Эпитафия Красной Шапочке - Хелле Стангеруп

— Господин комиссар, господин… О, простите! Пожилой инспектор в форменной рубашке с коротким рукавом застыл в дверях и хотел было выйти, но Йеппсен уже проснулся:

— Да?

— Это по делу все той же пропавшей шведки-стюардессы…

— Нашлась?

— Нет, но тут поступило одно любопытное сообщение. Йеппсен снял ноги с края стола, протянул руку и, не поднимаясь, отдернул занавеску. Сквозь распахнутое окно в кабинет хлынули жаркие лучи августовского солнца: Он зевнул и спросил:

— Да, так что за сообщение?

— Поступило из полиции Гётеборга. У них есть для нас кое-что. Сначала они как-то не подумали, вернее, не придали этому никакого значения. Но теперь, когда тоже подключились к поискам фрекен Янсон, они считают, что это может представлять для нас определенный интерес. Дело состоит вот в чем: вчера во второй половине дня они получили сведения, что в том самолете, которым должна была лететь Гунилла Янсон, найден труп женщины. В момент посадки их сотрудники уже были в аэропорту; они поднялись в самолет прежде, чем кто-либо успел покинуть машину, заглянули в гардероб, где, если верить сообщению, находилось тело, но он оказался пуст. Единственный пассажир, утверждавший, что видел ее, настаивал также, что не спускал глаз со входа в салон. Таким образом, убрать тело мог только кто-то из пилотов, но тогда оно должно было бы быть спрятано где-нибудь в кабине. Они обыскали весь самолет, но ничего не нашли. Наши шведские коллеги пришли к убеждению, что пассажир — просто большой шутник, и прекратили поиски.

— А кто этот пассажир?

— Никто не знает. Он датчанин, летел в Копенгаген. Но в Гётеборге он сошел, и больше его никто не видел. Шведы не записали его имени.

— Очень мило! А как с приметами — ведь его же надо найти!

— Здесь тоже негусто. Он все время был в шляпе, надвинутой на лоб по самые брови, так что никто не берется как следует описать его.

Йеппсен снова зевнул, потянулся и закурил сигарету:

— Хотя, судя по тому, что я уже успел выяснить, есть много людей, кто с удовольствием избавился бы от этой девицы, я все же склонен думать, что она сейчас преспокойно разгуливает где-нибудь в Стокгольме, Копенгагене или где-то еще. Странно только, что заявление об исчезновении поступило менее чем через сутки после того, как обнаружилось ее отсутствие; да и, кроме того, экипаж, подавший заявление, ни слова не упоминает об этом психе пассажире. В самом деле, чего они так всполошились, когда она не явилась к отлету? Ведь сплошь и рядом случается, что стюардессы опаздывают на свой рейс.

Йеппсен немного помолчал, сидя с полузакрытыми глазами; потом хотел было опять что-то сказать, но собеседник перебил его:

— Но в самолете и не могло быть никакого трупа. Это просто невозможно. Если верить пассажиру, тело можно было перенести только в кабину пилотов, а там ничего не нашли. В воздухе ведь самолет не откроешь.

— А почему вы думаете, что труп нельзя было спрятать еще где-нибудь?

Вопрос Йеппсена прозвучал довольно сухо, но инспектор, не обращая на это никакого внимания, самодовольно улыбнулся, выпрямился и не без гордости отвечал:

— Надо уметь подмечать все детали и мелочи. Мне и самому приходилось несколько раз летать на такой машине — это "Конаэйр Метрополитен ".

Выпалив все это единым духом, он выдержал многозначительную паузу и вновь повторил, делая ударение на каждом слоге:

— Да, «Конаэйр Метрополитен».

Йеппсен не обратил, казалось, никакого внимания на его глубокие технические познания, взял со стола лист чистой бумаги и карандаш, протянул ему и сказал: Рисуйте. Я имею в виду — самолет.

Инспектор склонился над листом и начал рисовать, время от времени объясняя:

— Впереди расположена кабина пилотов. За ней — небольшой коридорчик; по правой стороне — наружная дверца со складным трапом, потом несколько шкафчиков с напитками и, наконец, гардероб, прикрытый занавеской. В другом, противоположном от кабины конце коридорчика — вход в салон, также отгороженный занавеской. Вот так все это и выглядит.

Инспектор отдал рисунок Йеппсену; тот, едва взглянув, быстро спросил:

— А что расположено по левой стене, той, что напротив гардероба?

Инспектор смутился:

— Там? Да ничего, просто желтая стенка.

— Желтая стенка?

— Да.

— Вы уверены?

— Да, разумеется.

— Ну что ж, поехали.

— Куда? Я что-то вас не понимаю.

— Я хочу взглянуть на эту желтую стенку.

