Золотая пчела. Мистраль - М. Таргис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Благодарю тебя, и да вознаградит Господь твою доброту, – тихо ответил Дитрих и посмотрел в сторону ларца. – Это не золото… это символ любви.
4
– Я опоздала? – Вероника клюнула в щеку молодого парня – техника, с которым она ухитрилась познакомиться пару дней назад, рыская вокруг театра Яновки и стремясь всеми правдами и неправдами проникнуть внутрь.
– В самый раз, – авторитетно заверил ее Питер. – Примадонна наша еще не изволила явиться, если это он тебя больше всего интересует. Он всегда опаздывает.
Молодой человек проводил девушку по длинным, запутанным коридорам с голыми стенами на самый удобный наблюдательный пункт и даже галантно пододвинул облезлый стул, а потом сделал вид, что ничего не заметил, когда Вероника достала из сумочки свою миниатюрную «шпионскую» камеру. Один из осветителей критически осмотрел Веронику с верхней площадки, показал Питеру большой палец в знак одобрения, и тот теперь на многое готов был ради новой знакомой.
– О! Вот и Эдлигер, – Вероника настроила камеру, стараясь действовать так, чтобы никто кроме Питера ее не видел, и приблизила изображение. – Хорош, что да, то да! Осанка… именно, как в моем с…
– Что? – Питер наклонился ниже.
– Неважно. А плащ поверх футболки прикольно смотрится!
– Это же репетиция. Так, прогон реплик на сцене, пение – пока под фортепиано, без оркестра, немного хореографии. За самое интересное еще даже не брались – техника не готова. Будь театр побольше, и будь в нем больше места для репетиций, до основной сцены дело бы еще не дошло. Вот начнутся полноценные репетиции, там будет тебе и грим, и костюмы. Поверь, тогда наш герр Шаттенгланц[5] будет выглядеть более чем внушительно.
– Он и сейчас ничего себе смотрится, – признала Вероника, отрываясь от камеры.
– Не шурши, сейчас запоет, – наклонившись над Вероникиным стулом, Питер приобнял ее на мгновенье.
Плотно сбитый мужчина среднего роста медленной, уверенной походкой обошел стоявших на сцене актеров, лениво поигрывая полой плаща, остановился в центре сцены, откинул со лба светлую с платиновым отливом прядь. Тяжелый черный плащ, послушный уверенной руке, взметнулся, открывая блестевшую серебром подкладку. Артист произносил резкие, отрывистые фразы, тяжело и авторитетно, словно роняя их в бездонную пропасть, а в гигантском пустом пространстве зала нарастала, усиливалась, оживала музыка – неостановимым тревожным крещендо. Потом зазвучал сильный голос, взвиваясь от высокого баритона до резковатого тенора, и Вероника обернулась к Питеру, широко раскрыв глаза и беззвучно артикулируя: «Wow!» – у нее заложило уши.
В полный голос она сказала «Wow!», когда певец резко замолчал после нескончаемо долгой завершающей ноты, а потом обернулся к режиссеру с неожиданно застенчивой улыбкой и совершенно будничным тоном спросил:
– Пожалуй, сойдет?
Остальные актеры от души зааплодировали, и Вероника могла не беспокоиться, что ее услышат.
– Шикарный голос. Не скажу, что очень уж красивый, на любителя… но парень делает с ним что хочет! Кто-нибудь засекал время, сколько он тянет этот шлюсстон?[6]
– Двадцать пять – тридцать секунд, как нечего делать! – ответил Питер с такой гордостью, будто это было его личное достижение.
– Слушай, а Эдлигер никогда не играл в «Камелоте» или чем-нибудь подобном, с рыцарями?
– Вроде нет. Не припомню. Он играл Вальжана, Призрака Оперы, Байрона, разумеется… Никаких рыцарей. Разве что любит исполнять на концертах «Квест»[7] – арию дон Кихота.
– Байрона знаю, – блеснула эрудицией Вероника. – Только он там явно не блондин.
– Да и без трехдневной щетины, – усмехнулся Питер.
– Но так ему больше идет, – решила Вероника. – Я это просто к тому… Я б посмотрела на него во всем этом рыцарском железе… С его узким ртом и…
– Смотри, что сейчас будет! – подтолкнул ее Питер.
– Еще и танцует! – мечтательно вздохнула Вероника.
– Не всякий ведущий актер справляется и с танцем, – пояснил Питер. – Обычно, когда танец сложный, это делают дублеры…
– А то я не знаю! Черт возьми! – в восторге взвизгнула Вероника, испуганно прикрыла рот ладошкой и виновато оглянулась на смеющегося Питера. – Вот это силища!
Эдлигер на сцене легко поднял над головой героиню, плащ соскользнул с плеч ему за спину, бугры мышц перекатывались на обнаженных руках. Оба громко смеялись. Девушка так же легко спорхнула на пол, и Эдлигер весело осмотрелся.
