Ритуальные услуги - Василий Казаринов

Я окинул свою постоялицу неторопливым взглядом. Она неплохо — для возраста и профессии — сохранилась. Среднего роста, с объемным бюстом и еще крепкими, покатыми бедрами, она даже в известном смысле аппетитна — особенно же теперь, распаренная под горячим душем, размякшая, словно изваянная из розового податливого теста, которое ждет прикосновения опытной руки. Внизу мягкого ее живота клубился светлый пушок, в котором плутали капли воды, и я замер, любуясь радужной игрой света в этой утренней росе, — Голубка, Помнится, вот так же частенько призывала меня в ванную под каким-то благовидным предлогом, хотя занавеску она не спешила отстранить, тонко чувствуя то впечатление, которое производило на меня созерцание ее тела, расплывчато рисовавшегося за полупрозрачным муаром запотевшей ширмы — и я вдруг опять почувствовал острую необходимость истребить в себе тот оттенок Голубки, который жил во мне воспоминанием об этой причудливой игре света в каплях росы, — как истребил за последние девять месяцев, стер и вытравил, наподобие старых татуировок, уже множество этих прочно вросших в темные глубины подкорки, в кожу и даже сами мышечные ткани оттенков Голубки, и потому прекрасно знал, что способ этого очищения может быть только один: закрыть глаза в тот момент, когда женщина отдаст себя тебе, и увидеть Голубку, и так видеть до тех пор, пока горячая лава не хлынет из тебя.

Пальцы сами сложились в кольцо, сунулись в рот, Анжела усмехнулась — откуда ей было знать, что в ответ на тонкий свист Голубка впорхнула в ванную и уселась на хромированную ветвь вешалки для полотенец.

— Хочешь, чтобы я тебе дала? — на заячьих губах Анжелы (верхняя чуть вздернута) вспухла слабая, усталая улыбка.

— Хорошая мысль, — кивнул я, протягивая руку и касаясь ее влажного бархата. — Дай мне. Прямо сейчас и здесь. Рублей сто, а лучше двести.

— Сукин ты сын, — беззлобно фыркнув, повторила она и чуть расставила ноги, открывая простор моей руке.

Однако в этот момент на кухне ожил телефон.

Я скрепя сердце покинул ванную, снял трубку и, привычно нагрузив голос сумрачно торжественной интонацией, произнес:

— Здравствуйте. Поверьте, я искренне скорблю вместе с вами. Наше бюро ритуальных услуг сделает все, чтобы облегчить тяжесть понесенной вами утраты.

На том конце провода возникла пауза, потом послышался просеянный хрипотцой голос Люки:

— Ага, ты вернулся, сукин сын.

Я подумал о том, что если две разные женщины, не сговариваясь, в течение трех минут трижды сочли возможным приласкать меня таким нежным обращением, то, вполне возможно, я и вправду сукин сын.

— Подъезжай, — перешла Люка на деловой тон. — Есть дела.

— Ага, — кивнул я. — Сейчас, только натяну штаны.

— Это как раз не обязательно.

— Почему? — спросил я, косясь на Анжелу, которая возникла на пороге кухни и, промакивая груди вафельным полотенцем, выжидательно смотрела на меня.

— Да все равно их придется снимать, — хохотнула Люка.

— Вон как… И почему?

— Потому что я собираюсь оторвать тебе яйца.

Подожди немного… Мне надо собраться с мыслями. — Я скособочился, прижав телефонную трубку к уху плечом, и простер руки в направлении Анжелы, которая в ответ на мой жест провела кончиком языка по верхней губе.

Пока длилось это движение ее острого язычка, полотенце медленно выскальзывало из ее руки и наконец опустилось, окутав щиколотки мягким чехлом. Вышагнув из него, она, приблизившись к столу, к которому я прислонялся, наклонилась и окунула свои мягкие податливые груди в мои ладони с тем, как видно, расчетом, чтобы я мог почувствовать их спелую тяжесть.

Ее руки тем временем разобрались с узлом, стягивавшим простыню на моем бедре, и я почувствовал прикосновение ее язычка к груди. Вычерчивая им витиеватый, слегка влажный рисунок, Анжела начала опускаться на колени.

— Ну как, собрался с мыслями? — сухо осведомилась Люка.

Я отозвался нечленораздельным мычанием, потому что в этот момент язычок Анжелы добрался до цели и губы ее распахнулись.

— Ах вон что… — понимающе процедила сквозь зубы Люка. — Ты там с этой своей профурой. Говорить можешь?

— Да вроде да, — заметил я, опуская руку на затылок Анжелы.

— Значит, с профурой, — вздохнула Люка.

— Да брось ты. Она просто занимается бизнесом — точно так же, как и ты. Бизнес есть бизнес.

