Под тенью белой лисы - Бронислава Антоновна Вонсович

но в группу, которая начнет обучение только осенью, – пояснил Николай. – Это отработанный способ ухода от кланов. Не вы первая сбегаете. Вам нужно просто добраться до кафедры, на которую ваше направление.

Просто добраться? Легко сказать. Не уверена, что Волков даст столько форы. Да и поступление защитит меня от притязаний Рысьиной, но не от него. Впрочем, от него и бабушка не торопилась защищать, а сама я пока успешно бегаю. Еще бы успешно найти артефакт и успешно от него избавиться, благо теперь я знаю, как он выглядит.

– Отчего вы погрустнели? – проницательно спросил Николай.

– Размышляю, как покупать одежду, – выкрутилась я. – Вряд ли стоит идти в лавку с деньгами в зубах.

– Дурной тон, – согласился Николай, явно с трудом удерживая улыбку. – Сразу пойдут слухи, что наследница Рысьиных увлекается азартными играми. Причем не просто увлекается, а серьезно проигрывает. Но к чему вам это? Я же говорил, что Оля такой вариант предусмотрела, поэтому у меня тут хранятся ваши вещи.

– Мои? – удивилась я. – Но откуда?

– Не совсем ваши. Те, которые прислала для вас Оля, – пояснил Николай. – Она, конечно, написала, что «все идет по плану», и даже подчеркнула это несколько раз, но на всякий случай прислала комплект одежды, о котором написала, что если все пойдет по плану, то одежда ей самой пригодится, а если нет, то возможны варианты. «Возможны варианты» Оля тоже подчеркнула три раза.

Николай невозмутимо вытащил из шкафа сверток, довольно увесистый с виду, и протянул мне:

– Мне отворачиваться?

– А почему вы сразу не сказали? – обиженно выдохнула я. – Когда я попросила вашу рубашку?

– Я решил, что она вам нужна для магического ритуала.

– Зачем бы я тогда просила вас отвернуться?

– Ритуалы бывают разные. По слухам, самые действенные те, которые проводят в голом виде, – пояснил Николай, серьезно пояснил, но глаза его смеялись.

– И что я, по-вашему, могла проверять по рубашке? – недовольно фыркнула я.

– Например, правду ли я говорю об Ольге Александровне и не изменились ли мои чувства.

– Я это и так могу узнать. Не изменились ли ваши чувства, Николай? – немного ехидно спросила я.

– Мы, Хомяковы, так легко чувства не меняем, – гордо ответил он. – И если они появились, от нас так легко не отделаться.

– А мои чувства вам не интересны?

– Если бы они изменились, разве вы сидели бы здесь, да еще в моей рубашке, Лиза? – спросил он. – Надеть чужую рубашку для оборотня – все равно что признаться ему в любви.

Это было возмутительное заявление. Настолько возмутительное, что я стукнула так удачно подвернувшимся Оленькиным пакетом с моими вещами прямо по улыбающейся хомяковской физиономии. А он совершенно нагло уклонился, отобрал пакет, обнял и прошептал прямо в заострившееся от избытка чувств ухо:

– Лиза, вы, наверное, голодны?

Я повернулась ответить, что да, ужасно голодна, и неожиданно его губы встретились с моими. Наверное, воспитанная девушка охнула бы, покраснела и отпрыгнула на другой конец комнаты. Но я была совершенно невоспитанная, да и, как недавно выяснилось, уже успела сегодня признаться в любви, поэтому отворачиваться и не подумала, обвила руками его шею и поцеловала. В конце концов, имею же я право на маленькую компенсацию за все мои мытарства? Маленькую хомяковскую компенсацию?

Глава 2

Желудок предательски заурчал как раз тогда, когда Николай наконец решил вернуть свою рубашку. Во всяком случае, она точно поползла вверх, а около кровати был такой замечательный стул, где бы она прекрасно устроилась, если уж ее никто не собирался опять укладывать в шкаф. Но, увы, физиология всегда что-нибудь да портит, особенно когда она столь назойливо громкая. Николай очнулся, смущенно одернул мою-свою рубаху и хрипло выдохнул:

– Вы же хотите есть, Лиза. Я сейчас…

– Только не говорите никому, что у вас гости, – испуганно выдохнула я уже почти ему в спину.

– Разумеется. – Он даже не обернулся, лишь застыл у двери в ожидании, не скажу ли еще что-нибудь. – Никто не должен знать, что вы в Царсколевске. Я попрошу принести ужин сюда.

Он вышел, а меня сразу накрыло осознание того, что чуть не случилось. Нет, чужие рубашки – зло, особенно когда под ними ничего нет, зато рядом тот, в чьем присутствии голова перестает работать должным образом. Оленькин пакет я дербанила с такой скоростью, словно от этого зависела моя жизнь, и клочки бумаги летели по всей комнате. Хорошо, что подруга предусмотрела все: от нижнего белья до скромного, но аккуратного тулупчика на меху, подозрительно напоминающего коврик у моей кровати в доме Звягинцева. Но теплая одежда мне пока не нужна, поскольку в комнате и так было отнюдь не прохладно, а теперь, когда мои щеки пылали, здесь казалось совершенно жарко. Единственно, что с ботиночками подруга промахнулась – были они мне самую малость великоваты, но если напихать в носок уже столь удачно порванной бумаги, то нога переставала елозить и устраивалась даже с некоторым удобством.

Торопилась я напрасно. Николай дал мне время не только одеться, но и прийти в себя. Я даже по рубахе его успела пройтись очищающим плетением, которое вдобавок еще и убрало мой запах. Когда под дверью послышались голоса, осталось только набросить на себя отвод глаз и взять в руки демаскирующий меня тулупчик. Про порванную обертку я совершенно забыла.

– Ох и набросали вы бумаги, Николай Петрович, – неодобрительно сказала вошедшая женщина в строгом черном платье. Тем не менее мне она сразу понравилась. И не потому, что уже вышла из возраста, когда привлекают кавалеров, а потому, что держала поднос с хомяковским ужином, от одного взгляда на который желудок устроил настоящий скандал, с руладами и подвываниями. Хорошо хоть, полог не пропускал звуки. Не то чтобы я стеснялась этой дамы, но перед Николаем точно было бы неудобно. – Аккуратнее надо быть. Чай, за дополнительную уборку вы не доплачиваете.

Оборотнем от нее не пахло, но носом она дернула так, словно принюхивалась к чему-то, ища возможность придраться и поругаться. Не зря я убирала свой запах, ох не зря. Может, у нее особенно развиты нюх и интуиция?

– Я вам плачу достаточно, – отрезал Николай.

Настолько сурово отрезал, что квартирная хозяйка оскорбленно поджала губы и шваркнула поднос на стол так, что тарелки подпрыгнули. Вряд ли она так злится из-за нескольких клочков бумаги. Что за черная кошка пробежала между ней и ее постояльцем?

Это я и спросила сразу, как она вышла из комнаты, а я сбросила отвод глаз, оставив полог тишины на комнате, и начала собирать злополучные обрывки, которых было не настолько много, чтобы из-за