– Так и не вставили в текст?
Над сценой грянул хохот.
Вероника вопросительно посмотрела на Питера.
– «Семейная» шутка. Она каждый раз взвизгивает, никак не может удержаться, а он каждый раз успокаивает ее, мол, не бойся, не уроню. Ну и после восьмого раза он стал предлагать включить и визг, и слова в либретто.
– Но героиня-то у вас не худышка!
– Да уж, тебя бы и я вот так подбросил! – Питер с удовольствием осмотрел тонкую фигурку Вероники.
– Ну нет, это я доверю только вашему Шаттенгланцу, – возразила девушка.
– Больше я тебя сюда не приведу, – пригрозил Питер.
– Приведешь-приведешь, – Вероника снова приблизила лицо Эдлигера в камере. – Нравится мне этот парень! Ему ведь должно быть уже за сорок?
– Бери выше! – мстительно ухмыльнулся Питер. – Лет сорок шесть – сорок восемь. Он же лет десять вообще не играл.
– Пустишь меня еще раз на репетицию – я подругу приведу? – спросила Вероника.
– Я тебе еще экскурсии должен водить? Меня уволят!
– Да ладно тебе ревновать! – хихикнула Вероника. – Сорок восемь для меня – ужас! Да и с ориентацией неясно.
– Почему же неясно? – фыркнул Питер. – Как раз все ясно.
– Тем более. Я его подруге показать должна. Он… ну, как бы ее рыцарь.
– Не знаю, – Питер выпрямился, придерживаясь за спинку стула Вероники.
– Да не жмись ты, сядь рядом, – разрешила девушка и подвинулась.
Питер с готовностью обхватил ее руками – иначе вдвоем на одном стуле было никак не поместиться.
– А почему он не играл-то до сих пор?
– А черт его знает. Вроде была какая-то травма на сцене…
– По всему судя, он в отличной форме!
– Что-то с ним не то, – серьезно сказал Питер. – Или именно это шоу у него не ладится. Или он как-то слишком легко к делу относится. Хотя, казалось бы…
– Погоди, – Вероника вытянулась вперед, снова делая в окошке камеры крупный план. – С ним точно что-то не так. Лицо совершенно белое. И так резко…
Она мягко высвободилась из объятий Питера, сдвинулась на самый краешек стула, словно готова была в любой момент вскочить и куда-то бежать – на помощь?
Светловолосый мужчина вышел на авансцену, опустив глаза и сжимая пальцами переносицу, потом глубоко вздохнул и, оглядевшись, объявил:
– Это мы сегодня пропустим.
И, на ходу снимая и аккуратно складывая плащ, он ушел со сцены.
Вероника и Питер недоуменно переглянулись.
5
Тонда Яновка, директор Йоханнесталь-театра, поднял глаза от документов, которые просматривал, когда дверь распахнулась без всякого предупреждения или стука, и в кабинет вошел, широко шагая, Аксель Эдлигер.
– Ты хотел со мной поговорить.
Актер решительно придвинул к столу стоявшее в углу кабинета кожаное кресло и сел в него. Теперь на нем была расстегнутая на широкой груди клетчатая рубашка с коротким рукавом; светлые пряди, еще влажные после душа, липли к высокому лбу. Тонда, тонкий, сухой, с седеющими усами на узком лице, уставился на Акселя без особого энтузиазма.
Артист потер лоб кончиками пальцев и посмотрел на директора театра.
– Тонда, у тебя выпить не найдется?
– Не найдется, – холодно ответил Яновка.
– Не верю. Ты же должен угощать каких-нибудь важных персон, уговаривая их подписать какие-нибудь важные контракты…
– Я на работе! – рыкнул Яновка. – Ты, между прочим, – тоже. И ты еще смеешь задавать такой вопрос после того, что устроил на репетиции?
– Я устроил?
– Я уже начинаю жалеть, что обратился к тебе, – Яновка поправил косо лежавший на столе карандаш. – Мне сказали, сегодня на репетиции тебе стало плохо?
– Это сильно сказано…
– Или что? Ты внезапно забыл весь текст?
– Музыку! – усмехнулся Аксель, вспомнив старый театральный анекдот. – Нет, я просто как-то ненадолго выпал из реальности…
– Ты постоянно опаздываешь. И ты уже который раз срываешь репетицию.
– Было бы что репетировать! – огрызнулся Аксель. – Возимся с какими-то разрозненными кусками в ожидании твоей техники, которая упорно остается понятием чисто виртуальным. Я не привык так работать!
– Страшно подумать, что будет, когда начнутся полноценные репетиции! – вздохнул Яновка и скорбно сдвинул брови. – Аксо, ну почему ты так меня подводишь?
– Я не знаю, что это, – признался Аксель. – Этот город действует на меня как-то странно…