— Угу. Видала я этот бизнес… — Она хрипло хохотнула. — В киношке под названием «Глубокая глотка». Я угадала?

Я в который уже раз поразился проницательности Люки.

— Надо же впасть в грех напоследок. Учитывая твое обещание.

— Вообще-то не мешало бы… — Голос Люки изменился. — Но это подождет. Когда закончишь со своей профурой, приезжай. Я же говорила, есть кое-какие дела.

Что-то в ее тоне меня насторожило.

— Ты уверена, что это именно дела, а не очередная накладка — ну, вроде той, что была в прошлом месяце?

В прошлом месяце Соня, наш новый менеджер, славная девочка, но пока слишком мало смыслящая в похоронных делах, заказала и проплатила в православной церкви церемонию отпевания, не обратив внимания на то, что, согласно документам, усопший носил звучное имя Лечо Арсанов, а обрести вечный покой он собирался на Даниловском кладбище, где хоронят мусульман. Разумеется, Лечо правоверным и оказался, а Люке пришлось в пожарном порядке исправлять Сонину оплошность.

— Нет… — после долгой паузы задумчиво протянула Люка. — Тут именно какие-то дела. С одним из заказов. Я задницей чую. Ты же знаешь, какая у меня задница.

С этим трудно спорить, попка у Люки выдающаяся во всех отношениях, в том числе и в том, которое касается интуитивных наитий и смутных предчувствий, а впрочем, Анжела нисколько не обращала внимания на наши служебные переговоры, так что очень скоро я испытал ощущение блаженного облегчения, с физиологией ничего общего не имеющего: капли росы, путающиеся в интимном бархате принимающей душ женщины, меня больше не волновали.

— О'кей, — заметил наконец я, пытаясь выровнять дыхание. — Подъеду часика через два. Кстати, за это мне полагается отгул. Сегодня ведь суббота, выходной.

— Черт бы тебя побрал! — заорала Люка, — Ты что, забыл основной принцип нашего бизнеса?!

Я его не забыл. Звучал он просто и убедительно: «У смерти не бывает выходных».

2

Положенный Харону по штату строгий черный траурный костюм хранился на работе, я довольно долго рылся в платяном шкафу, подбирая приличествующий должности наряд, остановился на черных джинсах, черных кроссовках и черной майке. Эту майку мне презентовала компания «Кока-Кола». Шипучий напиток Люка истребляет на работе галлонами — и вот с месяц назад попалась на глаза телевизионная реклама с предложением присылать наклейки с пластиковых бутылок в обмен на какой-то приз. Я так и поступил. В результате мне выдали майку и сказали, что я могу написать на ней любое слово — хоть то заветное из трех букв, которое время от времени мелькает на заборах. Были выторгованы два слова, и наряд украсился выведенным пурпурной краской призывом:

MOMENTO MORI

Сочетание черного и пурпурного вполне укладывалось в скорбный смысл моей теперешней профессии.

— Тебе не понравилось? — спросила Анжела, наблюдавшая от двери за тем, как я экипируюсь.

— С чего ты взяла? — спросил я.

— Ты был как бревно.

— А я и есть бревно. — Я ласково потрепал ее по щеке. — Не обижайся, такова уж моя природа… Ну пока. Ложись поспи.

Экипироваться во все черное, строго говоря, было неразумно: душное, безветренное утро обещало горячий день. Не успевший за ночь остыть асфальт дышал ровным теплом. На мраморном парапете у подземного перехода сидел мальчик с карамельно приторным личиком — его рука покоилась на коленке существа, половую принадлежность которого, дотла вытравленную немыслимо широкими черными джинсами с накладными карманами и мешковатой рубахой мышиного оттенка, определить не представлялось бы возможным, если б не характерная прическа. Коническая копна желтоватых волос, издали походивших на спеющий под густым июльским жаром сноп, рассыпалась у вершины и струилась к хрупким плечикам множеством тончайших косичек, прихваченных снизу черными резинками, — девочка, значит. Ребята сонно лакали пиво, поглядывая на своих приятелей, которые в тесном закутке между приземистым хозяйственным магазинчиком и бетонным строительным забором изящно и со знанием дела предавались игре в сокc.

Маленький мячик, в яркой расцветке которого переплелись все цвета радуги, парил над асфальтом, выписывая плавные дуги, и вдруг, сорвавшись с ноги одного из игроков, рискнувшего сделать эффектный пас внешней стороной стопы, покатился к ногам. Я тихонько катанул его в сторону девочки, она спрыгнула с парапета, ловко поддев мячик носком кроссовки, пульнула его в круг сокеров, тряхнула золотистым снопом и отослала мне благодарственную улыбку. Запрыгнув на парапет, она поболтала ногами и закинула голову назад, отправляя в себя глоточек пива из темной бутылки, сладко потянулась и, погружаясь в блаженную истому, заметила: