Психоаналитические идеи и философские размышления - Валерий Лейбин

Другие западные теоретики усматривают причину возникновения психических расстройств и человеческого безумия в наличии у человека чувств тревоги и беспокойства, которые, по их убеждению, извечно присущи ему. В этих объяснениях явно просматривается экзистенциалистское толкование природы человека, наделенного онтологическими характеристиками заброшенности, отрешенности и отстраненности от мира. Так, практикующий психоаналитик М. Денес-Радомизли пишет о невозможности понять существо психических заболеваний без опоры на экзистенциалистское понимание «бытия-в-мире» и беспокойства как онтологического факта. Согласно его взглядам, так называемое «онтологическое беспокойство» присуще всем людям и в этом смысле оно является нормальным. С развитием же технической цивилизации это беспокойство может стать патологическим, способствующим возрастанию психических расстройств. «По моему мнению, – заключает М. Денес-Радомизл, – все беспокойство является онтологическим и оно представляет собой только ответ, отношение личности к своему беспокойству, которое становится патологическим» (The Neurosis of Our Time, 1973, p. 61).

Как в том, так и в другом случае речь идет, в конечном счете, о демонии техники, порождающей «патологическое беспокойство» и обусловливающей психические отклонения от каких-то заданных параметров нормальной личности, независимо от того, устанавливаются ли эти параметры (нормы) существующим обществом, или они онтологически предрешены самим фактом существования человека как биологического вида. Отсюда вытекают предельные обобщения, согласно которым, по мере развития научно-технической революции и вне связи ее с тем или иным способом реализации достижений науки и техники, происходит глобальное, все более нарастающее и интенсивное распространение психических заболеваний. В рамках такого видения XX столетие предстает перед западными учеными не иначе как в образе «нервного века». Для многих из них именно научно-техническая революция, ведущая к ускорению темпов перемен в жизни людей, вызывает нарушения душевного равновесия человека, порождает расщепленность сознания личности, способствует массовому безумию, превращает индивида в жертву новой, тотальной психической болезни, которую американский социолог О. Тоффлер назвал «шоком от столкновения с будущим». «Вполне может быть, – пишет он, – что этот шок превратится в самое грозное заболевание завтрашнего дня» (Тоффлер, 1972, с. 229).

Очевидно, что подобные трактовки причин возникновения и широкого распространения психических расстройств в современном мире далеки от истины, поскольку они не учитывают главного – специфики развертывания научно-технической революции в обществе потребления, делающего ставку на усиливающуюся конкуренцию и материальные ценности жизни. В самом деле, если причины патологии личности выводятся целиком из технического фактора, то трудно найти разумное объяснение тому, почему в одинаково развитых в техническом отношении странах наблюдается разная степень возрастания психических заболеваний.

Или, скажем, как объяснить тот факт, что у людей, находящихся на племенной стадии развития и не вкусивших плодов цивилизации, ученые обнаруживают сходные симптомы психических расстройств, так же как и у людей, живущих в индустриальных странах мира? Так, немецкий психиатр Э. Крепелин, в 1903 г. изучавший психические заболевания у туземных жителей острова Явы, установил, что у 77 % больных наблюдался психоз, который сегодня характеризуется как шизофрения (Александровский, 1968, с. 120). Вполне понятно, что факты подобного рода невозможно объяснить, если распространение психических заболеваний соотносить целиком и полностью с уровнем развития науки и техники.

Невольно напрашивается и другой вопрос. Насколько правомерно соотносить широкое распространение психических расстройств исключительно с нарастающим развертыванием научно-технической революции? Есть ли достаточные основания к тому, чтобы называть наше время «нервным веком», в отличие от других столетий? Не наблюдались ли аналогичные явления и в предшествующие исторические эпохи?

Почерпнутые из официальных источников статистические данные и материалы исследований, проводимых в странах Запада, особенно в США, казалось бы, красноречиво свидетельствуют о небывалых ранее масштабах психических заболеваний. Однако публикуемые цифры являются ошеломляющими лишь на первый взгляд, при поверхностном рассмотрении исследуемых проблем. Как только эти цифры берутся не изолированно, а в сравнении с другими данными, то они оказываются уже не столь убедительными и не поражают своей масштабностью.

Приведу характерный пример. В последнее время в западных странах постоянно пишут и говорят о «сексуальной революции». Обычно под этим подразумевается иной, чем ранее, взгляд на функцию узаконенного брака, либерализация половой морали и главным образом растущая свобода в установлении сексуальных, особенно добрачных, отношений между людьми. Все это действительно имеет место в современном обществе. Социологические исследования подтверждают, например, увеличение процента добрачных сексуальных отношений, по сравнению с довоенным периодом, что в значительной степени связано с распространением и использованием противозачаточных средств. Приводятся данные, согласно которым несколько десятилетий тому назад в США только 15–20 % девушек колледжей вступали в добрачные сексуальные отношения, в то время как к концу 60-х годов этот процент возрос до 25 (Worsnob, р. 244). Некоторые социологи считают, что вступление в добрачные сексуальные отношения приняло сегодня значительно большие масштабы. Так, В. Пакард приводит данные, согласно которым примерно 43 % девушек, обучающихся в колледжах, к 21 году уже имели добрачные сексуальные отношения (там же).

Происшедшие в этой сфере изменения казалось бы налицо. Но как будут выглядеть эти цифры, если сравнить их с данными, характеризующими картину вступления женщин в добрачную сексуальную деятельность в конце ХIХ-начале XX в.?

В конце 30-х годов нашего столетия американский социолог и психолог Л. Тернер приводил данные, согласно которым 26 % женщин, родившихся между 1890–1899 гг., имели добрачные сексуальные отношения, а среди женщин, родившихся в период между 1900 и 1909 гг., соответствующий процент возрос до 49,8 (Worsnob, 1970, р. 254). Таким образом, в этом отношении ссылка зарубежных ученых на сексуальную революцию второй половины XX в. оказывается неубедительной. Другое дело, что сегодня действительно наблюдается более раннее в возрастном отношении вступление в сексуальную жизнь. Не случайно некоторые западные исследователи скептически относятся к тем заявлениям, согласно которым человечество вступило в эпоху сексуальной революции. Как подчеркивает американский ученый Р. Уорсноп, «сексуальная революция не так широко распространена, как это может показаться» (там же, р. 256). В свою очередь, американский социолог И. Уайс приходит даже к выводу, согласно которому «сексуальная революция – это миф, единственным основным изменением является тенденция к большему равенству между полами» (там же, р. 256).

В рамках рассматриваемой проблематики нет необходимости останавливаться на том, насколько правомерно или неправомерно трактовать сексуальную революцию как специфический феномен нашего времени или как миф, разделяемый некоторыми авторами. Это частный пример. Вопрос заключается в другом. Не наблюдается ли аналогичная картина и по отношению к психическим заболеваниям?

В самом деле, если сегодня многие зарубежные социологи и психиатры заявляют об эпидемическом росте психических расстройств, характеризуют XX столетие как «нервный век», то не менее эмоциональные оценки в этом отношении наблюдались и среди врачей, живших в предшествующие эпохи. Так, во второй половине XIX в. психиатры были не менее озабочены ростом психических заболеваний, чем их коллеги сегодня. Причем, как и в настоящее время, возникновение и распространение психических расстройств часто соотносилось с развитием цивилизации, с научно-техническим прогрессом. «Представление об увеличивающемся распространении нервных и душевных болезней, о психическом вырождении, – писал по этому поводу И. К. Хмелевский, – связывается с усилением культуры, с необычайными успехами науки, техники, промышленности, с необычайной интенсивностью умственной жизни» (Хмелевский, 1899, с. 3).

Весьма показательно, что социологи и психиатры XIX столетия именовали свою эпоху «нервной», отличающейся эпидемиями самоубийств, широким использованием наркотиков, небывалым ранее переутомлением нервной системы человека. Французский социолог Э. Дюркгейм, написавший в 1897 г. исследование о самоубийствах, констатировал нарастающую волну различного рода психических аномалий, объединяющихся под общим названием «неврастения». Он характеризовал это положение как патологическое, свидетельствующее о наличии в современном ему обществе некой «коллективной болезни». «Неврастения, – подчеркивал Э. Дюркгейм, – это почва, на которой могут зародиться самые различные наклонности» (Дюркгейм, 1912, с. 61). Самоубийства же «являются именно одной из тех форм, в которых передается наша коллективная болезнь» (там же, с. 5).