Утренняя пробежка - Владимир Золотарёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Начало поединка обозначилось так. Вера Леонидовна возвращалась как-то домой с работы не одна, а с подругой. Ее, видимо, распирало удовольствие представить во всей красе своего суженого. Она не шагала теперь как на плану, а двигалась какой-то осторожной походкой, вроде выбирала сухие места на мокром асфальте. Сравнявшись с игроками, она, что называется, пропела: «Гришуня!»
— Ааа! — ответил Гриша и, не отрываясь от игры, приветливо помахал ей с бульвара рукой с зажатыми в пальцах костяшками домино.
Женщины прошли к дому, и оттуда вновь донеслось распевное «Гришуня».
— Сейчас! — ответил наш кумир, даже не повернув, как говорится, головы кочан.
Немного обескураженные, подруги вошли в дом, а Гриша тем временем продолжил игру как ни в чем не бывало.
Через час Вера Леонидовна с подругой вышли из дома и медленно пошли по улице к перекрестку.
— Гриша! — уже укоризненным тоном позвала Вера Леонидовна.
— Да, да, сейчас!
Подруги удалялись, и Вера Леонидовна все время оборачивалась в надежде увидеть бегущего за ними Гришу, но он в это время увлеченно ругал напарника за неверно сделанный ход. Вскоре мы увидели, что Вера Леонидовна возвращается уже одна. Она шла своим прежним строевым шагом, и платье воинственно болталось на ней.
Старушки, сидящие возле дома, мгновенно прекратили разговоры и затихли в позах египетских сфинксов, как бы безучастные ко всему происходящему.
— Гриша, домой! — рявкнула Вера Леонидовна. Она вошла в дом и так хлопнула дверью, что зазвенели стекла в окнах всех трех этажей.
— Иди, Григорий, труба зовет, — подтолкнул его в бок Иван Иванович, самый рассудительный и мудрый человек на нашей улице. — Иди, я тебя подменю.
Гриша с большой неохотой поплелся домой, а мы стали крутиться возле дома, ожидая развития событий.
Из приоткрытого окна были слышны истерический речитатив и всхлипывания Веры Леонидовны, неясные, глухие оправдания Гриши, что-то ухнуло пару раз, и все смолкло. А затем мы увидели в окне Гришино лицо. Он вожделенно смотрел на бульвар. Как нам было не понять его чувства! Нашего кумира Гришу попросту не пустили из дома за плохое поведение, как обыкновенного мальчишку.
Вера Леонидовна прилагала героические усилия, чтобы завладеть своим мужем по вечерам. Иногда ей в награду была победа. И тогда все на улице видели, как Гриша с грустным лицом и прищученной у супруги под мышкой рукой был уводим на вечерний сеанс кино на открытой площадке. Иной раз за ним прибегали из углового магазина. Вера Леонидовна через посыльного просила его срочно прийти, так как подходила ее очередь за сливочным маслом, а давали только по двести граммов в одни руки. Часто Вера Леонидовна возвращалась домой и при это хромала на обе ноги. Она громко стонала и просила Гришу помочь ей войти в дом, где, естественно, мышеловка за ним захлопывалась.
В общем, Вера Леонидовна испробовала массу всевозможных хитростей и ухищрений, а результат в конечном итоге был один. Гриша как игрушка «ванька-встанька», как только уворачивался от супружеских пут, в тот же момент уже сидел за доминошным столиком на бульваре.
Тем временем прошло лето. Дети догуливали последние деньки перед началом школьных занятий. И неожиданно для всех произошло событие, опять всколыхнувшее всю улицу.
Как обычно мы ждали Гришу, чтобы идти на Дон купаться. В этот момент подкатил к нашему дому свою тачку Женька-борец. Через некоторое время из дома вынесли огромный шкаф. На этот раз Грише помогал сосед Иван Иванович. Мы оцепенели в предчувствии самого худшего.
Наш любимец Гриша как-то виновато посмотрел в нашу сторону, и сказал: «Все… Уезжаю, хлопчики, крепь не выдержала. В общем, бывайте здоровы, не поминайте лихом».
Гриша закашлялся своим сухим кашлем, и Женька-борец покатил тачку. Мы бежали за ними и кричали: «Гриша, не уезжай! Возвращайся!» Он молча улыбался и махал нам рукой. На миг нам показалось, что этого не должно случиться, что сейчас из дома выскочит Вера Леонидовна. Она будет цепляться за Гришу, падать ему в ноги, умолять вернуться домой.
Но тачка тем временем завернула за угол, и Гриша ушел навсегда.
Вечером мы услышали из уст Веры Леонидовны комментарии по поводу случившегося.
— Доминошник несчастный! — громко жаловалась она соседкам. — Измучил меня окончательно. Я отдала ему все: свою свободу, всю себя, предоставила жилплощадь в Ростове. А взамен что я получила?!!.. — Вера Леонидовна сделала пренебрежительную гримасу и махнула рукой.
— Эрзац любви!
В те времена в быту использовалось много заменителей натуральный продуктов, называемых эрзацами. Но это уже слишком! Как она посмела сравнить нашего несравненного Гришу с таблеткой какого-то сахарина?! Нашему возмущению не было предела, и без обсуждений, единодушно мы утвердились в мысли, что эрзац любви — это и есть Вера Леонидовна. Вечером на входной двери ее квартиры были выведены мелом эти два слова, и травля хозяйки началась с новой силой. Но теперь это было не бездумное хулиганство, а наша осознанная мальчишеская месть.
ДУРИЛО
В маленькой, заставленной столами бухгалтерии, в углу, возле пузатого ободранного шкафа с тускло поблескивающей бляхой инвентарного номера на дверке, стоит экспедитор Хрюкин, рослый малый с лошадиным лицом и длинными волосами.
Как любит сам о себе говорить Хрюкин, человек он «простой, задушевный и натуральный». В данный момент он имеет намерение прочистить над умывальником нос, но ему приходится ждать, пока из-за шкафа, где расположен умывальник, выйдет бухгалтер Дорохова.
Дорохова не спешит. Она подкрашивает губы, поправляет прическу, придирчиво разглядывая себя в зеркале над умывальником.
— Не понимаю, — громко говорит занудившийся Хрюкин, — чего женщины так к зеркалу липнут? Пять минут без него прожить не могут! Все равно же, какая уродилась, такая и останешься! Я вот, между прочим, не любитель этого дела, даже бреюсь вслепую!
Из-за шкафа появляется румяная, довольная своим видом Дорохова.
— Это кто здесь якает?! — осведомляется она снисходительным тоном. — Правильно делаешь, что вслепую бреешься, а то себя увидишь, с перепугу ухо отрежешь! Заруби себе на носу: женщина постоянно должна хорошо выглядеть. Понял? — Она толкает Хрюкина указательным пальцем в лоб и нарочито фривольной походкой направляется к своему столу.
Хрюкин не обижается. Он, как завороженный, с
