Проза. 2017 год - Александр Новиков

Лестница на третий этаж. Мужские гримерки.

Эльза улыбается и толкает белую дверь с табличкой «Мазурин. Соловьев» Гримерка одна на двух актеров.

Дверь не заперта. В гримерке на столе ее Аленький и молоденькая актриса делают «семнадцатый трюк – шпагат орла». Мюзикла Чикаго тогда не было, но эти фигуры были всегда.

Эльза осторожно прикрыла дверь. Выдохнула. Тихо пошла вниз. Вначале она ничего не слышала и не видела. Кажется, никого не встретила. Кивнула охраннику и вышла на улицу.

…Такой светлый день. С притворной ясностью, которая отличает глаза лгунов. Смеются маленькие дети. С деревьев нежно падают листья. Один, другой, третий…

В мозгу отчетливо всплывает картина. Стол с отодвинутыми коробочками грима, запрокинутое в зеркало молодое девичье лицо, раскинутые стройные ноги и спина ее Аленького…

Ландыш, ландыш белоснежный,

Розан аленький!

Каждый говорил ей нежно:

«Моя маленькая!»

Что было потом, я помню со слов мамы. Кажется, обошлось без скандалов. Олег не стал отпираться, сказал, что давно любит эту актрису, они думают пожениться, собрал вещи и переехал к ней. Вроде он в самых искренних выражениях поблагодарил Эльзу за счастье, которым она его дарила. Мама, рассказывая об этом, неизменно отплевывалась и цедила: «Акт-т-тер!», вкладывая в третью букву все свое презрение.

Эльза была спокойна, как может быть спокоен человек, у которого сожгли душу. Взгляд ее был светел, но мама говорила, что лучше бы ей видеть Эльзу снова рыдающей, смеющейся, болтающей без умолку, и утомляться от этих бешеных смен настроения, но не такой тихой.

Мама и другие знакомые навещали Эльзу по очереди, звали к себе. Она со всеми была ровна, вежлива и даже улыбчива. Но всякий, выходя от нее, давал себе слово не спускать с нее глаз.

– Слишком много воли им дали! – ворчала старая соседка. Без этого непременного атрибута дворовых посиделок, знающего все обо всех, не обошлась и жизнь Эльзы. – Подумаешь, мужик бросил! А чего ты хотела?! Молодой же! На себя в зеркало бы посмотрела! О душе давно надо думать, а она юбки-кофточки напялила, подмазюкалась и идее-е-ет! Тьфу!

Спорить с ней было бесполезно, но мама после этих слов принципиально с нею не здоровалась, хотя возраст всегда почитала.

***

Эльза умерла внезапно, на переходе. Понесла два баула своих вещей, половина из которых была новыми, в детский дом. Вещи ее были яркими, нарядными, она хорошо шила и вязала.

В тот декабрьский день она была одета в черную шубку и черные же полуботинки. Остановилась, пережидая поток машин. Заметила, что молния на одном ботинке расстегнута. Нагнулась закрыть и уже не поднялась. Оторвался тромб.

Пока вызывали скорую и милицию, ее уложили на тротуаре. Нетающие снежинки опускались на белое лицо, на фиалковые прекрасные глаза. Их так и не смогли закрыть, и они медленно тускнели.

Потом ее увезла скорая, началось разбирательство, выяснилось, что близких родственников не было, вызвали знакомых, подруг. Из своего КБ она давно ушла, еще во времена Мусечки, подрабатывала шитьем, вязанием и репетиторством по математике.

На похоронах собралось много народу. Знакомые, соседи, ученики, их родители, клиентки, которым она шила платья. Аленький не пришел. Возможно, не знал, или намеренно не пришел.

– Эленька моя! – надрывалась мама. – Эленька-а-а! Подружка моя единственная!.. – Ей вторили и другие. Жаль было Эльзу. Любили ее…

Похоронили ее на старом кладбище рядом с родителями. Соорудили маленький железный крест с табличкой. На табличке имя, отчество и фамилия, две даты. Все как полагается. Снег вскоре укрыл могилу.

***

Весной мы с мамой пошли на кладбище навестить ее. Апрельская земля растрескалась, и ее покрыли легкие синие цветы. Их были сотни. Головки их качались на ветру, кланяясь Эльзе.

– Вот и синяя птица твоя прилетела, Эленька, – сказала мама и заплакала.

Я вспомнила, что всякий раз Эльза, рассказывая о новой любви, говорила о синей птице счастья. Эту пьесу Метерлинка она очень любила.

– Ты представляешь, Оля, – говорила она с придыханием, я все же поймала свою синюю птицу! Она со мной!..

Яркое апрельское солнце освещало могилу.

Яркие синие цветы. На них алели принесенные нами гвоздики.

