Цветы зла - Шарль Бодлер

XV. Дон Жуан в Аду

Лишь только дон Жуан, сойдя к реке загробнойИ свой обол швырнув, перешагнул в челнок, —Спесив, как Антисфен, на весла нищий злобныйВсей силой мстительных, могучих рук налег.

За лодкой женщины в волнах темно-зеленых,Влача обвислые нагие телеса,Протяжным ревом жертв, закланью обреченных,Будили черные, как уголь, небеса.

Смеялся Сганарель и требовал уплаты;А мертвецам, к реке спешившим из долин,Дрожащий дон Луис лишь показал трикраты,Что дерзкий грешник здесь, его безбожный сын.

Озябнув, куталась в свою мантилью вдовьюЭльвира тощая, и гордый взор молил,Чтоб вероломный муж, как первою любовью,Ее улыбкою последней одарил.

И рыцарь каменный, как прежде, гнева полный,Взрезал речную гладь рулем, а близ него,На шпагу опершись, герой глядел на волны,Не удостаивая взглядом никого.[17]

XVI. Воздаяние гордости

В те дни чудесные, когда у БогословьяБыла и молодость и сила полнокровья,Один из докторов – как видно по всему,Высокий ум, в сердцах рассеивавший тьму,Их бездны черные будивший словом жгучим,К небесным истинам карабкаясь по кручам,Где он и сам не знал ни тропок, ни дорог,Где только чистый Дух еще пройти бы мог, —Так дико возопил в диавольской гордыне,Как будто страх в него вселился на вершине:«Христос! Ничтожество! Я сам тебя вознес!Открой я людям все, в чем ты не прав, Христос,На смену похвалам посыплются хуленья,Тебя, как выкидыш, забудут поколенья».

Сказал и замолчал, и впрямь сошел с ума,Как будто наползла на это солнце тьма.Рассудок хаосом затмился. В гордом храме,Блиставшем некогда богатыми дарами,Где жизнь гармонии была подчинена,Все поглотила ночь, настала тишина,Как в запертом на ключ, заброшенном подвале.Уже не различал он, лето ли, зимНа пса бродячего похожий, рыскал он,Не видя ничего, оборван, изможден,Посмешище детей, ненужный и зловещий,Подобный брошенной и отслужившей вещи.[18]

XVII. Красота

О смертный! как мечта из камня, я прекрасна!И грудь моя, что всех погубит чередой,Сердца художников томит любовью властно,Подобной веществу, предвечной и немой.

В лазури царствую я сфинксом непостижным;Как лебедь, я бела, и холодна, как снег;Презрев движение, любуюсь неподвижным;Вовек я не смеюсь, не плачу я вовек.

Я – строгий образец для гордых изваяний,И, с тщетной жаждою насытить глад мечтаний,Поэты предо мной склоняются во прах.

Но их ко мне влечет, покорных и влюбленных,Сиянье вечности в моих глазах бессонных,Где все прекраснее, как в чистых зеркалах.[19]

XVIII. Идеал

Нет, ни красотками с зализанных картинок —Столетья пошлого разлитый всюду яд! —Ни ножкой, втиснутой в шнурованный ботинок,Ни ручкой с веером меня не соблазнят.

Пускай восторженно поет свои хлорозы,Больничной красотой прельщаясь, Гаварни —Противны мне его чахоточные розы;Мой красный идеал никак им не сродни!

Нет, сердцу моему, повисшему над бездной,Лишь, леди Макбет, вы близки душой железной,Вы, воплощенная Эсхилова мечта,

Да ты, о Ночь, пленить еще способна взор мой,Дочь Микеланджело, обязанная формойТитанам, лишь тобой насытившим уста![20]

XIX. Великанша

В века, когда, горя огнем, Природы грудьДетей чудовищных рождала сонм несчетный,Жить с великаншею я стал бы, беззаботный,И к ней, как страстный кот к ногам царевны, льнуть.

Я б созерцал восторг ее забав ужасных,Ее расцветший дух, ее возросший стан,В ее немых глазах блуждающий туманИ пламя темное восторгов сладострастных.

Я стал бы бешено карабкаться по ней,Взбираться на ее громадные колени;Когда же в жалящей истоме летних дней

Она ложилась бы в полях под властью лени,Я мирно стал бы спать в тени ее грудей,Как у подошвы гор спят хижины селений.[21]

XX. Маска

Эрнесту Кристофу,

скульптору

Смотри: как статуя из флорентийской виллы,Вся мускулистая, но женственно-нежна,Творенье двух сестер – Изящества и Силы —Как чудо в мраморе, возникла здесь она.Божественная мощь в девичьи-стройном теле,Как будто созданном для чувственных утех —Для папской, может быть, иль княжеской постели.

