Повседневная жизнь женщины в Древнем Риме - Даниэль Гуревич

«Слабый пол» и философ

Музоний Руф (ок. 30–102) — философ-стоик из сословия всадников — писал по-гречески. Учил ли он о равенстве полов, как утверждают некоторые? Он действительно думал, что философия способна развить добродетель у лиц обоего пола. Но хотя женщина может быть не менее добродетельна, чем мужчина, ее достоинства проявляются в доме, а мужские — вне дома. Поэтому они принимают разные формы: добродетельная женщина умеет быть домоседкой, занимается домашними делами, верна мужу, воспитывает детей, стойко переносит тяготы и невзгоды. Мы думаем, Музоний все же не был предтечей феминизма. Первый фрагмент его произведения ясно показывает, в чем разница: «Если и мужчина, и женщина должны преуспеть в добродетели, подобающей человеку, если те и другие равно способны быть благоразумными и умеренными, причастны твердости и правосудное™ также совершенно в равной мере, то, значит, им должно давать одинаковое воспитание и всякому одинаковым образом открывать дарование, позволяющее ему стать достойным человеком? <…> Но я говорю, что, поскольку у людей мужская природа сильнее, женская же слабее, к каждой природе следует прилагать более для нее подходящие цели, так что более тяжкие следует поручать более сильным, а более легкие — более слабым. <…> Но все человеческие цели им равно принадлежат всем и суть общие для мужчин и для женщин: никакая не прилагается необходимо к одним или к другим. Вернее сказать, что та или иная задача той или другой природе больше подобает».

Согласно другому отрывку, неравенство отчасти компенсируется браком — «сообразным природе» состоянием человека как общественного животного, позволяющим сохранить человеческий род. Все остальные причины для сексуальных отношений философ запрещает, а удовольствие не является предметом рассмотрения: «Муж и жена <…> все имеют общее и ничего не имеют по отдельности, даже своих тел. Ибо великое дело — сотворение человека, становящееся возможным благодаря сему союзу. Но этого не довольно тому, кто вступает в брак, ибо это возможно и при половой связи вне брака, как то бывает у животных. Но в браке муж и жена должны быть всецело соединены в жизни и в попечении друг о друге, когда они здоровы, когда больны и во всех жизненных обстоятельствах. Каждый из супругов вступает в брак с этим желанием наряду с желанием иметь детей»{13}.

Замужняя женщина и сатирический поэт

То, что пишет сатирик, по определению нельзя понимать буквально: этот жанр возбуждает содрогание и смех, но не тот откровенный смех, какой бывает от чужих недостатков или оплошностей, а нервический смех, тайно обвиняющий самого себя. Впрочем, Ювенал-писатель и Ювенал-человек — не обязательно одно и то же. Человек с его сексуальной ориентацией и опытом супружеской жизни нас не интересует. Предмет VI сатиры, направленной против женщин, — замужняя женщина со всеми пороками, которые боится встретить мужчина, собирающийся жениться. Помимо прочего, выведена неверная жена, избирающая самых презренных любовников (актеров, рабов, евнухов, которые удобны тем, что от них не забеременеешь) и самые извращенные способы наслаждения, потому что римлянки полностью лишились стыда и целомудрия, предаваясь своему libido:

Спальня замужней жены всегда-то полна перебранок,Ссор: на постели ее хорошо заснуть не удастся.В тягость бывает жена, тяжелее бездетной тигрицы,В час, когда стонет притворно, задумавши тайный поступок,Или ругает рабов, или плачется, видя наложницТам, где их нет; ведь слезы всегда в изобилье готовы,Ждут на своем посту, ожидая ее приказаньяТечь, как захочется ей; а ты-то, балда, принимаешьСлезы ее за любовь, упоен, поцелуями сушишь!Сколько бы ты прочитал записок любовных и писем,Если б тебе шкатулку открыть ревнивицы грязной!Вот она спит с рабом, вот всадник ее обнимает…

…

…Наглее не сыщешь, когда их накроют:Дерзость и гнев почерпают они в самом преступленье{14}.

Рано или поздно она разорит или отравит мужа — на том все и закончится в этом извращенном мире, где женщина вознеслась и преступила порядок, установленный природой и обществом.