Яркие, яркие, яркие…

Не было в моей жизни женщины щедрее и ярче…

Музей сердца

…и ступайте тише. Говорите вполголоса. Вы в музее человеческого сердца. Начнем осмотр? Не бойтесь, это не анатомический театр, это всего лишь путешествие внутрь души…

Вон, справа от вас самый интересный экспонат. Красно-коричневое сердце. Видите, какое оно большое, неспокойное. Бурлит даже в колбе! Это сердце женщины, которая всем и всегда желала только добра. И делала только добро. Она была очень хорошей сестрой, женой, невесткой, матерью. Никто и никогда не мог обвинить ее в равнодушии. Когда брат полюбил молодую женщину с ребенком, она потеряла сон и покой, чтобы не допустить неправедного брака. Сколько крови и сил ей это стоило, сколько нервов! Бедная женщина! Но старания ее увенчались успехом, брат ее женился на непорочной девушке с хорошим приданым. Дальней родственнице. Она сама ее сосватала! Не жалела ни ног, ни языка, сколько порогов обегала, сколько увещевала, уговаривала, чтобы только отвадить брата от постыдной связи! Брат послушался. Он правда, потом прожил не совсем счастливую жизнь, да и та молодая женщина так и осталась обездоленной, но это мелочи. Главное, он растил своего ребенка, а не кормил чужого, и имя семьи не было замарано. А все сделала она, да и кто же еще порадеет, если не родная сестра…

А кто как не она выдавала замуж племянниц, женила племянников, присматривала невест и женихов детям родственников и знакомых, давала советы кому и сколько иметь детей, что носить, и куда ходить. Многие потом, правда и на порог дома ее пускать не желали, да, и многие союзы, состряпанные ею, распадались, но это мелочи.

А уж как было обидно, когда одна из подружек, в сердцах выкрикнула ей:

– Сволочь ты! Что ты ко всем цепляешься, в каждой бочке затычка!

У нее аж сердце захолонуло от несправедливости!

– Да, если бы не я, вы бы все здесь давно пропали! Как слепые кутята! Я же хочу, чтобы хорошо было. Меду хочу насыпать, а вы нос воротите! Да и ты… хороша! Вот где ты видела, чтобы аквариум вмуровывали в стену? У всех – все по-людски, всё как полагается, а тебе аквариум в стене понадобился! Все с вывертами хотите!

– Да оставь ты людей в покое! Занимайся своим делом, своей жизнью, своими детьми. Не мешайся ты к людям, ради Бога!!!

– Но я не могу! – простодушно сказала она. – Тогда я просто умру.

И это была правда. Она действительно не могла не лезть в чужую жизнь. Такое уж было у нее большое, заботливое сердце. Не могло оно биться только для себя. Ну, а то, что есть при этом такие понятия, как такт, деликатность и внимательная осторожность, неважно… Это же мелочи…

Умерла она одна в своем доме. И до последнего дня сетовала на «гадину» невестку, которая «отвернула» от нее ее родного мальчика. «А что я им плохого делала?! Только все хорошее! В шкафу у этой неряхи вечно беспорядок, приду-уберу. Детей черт знает чем кормит, а у меня, что, сердце не болит?! Это же мои внуки, моя кровь! Так, нет, ей и слова не скажи! Другая бы сказала: «спасибо, мама, что научила, подсказала», а они – нет, все по-своему норовят сделать! И как не позвоню, чтобы прийти, они то гулять собрались, то на выставки, то на концерты. И детей с собой тащат, а маленьким много надо? Инфекции полно – они же заболеть могут, так нет же, кто маму слушает?! А этот подкаблучник только под ее дудку пляшет, конечно, кто я теперь такая?..

Впрочем, и «поганцу» -зятю доставалось от нее немало. «Дура-дочка ишачит на него, весь дом на ней, а он после работы только на диване,, ни платья хорошего, ни туфель ничего нет, а она любит его как дура. За что любить? И еще защищает, когда я ему выговариваю. Другая бы кинулась как кошка, глаза бы ему выцарапала, сказала: «это мама моя, как ты смеешь к ней без почтения», а она молчала! Конечно, кто я теперь такая, когда он есть?..

Бедная женщина! Нет, несправедлива жизнь! И за что только ей такая судьба, ведь она всем желала только добра. А кто обращает внимание на мелочи, когда одержим идеей добра и чтобы все было как надо?..

Вы, я смотрю, утомились. Ну, хорошо, перейдем к другому сердцу. Нет, смотрите чуть выше. Левее. Да, вот это темно-коричневое, Нет, это не старик и не старуха. Это был человек средних лет, очень положительный, очень обходительный. И такой нежный был, чудо, а не человек. И людям помогал – выручал их деньгами в трудную минуту. Деньги правда, в рост давал, но под терпимые проценты, так что и сам Бог не обиделся бы… И во всем любил порядок. Просрочка платежа – это непорядок. Приходилось принимать меры. А как иначе? Деньги счет любят. Но люди неблагодарны —проклинали его, желали болезней, смерти. Вот и делай после этого им добро. Нет, несправедлива судьба…