разбежалась кто куда. То, что случилось на пустыре, одноклассники решили держать втайне. Почему-то рассказывать о том, как их взяли в плен помойные собаки, было стыдно, а может, малолеток сдерживало какое-то другое не менее странное, чем стыд, чувство. Их бедного языка не хватало, чтобы передать ощущение не опасности, но неестественности происходящего, когда тузики с торчащими от голода ребрами, выбившись из своих помойных щелей, ведут себя, словно тюремные надзиратели. «Кудрявого» больше не били, но насмешки он сносил покорно, и одноклассники вовсю пользовались этой единственной отдушиной.

После школы Антип решил поступать на медицинский факультет в память о лучшем друге Жмурике-Ваське, у которого мальчишки в девятом классе утащили голову. Череп, Антип знал, продали какому-то захожему мужичку с дурным взглядом. Васька было жалко. Антип по нему скучал, но искать мужичка с помощью собак почему-то не торопился.

За неделею до экзаменов он зашел в библиотеку, просмотрел все рекомендованные абитуриентам книги, а на вступительных, не торопясь, обстоятельно переписал параграфы из четырех учебников крупным почерком отличника-аккуратиста. Его приняли.

Университет был продолжением школы, разве что не было привычных гопников и даже встречались иногда родственно-странные личности. Например, семейка кришнаитов в розовых юбках, жующие морковку вегетарианцы из соседней группы и даже тайком целующаяся на лекциях парочка — Стасик и Алешка, они всерьез готовились к карьере сексопатологов. Правда, все их странности были привычные, извинительные, а потому понятные всем. Антип же заявлял, что культ Кришны младше и примитивнее культа Кали, мясо, особенно сырое, восполняет нехватку белков и железа, а поцелуи ведут к инфицированию ротовой полости, кариесу и гингивиту. Он казался странным даже для факультетских оригиналов, хотя к нему было трудно прицепиться. Его суждения были научны и логичны, а свои взгляды он отстаивал так вежливо и рассудительно, что зубы начинали болеть даже у закаленных в словесных баталиях и нецелованных педагогов.

Каждый курс Антип успешно переползал из сессии в сессию, ходил на практику в морг, бесстрашно глядя, как из чана с формалином выплывает отрезанная голова безымянного бомжа, чье тело менты за бутылку продали медикам. Голову он звал Леликом и всерьез подумывал выварить из нее крепкий белый череп. Череп, мечтал Антип, можно подарить Жмурику-Ваську, который с новой головой станет еще краше прежнего. Но желтые косточки его друга уже год, как покоились в школьном подвале, деля старый шкаф с заспиртованной зеленой ящерицей и пыльной печенью алкоголика из папье-маше.

Пятый курс остался позади, и после ординатуры Антипу светило место патанатома при областном морге. Жизнь казалась скучной, хотя Антип сам не понимал, чего ему в ней не хватает. Родители, слава Богу, были здоровы, а отец пил только от счастья и гордости, что его сын — человек с высшим образованием. Иногда, правда, мать поговаривала о женитьбе, но сама же одергивала себя. Мол, молодой еще сынок, пусть нагуляется. Антип соглашался. Под предлогом, что ему нужно на свидание, он исчезал по ночам из дома, а сам отправлялся бродить по ночным улицам. Он не боялся диких приключений с пьяными подростками, поножовщиной и криминалом. Знал, что куда бы он ни пошел, за ним бесшумно следует вереница телохранителей — императорская свора, отборный отряд его армии, которую он начал собирать еще в первом классе. Собаки скользили, как тени, обмениваясь почти осмысленными взглядами, когда хозяин проходил по опасному участку ночного пути. В остальное время в равнодушных глазах крупных молчаливых хищников плескалось одно только холодное лунное пламя.

К тому времени стая Антипа расползлась по всему городу. Вытеснив других собак, эти зажили своей, не видной постороннему взгляду, вполне осмысленной жизнью. Антип сам выбирал места для роддомов и яслей, по-прежнему навещал ощенившихся сук и маленьких кутят. Всех прокормить было сложно, и в одну из ночей Антип принял решение начать охоту на ночных ублюдков — бродяг, наркоманов и отморозков, грабящих влюбленные парочки или одиноких прохожих. На его взгляд, в этом не было ничего плохого: его отца чуть не убили, когда он возвращался с ночной смены, и не хотелось бы, чтобы это повторялось впредь.

Так Антип открыл в себе тягу к справедливости.

Через полгода новорожденные привыкли к вкусу живой человеческой крови, а в городе стало опасней и чище. Старенькая уборщица из морга пересказывала слухи о том, что по городу бродит ангел, убирающий грешный человеческий мусор: в одной руке его обоюдоострый меч, в другой алмазное помойное ведерко, и по всему выходит, что скоро конец света. Антип добродушно посмеивался и спрашивал уборщицу, не грешила ли она в молодости, раз так переживает.

Тухлый Лелик все плавал в своем формалине на потеху Антипу, которого всегда смешили обмороки студенток-практиканток. В его тайной резиденции — глухом заброшенном подвале — копились гладкие белые черепа: головы жертв Антип отбирал по праву хозяина. Его псы, уже пять поколений не знавшие разболтанной бродячей жизни, отличались умом и неестественной даже для собак организованностью. Императорские щенки, знавшие вкус грешной человеческой крови, производили на свет странное потомство — крупных молчаливых кобелей с ярко-желтыми глазами и повадками вожаков. Они с рождения знали, что должны подчиняться одному только человеку со странным — соленым и холодным запахом, который был им почему-то милее и ближе, чем самые аппетитные ветра, прилетавшие с мясокомбината.

Желтоглазые чувствовали, что их связь с Антипом прочнее и ближе, чем у других собак. Часть из них становилась его телохранителями, часть, не теряя связи с хозяином, уходила в пастухи кареглазого собачьего народца — веселого и простодушного.

Стая росла, превращаясь в отдельные кланы. И желтоглазые вожаки, встречаясь с Антипом днем на улице, обменивались с повелителем быстрыми понимающими взглядами. Ему нравились эти взгляды, они были осмысленны настолько, что вызывали холодок в позвоночнике. Он начинал догадываться, что его собаки давно уже стали государством — единым организмом, в котором ему, Антипу, отведена роль головы. Был доволен такой ролью и совсем не задумывался о том, какое место он — молчаливый патологоанатом с шапкой жестких курчавых волос — занимает среди себе подобных. Он словно был выключен из жизни нормальных людей. Не любил политику и спорт, не гонялся за женщинами и деньгами, ел, что попало, одевался в те вещи, которые покупала ему мать. Те ночи, которые Антип проводил в доме, были мучительны, и он стонал, бормотал и скрежетал во сне зубами, когда над его подушкой вставал столбом поток лунного света.