Новый словарь модных слов - Владимир Новиков

И я тоже морщусь, когда, подходя к зданию факультета журналистики, слышу пресловутый «блин» в щебетании наших студенток. У нас тут все-таки не ПТУ, а МГУ, и юным «мажорам» стоит держаться более высокого речевого стандарта. То же порекомендую и остальным: демократичный «блин» в вашей речи способствует непринужденному контакту, позволяет говорящему выглядеть «проще». Но ведь это не всегда и не везде уместно и выгодно.

Язык по сути своей пацифист. Он всегда готов перековывать мечи на орала, а военные слова приспосабливать к мирной жизни. Гулкое и страшное слово «бомбить» имеет множество обыденно-житейских значений. Есть среди них и противно-криминальные: вымогать или отнимать деньги у прохожих, заниматься рэкетом. Но есть и вполне легитимные: подрабатывать извозом на собственной машине, играть на музыкальном инструменте, спешно заканчивать работу («бомблю курсовую» в студенческой речи).

Возможно для этого жаргонного глагола и совершенно интеллигентное употребление. Вот идет какое-то научное заседание или литературная дискуссия. Вяло идет, занудно. Вдруг выходит на трибуну человек живой, веселый, склонный к интеллектуальной провокации. Моментально бросает эффектную фразу, за ней другую, третью. Все в зале очнулись, встрепенулись, заулыбались, и кто-то не то с одобрением, не то с завистью комментирует: «Ну, пошел бомбить!» И такая бомбардировка не

губит людей, а спасает, не дает публике умереть со скуки.

А вот тот, кто отправляется на публичную акцию, на выступление по радио или на телевизионное ток-шоу, не заготовив в своем «черепке» парочку афористичных и остроумных «бомб», — тот просто никудышный оратор и совершенно не артистичный человек.

Английское слово «brand» прошло большой путь. Когда-то так называли выжженное клеймо, тавро. Потом слово стало означать торговую марку. В Россию прибыло сравнительно недавно, но уже прочно внедрилось. Поначалу писалось как «брэнд», но вскоре «э» сменилось на «е», а это верный признак обрусения.

Не всякую торговую марку называют брендом, а только такую, которая имеет рекламный эффект. Как английский газон выращивается и пестуется столетиями, так и создание подлинного бренда требует долгого срока. Здесь важна традиция. Бренды помогают покупателю ориентироваться в рыночном хаосе. Скажем, пришло время купить новый пиджак. Я не Роман Виктюк, и трехсот пиджаков разных цветов и фасонов мне не нужно. Как выбрать один, чтобы он выглядел респектабельно и в то же время не слишком сногсшибательно? Пожалуй, куплю твидовый. Бренд «Харрис Твид» имеет давнюю историю и безупречную репутацию. О нем говорят нечасто, зато ни одного дурного слова слышать не доводилось.

Или нужно купить конфет детишкам. Сколько теперь новых сортов и названий! Но, скользнув по ним взглядом, выбираем «Мишку косолапого». Это отечественный бренд. Роскошь нашего детства, дефицитный товар советских времен. Верим, что «Мишка» придется по вкусу и нашим внукам.

Перемена бренда (или «ребрендинг», как теперь это называется) — дело рискованное: товар может потерять старое лицо, а нового не приобрести. Отсюда — нынешнее обилие ностальгических брендов. На пакете мороженого читаем название «48 копеек», хотя у него сейчас совсем другая цена. Производители хотят таким способом пробудить у нас приятные воспоминания. Нечто подобное делают современные поэты, внедряя в свои стихи классические цитаты. Берется, например, строка Мандельштама «Я список кораблей прочел до середины», к ней добавляется два десятка строк собственного сочинения. Даже если читатель твой опус и до середины не прочтет, все равно отнесется с почтением. Потому что Мандельштам — это престижный бренд, он вытянет в любом случае.

Бренд — это своего рода иероглиф. Не всегда важно, что он означал раньше. Например, театр «Ленком» сохранил свое название старых времен. Что такое «лен», что такое «ком» — никого не интересует. Важна узнаваемость имени. По этой же причине многие радикально-перестроечные газеты не меняли вывесок и продолжали жить под советскими именами, чтобы не потерять читателей.