Глава 4

— Вы думаете, что-то здесь не так?

Инспектор вопросительно посмотрел на Йеппсена; полицейский автомобиль мчался по направлению к аэропорту. Вечерний час пик еще не наступил, и дорога была относительно свободной.

— Честно говоря, я и сам не знаю, однако почему бы и нет? Судя по тому, что рассказал шеф Гуниллы, она, видимо, из тех людей, кто не пользуется особой любовью окружающих. Весьма ловкая особа.

— Ловкая?

— Да, именно такие ловкачи и бывают особенно неприятны, неприятны или даже опасны. А Гунилла, как я уже сказал, довольно ловкая девица. За что бы она ни бралась, все делает чрезвычайно обстоятельно. Например, усердно вынюхивает, кто из ее коллег провозит контрабандные напитки и сигареты. Это ее специальное поручение от директора авиакомпании. Насколько я понимаю, в такой контрабанде нет ничего особенно страшного. Но директору хотелось бы выявить нарушителей, и Гунилла взялась за дело с обычной для нее тщательностью и блеском. Как-то раз она засекла одного пилота, который прятал пакеты с коньяком в помойное ведро, откуда они, минуя таможню, попадали в мусоровоз; потом за небольшую плату он покупал у его водителей эти пакеты. Короче, из-за нее уволены уже пятеро, и, понятно, Гунилла не пользуется популярностью у остальных сотрудников. Но это, естественно, еще ровным счетом ничего не значит. Вовсе не факт, что с ней произошло что-то серьезное. По крайней мере, когда ее видели в последний раз, она была одна.

— Когда это было?

— Уборщица в аэропорту Бромма слышала сообщение по радио о розыске и обратилась в шведскую полицию. Она утверждает, что видела Гуниллу в аэропорту около пяти часов утра. На ней было красное летнее платье; не похоже было, что она чем-то взволнована или нервничает. Все это, конечно, довольно странно. Что она могла делать там в такое время? Свидетельница видела, что она прошла через кухню служебной столовой и вышла на летное поле. Дальше ей помешал рассмотреть стоявший тогда туман. Никого больше она не заметила. Это значит, что если кто-то и шел за Гуниллой, то он должен был хорошо ориентироваться в аэропорту и, минуя зал отлета, также пройти на поле через кухню. Если бы он шел через зал, уборщица не могла бы его не заметить.

Другое странное обстоятельство — то, что Гунилла в ту ночь, по-видимому, не ложилась. Кровать ее в номере гостиницы осталась нетронутой, однако шторы были задернуты, а к окну придвинут стул. С другой стороны, она никак не могла выйти из гостиницы раньше четырех. Ночной портье признался шведским полицейским, что около четырех он слегка вздремнул. Но до этого времени, если верить его показаниям, из отеля никто не выходил.

И, наконец, этот загадочный пассажир — он как сквозь землю провалился.

Короче говоря, Гуниллу могли убить, ее труп могли спрятать в гардеробе, а потом могли перепрятать в то или иное место. Но в то же время все это может быть простым стечением обстоятельств и глупой шуткой пассажира. Пока что мне бы очень хотелось взглянуть на самолет.

Машина остановилась у аэропорта, и двое сидевших в ней направились ко входу. В зале отлета их уже поджидал представитель авиакомпании — среднего роста, чрезвычайно серьезный господин. Приветствуя их, он несколько раз поклонился и повел их по длинному коридору, минуя двери разных служебных помещений, на летное поле.

Представитель компании подвел их к самолету и принялся пространно рассказывать о различных его великолепных качествах, однако Йеппсен сделал вид, что не слышит его, обошел вокруг машины и внимательно ее осмотрел.

По сравнению с реактивными лайнерами самолетик, с его двумя пропеллерами на крыльях, выглядел просто-таки крошкой. По-видимому, скоро он должен был взлетать: какой-то человек в рабочем комбинезоне только что закончил грузить в него багаж и теперь заправлял бак бензином.

— А это что за люк?

Йеппсен указал на крышку, видневшуюся с правой стороны фюзеляжа перед самым крылом.

Представитель компании еле заметно кивнул, как будто ожидал этого вопроса:

— Запасное багажное отделение.

— А разгружают его снаружи?

— Разумеется, люк для того и предназначен.

— Значит, изнутри в него никак нельзя попасть?

И, не дожидаясь ответа, Йеппсен начал подниматься по трапу. На верхней ступеньке он остановился и принялся разглядывать хромированный лист, выделявшийся подобно заплате на желтой внутренней обшивке стенки. Взгляд его скользнул по ней сверху вниз и остановился на маленькой, почти незаметной ручке. Йеппсен потянул за нее; замаскированная под обшивку дверца распахнулась, и он заглянул внутрь.