Проклятие Шалиона - Лоис Буджолд

Кэсерил стиснул зубы и, с трудом преодолевая боль во всём теле, наклонился над трупом. Одежда была вовсе не мала, просто тело тоже невероятно раздулось, как лицо и руки. На такой стадии разложения зловоние должно было бы затопить всю мельницу и ударить Кэсерилу в ноздри, когда он только просунул голову в дверь. Но вони не было. Только едва уловимый запах мускуса, дыма свечей и пота.

Первой мыслью Кэсерила было, что беднягу убили и ограбили на дороге, а затем притащили сюда, но её пришлось отбросить, ибо, осмотревшись, он заметил на полу вокруг тела пять восковых пятен от сгоревших до основания свечей — красного, синего, зелёного, чёрного и белого цветов. А ещё — разбросанные травы и пепел. Тёмная бесформенная горка перьев оказалась дохлым вороном со свёрнутой головой, а чуть поодаль он обнаружил трупик крысы — её маленькая шейка была перерезана. Крыса и ворон, принесённые в жертву Бастарду, богу несвоевременных катастроф и бедствий: торнадо, землетрясений, ливней, наводнений, а также убийств…

«Хотел ублажить богов, а?»

Глупец, похоже, пытался практиковать смертельную магию и заплатил обычную для этого цену. Один?

Ни к чему не прикасаясь, Кэсерил поднялся на ноги и обошёл зловещую мельницу изнутри и снаружи. Ни узлов, ни плаща и никаких других вещей, сложенных где-нибудь в углу, он не нашёл. У противоположной от дороги стены, судя по следам и ещё влажному навозу, совсем недавно была привязана лошадь — или лошади.

Кэсерил вздохнул. Это, конечно, не его дело, но бросить покойника, не оказав ему прощальных почестей, было бы нехорошо. Только боги знают, сколько ему придётся здесь пролежать, пока тело не обнаружит кто-нибудь ещё. Это явно был достойный человек — сразу видно. Не бездомный бродяга, чьего исчезновения никто не заметит. Кэсерил поборол соблазн потихоньку спуститься на дорогу и продолжить путь, словно он никогда не находил никакого трупа. Вместо этого он направился по тропинке от задней стены мельницы туда, где наверняка должны были находиться ферма и люди. Не пройдя и нескольких минут, он увидел шедшего навстречу крестьянина с ослом в поводу, нагруженным дровами и хворостом. Крестьянин остановился и с подозрением уставился на Кэсерила.

— Леди Весны да благословит ваше утро, сэр, — вежливо поздоровался Кэсерил. Какой ему вред от того, что он назовёт крестьянина «сэром»? Во время своего ужасного рабства на галерах он вынужден был пресмыкаться перед неизмеримо более низкими людьми.

Фермер, рассмотрев бродягу, вяло взмахнул рукой в ответном приветствии и пробормотал, глотая буквы:

— Блааслови тя леди.

— Ты живёшь здесь неподалёку? — спросил Кэсерил.

— Ага, — ответил крестьянин. Он был средних лет, упитанный, в простой, но добротной одежде. И ступал по земле уверенно, как её хозяин, хотя, может, и не являлся им.

— А я вот… — Кэсерил указал на тропинку у себя за спиной, — сошёл с дороги, хотел укрыться и передохнуть немного в той мельнице, — он не стал вдаваться в детали и объяснять, почему это ему поутру вдруг понадобилось искать укрытие, — и нашёл мертвеца.

— Ага.

Кэсерил, насторожившись, подумал, что, возможно, поторопился расстаться с камнем.

— Ты знаешь о нём? — спросил он.

— Видал его лошадь, была там привязана утром.

— А-а… — Теперь он мог спокойно спуститься к дороге и продолжить путешествие без всякого ущерба для своей совести. — А ты не знаешь, кто этот бедняга?

Фермер пожал плечами и сплюнул.

— Не местный, вот и всё, что я знаю. Я как понял, что за чертовщина творилась тут прошлой ночью, так сразу позвал нашу настоятельницу из храма. Она забрала его вещи — чтоб не пропали — и будет держать у себя, пока за ними не придут. Его лошадь у меня в конюшне. А здесь всё надо сжечь, вот как. Настоятельница сказала — нельзя, чтобы он долежал до заката. — Он указал на кучу хвороста и поленья на спине своего осла и, затянув покрепче связывавшую их верёвку, двинулся дальше по тропе. Кэсерил зашагал с ним рядом.

— Как ты думаешь, что он там делал? — спросил он чуть погодя.

— Ясное дело что, — хмыкнул крестьянин, — вот и получил по заслугам.

— Хм… а кому он это делал?

— Откуда мне знать? Пусть храм разбирается. Я просто не хочу, чтобы такое творилось на моей земле. Ходят тут… заклятия сеют. Выжгу их огнём, а заодно спалю и эту проклятую мельницу, так вот. Нехорошо оставлять её стоять, уж очень близко от дороги. Притягивает, — он зыркнул на Кэсерила, — всяких.

Кэсерил помолчал ещё немного, потом спросил:

— Ты хочешь сжечь его вместе с одеждой?

Фермер окинул Кэсерила взглядом с ног до головы, оценивая бедность его обносков.

— Я до него дотрагиваться не собираюсь. И лошадь бы не взял, да жаль было оставлять бедную тварь помирать с голоду.

Кэсерил неуверенно спросил:

— Ты не возражаешь, если я тогда заберу эти вещи?

— А чего ты у меня спрашиваешь? С ним вот и договаривайся. Ежели не боишься. Мне-то всё равно.

— Я… я помогу тебе с ним.

Фермер моргнул.

— Ну, это хорошо бы.

Кэсерил понял, что фермер донельзя обрадовался, что ему не придётся одному возиться с трупом. Правда, таскать большие и тяжёлые поленья у Кэсерила не было сил, но посоветовать, как уложить их в мельнице таким образом, чтобы огонь разгорелся сильнее и спалил остатки здания дотла, — это он мог.

Крестьянин с безопасного расстояния наблюдал, как бродяга раздевает труп, стягивая с закоченевших членов вещь за вещью. Тело раздулось ещё больше. Кэсерил стащил с покойника тончайшей работы исподнюю рубашку, и освобождённый живот вспучился до пугающе огромных размеров. Но заразным тело не было, да и запах до сих пор отсутствовал. Даже странно. Кэсерил задумался, что будет, если не сжечь труп до заката, — он лопнет? И если лопнет — что выйдет из него… или войдёт? Он встряхнул головой, отгоняя странные мысли, и быстро сложил одежду. Грязи на ней почти не было. Туфли оказались слишком малы, их он оставил. Затем вместе с фермером они уложили тело среди дров.

Когда всё было готово, Кэсерил опустился на колени, закрыл глаза и прочитал погребальную молитву. Не зная, кто из богов забрал себе душу умершего, хотя и несложно было сделать соответствующие выводы, он обратился сразу ко всем пяти членам Святого Семейства:

— Милосердия Отца и Матери, милосердия Сестры и Брата, милосердия Бастарда, милосердия всех пяти — о Величайшие! — мы покорнейше просим милосердия. Какие бы грехи ни совершил покойный, он заплатил за них сполна. Милосердия, Величайшие!

«Не справедливости, пожалуйста, не справедливости. Мы все были бы глупцами, моля о справедливости. Милосердия!»