Знаменитые бренды порой становятся объектами пиратства и спекуляций. Поменяют в названии одну букву — и успешно сбывают товар. Сходные процессы наблюдаются, к сожалению, и в сфере культуры. Когда-то «брендовым» было в нашей стране университетское образование. Но в 1990-е годы университеты в стране стали расти как грибы. Простых институтов почти не осталось — все переименовались. Появились такие абсурдные названия, как «Текстильный университет». Обесценили чиновники от образования высокое слово…

Когда я пишу эти строки, по радио «Эхо Москвы» идет новая программа «Бренд». Речь об авторучках «Паркер». Что ж, начинает писаться всемирная история брендов.

Нежное словечко, приехавшее к нам из милой Франции. И слава богу, что прибыло: нельзя ведь обновлять свой лексический фонд за счет одних только американизмов. Но — надо же! — на заседании Госдумы уже предложили запретить законом употребление слова «бутик» и обязать граждан использовать вместо него русское слово «лавка». Все это было бы смешно, когда бы не было в нашем обществе такого агрессивного лингвистического невежества.

В целях профилактики сего духовного недуга хочу указать два его основных симптома. Звания «профан терибль» будут, во-первых, удостоены все, кто публично высказался против так называемой «реформы русского языка». На самом деле компетентные эксперты обсуждали незначительные изменения в орфографии и собирались выработать правила написания, изменения и произношения множества новых слов вроде того же «бутика»: как, например, правильно образовать от него родительный падеж? А реформа языка невозможна по законам природы, и само произнесение этого словосочетания ставит говорящего в один ряд с былыми хулителями кибернетики как «буржуазной лженауки» и обличителями генетики — «продажной девки империализма». Во-вторых, лингвистические невежды почему-то убеждены, что русское слово и его иноязычный эквивалент — одно и то же. Нет! «Убийца» и «киллер» — это разные слова, хотя бы потому, что к «убийце» может быть добавлено прилагательное «наемный», а киллер уже содержит в себе эту грань значения. Так и «бутик» не тождествен «лавке», есть важные семантические оттенки.

В России бутик — это магазин высшего разряда с дорогими модными товарами. Кстати, французы скорее употребят тут слово «magasin», a «boutique» у них не звучит престижно: Эмиль Золя, скажем, называл бездуховных людей «бутикье», то есть «лавочники». У нас же, наоборот, слово «магазин» напоминало о жутких многочасовых очередях в ГУМе и ЦУМе, а «бутик» стало обозначением заведения небольшого, но роскошного и нестандартного. Поначалу речь шла об эксклюзивной одежде, потом появились бутики обувные, цветочные, шоколадные и даже компьютерные. Бутиковая эстетика прочно вошла в быт.

Так что в поисках новогодних подарков для родных и близких мы можем посетить бутИки, пройтись по бутИкам (очень прошу во всех формах делать ударение на корневом «и» — иначе окажетесь «мещанами во дворянстве»). А английский shop пусть довольствуется тем, что вошел в состав русского слова «секс-шоп».

В

Это страдательное причастие стало в последние годы чрезвычайно употребительным. Кто только сегодня не страдает от своей невостребованности, от горького чувства непричастности к настоящей жизни! Непонятно, правда, почему для обозначения столь эмоционального смысла применяется теперь такой осколок канцелярита, как форма пыльного глагола «востребовать», имеющего в толковых словарях пометку «офиц.». До недавних пор из этого словарного гнезда использовалось только выражение «до востребования»: так обозначали на конверте адресата, который сам придет на почту за письмом или бандеролью.

Всякий, кто не востребован, достоин сочувствия: будь то талантливый актер, не имеющий роли, ученый, лишенный возможности применить свои знания, квалифицированный рабочий расформированного предприятия. Невостребованность человеческих ресурсов — большая социальная проблема, ответственность за решение которой лежит на властях предержащих. Но посмотрим на позитивный опыт отдельных личностей, не растерявшихся в наше кризисное время. Они, как правило, сами что-то затевали, первыми выходили навстречу жизни, предъявляя ей свои проекты и инициативы. Ведь если посмотреть в суть, в корень того слова-понятия, о котором идет речь, то получится: «востребование» — это всегда ответное действие.

А это выражение совсем новое, с пылу с жару, из сегодняшней устной речи. «Доходы московских строительных компаний возросли в разы» — доносится из радиоприемника. Что это значит? Вдвое, втрое? Наверное, даже больше: «в разы» — это «в несколько раз». Но до определенного рубежа, еще не вдесятеро — тогда бы говорили: «на порядок больше».