Закон совести - Мелвилл Пост

Между тем Рандольф сидел на стуле, сложив руки и опустив голову. Именно так убежденный скептик, ошеломленный непреложными фактами, мог бы сидеть в доме, где живут привидения. Очевидно, он был поражен до глубины души. Все происшествие — и кража, и возвращение монет — выглядело совершенно невероятным, а пояснения дядюшки Абнера казались ему лишенными смысла. Твари, у которых сейчас находились монеты Белтса, могли проникать в дом через замочную скважину! Белтс мог бы попасть прямиком в пекло, если бы зарубил грабителя! Часть монет похититель забрал, а остальные вернул! Монеты побывали у того, кто не является человеком! Все случившееся просто не укладывалось у него в голове. Обычные воры не обладают такими сверхъестественными способностями. Подобное мог совершить только живущий в доме призрак. И потом, живой человек никогда бы не вернул часть украденного!

Как я уже сказал, мой дядюшка шагал по комнатушке. Теперь он остановился и с высоты своего роста взглянул на жалкого скупого старика.

— Белтс, — произнес он, — это загадочный мир. Он закрыт для других и окутан тайной. Послушай меня! Нашим предкам предписывалось жертвовать Всевышнему часть приплода своего скота. Почему? Потому что Всевышнему требовались ягнята или телки? Конечно, нет! Ему принадлежит вся Земля, включая все, что на ней появляется. Причина в другом, Белтс. Я не понимаю, что это значит, но знаю, что человек не должен забирать всю прибыль до последней крошки только себе. Наши предки так не поступали, а ты поступаешь.

Он помолчал и набрал побольше воздуха в свои могучие легкие.

— Ты приобрел сокрушительный опыт… Что ты теперь будешь делать?

— А что я должен делать, Абнер? — прошептал старик. — Принести жертву по примеру наших предков?

— Принести жертву ты обязан, Белтс, — ответил дядюшка. — Но не так, как наши предки. Все, что приносит тебе твоя земля, ты должен делить на три части. И одну часть оставлять себе.

— А остальные две части кому?

— Кого бы ты сам выбрал, Белтс?

Старик вытер пальцами рот.

— Если уж кому-то отдавать, — проговорил он, — то, наверно, в первую очередь своим домочадцам.

— Тогда, — заявил Абнер, — с этого дня оставляй треть прибыли себе, а остальные две трети отдавай сыну и дочери.

— А как насчет золота, Абнер? Оно вернется?

— Третья часть вернулась? Будь доволен и этим.

— А те твари, которые завладели моим золотом? Они не станут мне вредить?

— Белтс, — пояснил дядюшка, — те твари, у которых сейчас спрятано твое золото, будут работать на тебя так прилежно и безотказно, как никакой раб не сумеет… Так что? Ты обещаешь так поступать?

Испуганный старик пообещал, и мы вышли из дома на солнце.

Около сарайчика у ручья стояла высокая стройная девушка, она накладывала на блюдо желтое масло и что-то пела, как черный дрозд. Дядюшка направился прямо к ней. Мы не слышали, что он ей говорил. Но пение прекратилось, когда он начал, и зазвучало еще веселей, когда он кончил. Громкая счастливая мелодия, казалось, заполнила весь луг.

Мы ждали дядюшку у пасеки, и когда он подошел, Рандольф сразу же обратился к нему.

— Абнер, — сказал он, — ты знаешь ответ на эту проклятую шараду?

— Ты сам дал этот ответ, Рандольф, — ответил дядюшка. — «Рой строителей поющих возводит дружно своды золотые». — И он указал на пчел. — Когда я заметил, что крышка с одного из ульев снята, то сразу подумал, что золото Белтса лежит там. А когда увидел воск на монетах, то убедился в этом.

— Но ведь ты говорил о тварях! — воскликнул Рандольф. — О нечеловеческих существах, которые могут проникать в дом даже через замочную скважину… О тварях…

— Я говорил о пчелах, — ответил дядюшка.

— Но ты же сказал, что Белтс попадет в ад, если ударит грабителя топором!

— Так ведь он убил бы собственную дочь, — пояснил Абнер. — Что может быть страшнее этого? Это она забрала золото и спрятала его под крышкой в улье. Но она поступила с отцом по совести. Часть денег она послала брату, часть взяла себе, а треть монет вернула старику Белтсу.

— Тогда, — крепко выругавшись, заявил Рандольф, — нет никаких ведьм с домашними призраками?

— А это, — ответил дядюшка, — можно назвать просто фигурой речи. Зато есть хрупкая девушка и целая пасека с пчелами!