Детородительница и врач

Для врача Сорана Эфесского, работавшего в Риме при Траяне и Адриане, женщина — особое существо; для большинства его клиентов она — тело или даже часть тела: у кормилицы грудь, у матери — матка и живот. Тем не менее гинекологу необходимо хорошо знать анатомию матки. Можно заметить, что он ничего не говорит о матке после менопаузы, так что можно думать, что женщин в этом возрасте он уже не осматривал, а его описание крепления и чувствительности матки противоречит обычной теории о причинах маточных сокращений. «Матка расположена в пространстве, ограниченном ее отростками, между мочевым пузырем и прямой кишкой, выше прямой кишки и ниже мочевого пузыря, иногда во всем этом пространстве, иногда частично, поскольку величина ее переменчива: у девочек она меньше мочевого пузыря и полностью им покрывается, у девственниц, уже созревших, того же размера, как часть мочевого пузыря, расположенная над ней, у женщин, утративших девственность, а особенно уже рожавших, она больше мочевого пузыря <…>. После родов матка уменьшается в размерах, но остается больше, чем до беременности <…>. Матка крепится тонкими перепонками <…>. Когда эти перепонки напрягаются вследствие воспаления, матка оттягивается назад или склоняется вбок, если же они растягиваются и ослабевают, матка опускается — не потому, что она есть живое существо, а потому что у нее, как у всего живого, есть осязание, из-за которого она сокращается от охлаждающих воздействий и растягивается от расслабляющих»{15}.

Матрона доброго старого времени

«Вот гробница не слишком роскошная для прекрасной женщины. Родители дали ей имя Клавдия. Она любила супруга всем сердцем. Имела двух сыновей: одного оставила на земле, другой уже под землей. В разговоре любезна, поступью скромна, занималась домом, пряла шерсть»{16}.

От мифа к реальности

В этих ярких картинках есть доля правды, но их недостаточно, чтобы увидеть всю правду. Это действительно только иллюстрации для украшения первых страниц нашей книги. Книга же эта — не феминистическая акция, и в ее задачи не входит «провокативный» или «стимулирующий» эффект, который слишком часто приписывают своим трудам авторы американских работ такого рода — воплощение непреклонной последовательности, систематичности, а иногда и чрезмерного воображения. Это не партийная книга, а просто историческая, и мы по возможности не будем применять к прошлому мнимые аксиомы современности.

Работа честного историка одинакова, каков бы ни был его пол, хотя от двух женщин, пишущих про римлянок, все-таки нельзя не ожидать некоторой симпатии к своим героиням. Но мы не дадим ей воли: мы ни в коей мере не собираемся принимать сторону «второго пола» против «сильного» и обличать римский мачизм, не собираемся писать «политкорректную» историю Рима. Но когда о женщинах пишут мужчины, они изначально попадают в неловкое положение: им неизбежно поставят в упрек мужскую точку зрения и заметят, что точку зрения женщин они не способны понять, а уж тем более говорить от их имени{17}. И действительно, история римских женщин ставит особые проблемы постольку, поскольку они не оставили нам письменных источников, к которым мы могли бы обратиться. Женщины вообще не говорят: за них говорят мужчины; перед нами personata vox, sermocinatio{18}, своего рода игровой диалог, так что мужчины явно понимали, что им говорят. Даже любовные излияния элегических героинь изложены в стихах их возлюбленными! Устная и письменная культура римлян-мужчин всегда оставалась нормативной и требовала социального правдоподобия (ratio dignitatis) в речах тех, за кого говорили слова. Разве что несколько скромных надписей кормилиц в честь своих умерших выкормышей да очень немногие страницы более или менее приличных стихов и прозы были написаны или продиктованы женщинами.

Таким образом, увидеть подлинные образы женщин стоит немалого труда. Многие надписи, где идет о них речь, сделаны уже посмертно и сочинены на самом деле их отцами, мужьями и сыновьями. Даже их внешний облик продиктован обязанностями перед обществом и семейством, а занимались они тем, что оставляли на их долю мужчины. Чтобы выразить себя, им оставались только прошения, акты благотворительности и краткие граффити. Не будем их переоценивать, но и пренебрегать ими не будем. Раз римские женщины так редко брали слово, мы просто констатируем этот исторический факт — он не станет полемическим аргументом в сегодняшних спорах.