– А этот сдержанный и сладострастный смех,Едва скрываемое Самоупоенье,А чуть насмешливый и вместе томный взгляд,Лицо и грудь ее в кисейном обрамленье, —Весь облик, все черты победно говорят:«Соблазн меня зовет, Любовь меня венчает!»В ней все возвышенно, но сколько остротыДевичья грация величью сообщает!Стань ближе, обойди вкруг этой красоты.

Так вот искусства ложь! Вот святотатство в храме!Та, кто богинею казалась миг назад,Двуглавым чудищем является пред нами.Лишь маску видел ты, обманчивый фасад —Ее притворный лик, улыбку всем дарящий,Смотри же, вот второй – страшилище, урод,Неприукрашенный, и, значит, настоящийС обратной стороны того, который лжет.Ты плачешь. Красота! Ты, всем чужая ныне,Мне в сердце слезы льешь великою рекой.Твоим обманом пьян, я припадал в пустынеК волнам, исторгнутым из глаз твоих тоской!

– О чем же плачешь ты? В могучей, совершенной,В той, кто весь род людской завоевать могла,Какой в тебе недуг открылся сокровенный?

– Нет, это плач о том, что и она жила!И что еще живет! Еще живет! До дрожиЕе пугает то, что жить ей день за днем,Что надо завтра жить и послезавтра тоже,Что надо жить всегда, всегда! – как мы живем![22]

XXI. Гимн Красоте

Скажи, откуда ты приходишь, Красота?Твой взор – лазурь небес иль порожденье ада?Ты, как вино, пьянишь прильнувшие уста,Равно ты радости и козни сеять рада.

Заря и гаснущий закат в твоих глазах,Ты аромат струишь, как будто вечер бурный;Героем отрок стал, великий пал во прах,Упившись губ твоих чарующею урной.

Прислал ли ад тебя иль звездные края?Твой Демон, словно пес, с тобою неотступно;Всегда таинственна, безмолвна власть твоя,И все в тебе – восторг, и все в тебе преступно!

С усмешкой гордою идешь по трупам ты,Алмазы ужаса струят свой блеск жестокий,Ты носишь с гордостью преступные мечтыНа животе своем, как звонкие брелоки.

Вот мотылек, тобой мгновенно ослеплен,Летит к тебе – горит, тебя благословляя;Любовник трепетный, с возлюбленной сплетен,Как с гробом бледный труп сливается, сгнивая.

Будь ты дитя небес иль порожденье ада,Будь ты чудовище иль чистая мечта,В тебе безвестная, ужасная отрада!Ты отверзаешь нам к безбрежности врата.

Ты Бог иль Сатана? Ты Ангел иль Сирена?Не все ль равно: лишь ты, царица Красота,Освобождаешь мир от тягостного плена,Шлешь благовония и звуки и цвета![23]

XXII. Экзотический аромат

Когда, закрыв глаза, я, в душный вечер лета,Вдыхаю аромат твоих нагих грудей,Я вижу пред собой прибрежия морей,Залитых яркостью однообразной света;

Ленивый остров, где природой всем даныДеревья странные с мясистыми плодами;Мужчин, с могучими и стройными телами,И женщин, чьи глаза беспечностью полны.

За острым запахом скользя к счастливым странам,Я вижу порт, что полн и мачт, и парусов,Еще измученных борьбою с океаном,

И тамариндовых дыхание лесов,Что входит в грудь мою, плывя к воде с откосов,Мешается в душе с напевами матросов.[24]

XXIII. Шевелюра

О, завитое в пышные букли руно!Аромат, отягченный волною истомы,Напояет альков, где тепло и темно;Я мечты пробуждаю от сладостной дремы,Как платок надушенный взбивая руно!..

Нега Азии томной и Африки зной,Мир далекий, отшедший, о лес благовонный,Возникает над черной твоей глубиной!Я парю ароматом твоим опьяненный,Как другие сердца музыкальной волной!

Я лечу в те края, где от зноя безмолвныЛюди, полные соков, где жгут небеса;Пусть меня унесут эти косы, как волны!Я в тебе, море черное, грезами полный,Вижу длинные мачты, огни, паруса;

Там свой дух напою я прохладной волноюАроматов, напевов и ярких цветов;Там скользят корабли золотою стезею,Раскрывая объятья для радостных снов,Отдаваясь небесному, вечному зною.

Я склонюсь опьяненной, влюбленной главойК волнам черного моря, где скрыто другое,Убаюканный качкою береговой;В лень обильную сердце вернется больное,В колыхание нег, в благовонный покой!

Вы лазурны, как свод высоко-округленный,Вы – шатер далеко протянувшейся мглы;На пушистых концах пряди с прядью сплетеннойЖадно пьет, словно влагу, мой дух опьяненныйЗапах муска, кокоса и жаркой смолы.

В эти косы тяжелые буду я вечноРассыпать бриллиантов сверкающий свет,Чтоб, ответив на каждый порыв быстротечный,Ты была как оазис в степи бесконечной,Чтобы волны былого поили мой бред.[25]

XXIV. Тебя, как свод ночной, безумно я люблю…