Мегрэ и бродяга - Жорж Сименон

Там же, под дырявым одеялом, комиссар нашел кой-какую одежду: серый, весь в заплатах свитер с пятнами краски, вероятно принадлежавший какому-нибудь художнику; брюки из желтоватого тика; войлочные домашние туфли с протертыми подошвами; пять непарных носков. И, наконец, ножницы с отломанным острием.

— Этот человек умер? — спросил помощник прокурора, по-прежнему держась на почтительном расстоянии, словно боялся набраться блох.

— Час назад, когда я звонил в больницу, он был еще жив.

— Что же, его надеются спасти?

— Пытаются… У бедняги проломлен череп, и, кроме того, врачи опасаются, как бы он не заболел воспалением легких.

Мегрэ машинально катал взад и вперед сломанную детскую коляску — наверно, бродяга брал ее с собой, когда ходил рыться в мусорных ящиках. Обернувшись к группке оборванцев, внимательно следивших за ним, комиссар оглядел их одного за другим. Кое-кто из них сразу же отвернулся. На лицах остальных было написано тупое равнодушие.

— Эй, подойди-ка сюда!.. — подозвал он женщину, поманив ее пальцем.

Если бы все это происходило лет тридцать назад, когда Мегрэ служил еще в отделе охраны уличного порядка, он мог бы назвать по имени каждого из этих людей, ибо в то время лично знал большинство парижских бродяг.

Впрочем, с тех пор они почти не изменились. Разве только число их заметно поубавилось.

— Где ты ночуешь?

Женщина улыбнулась, будто желая задобрить его.

— Вон там, — ответила она, указав на мост Луи-Филиппа.

— Ты знаешь человека, которого ночью вытащили из воды?

Лицо у нее было отекшее, изо рта несло винным перегаром. Сложив руки на животе, женщина кивнула.

— Наши звали его Тубибом[2].

— Почему?

— А он из ученых. Говорят, и вправду был раньше врачом.

— Давно он живет под мостами?

— Уже несколько лет.

— Сколько?

— Не знаю… Я давно потеряла счет годам… Сказав это, она рассмеялась и отбросила с лица седую прядь. Когда она молчала, ей можно было дать лет шестьдесят, но стоило ей заговорить, как сразу же обнажалась почти беззубая челюсть, и толстуха казалась много старше. Однако в глазах ее по-прежнему таилась усмешка, и время от времени она оборачивалась к остальным бродягам, как бы призывая их в свидетели.

— Разве не так? — спрашивала она у них. Они смущенно кивали в ответ, чувствуя себя неловко в присутствии комиссара и всех этих хорошо одетых господ.

— Он всегда ночевал под этим мостом?

— Не всегда… Я встречала его и под Новым мостом, а еще раньше — на набережной Берси…

— А на Центральном рынке? — Мегрэ прекрасно знал, что многие бедняки проводят ночи именно там.

— Нет, — ответила женщина.

— Случалось тебе встречать его у мусорных ящиков?

— Очень редко. Чаще всего он нанимался в ходячие рекламы.

— А что тебе еще известно о нем?

— Больше ничего…

— Он когда-нибудь разговаривал с тобой?

— А как же! Ведь это я иногда подстригала ему волосы. Нужно помогать друг другу!

— Он много пил?

Мегрэ понимал бессмысленность этого вопроса: пили почти все бродяги.

— Не больше других.

— Много?

— Пьяным я его никогда не видала. А вот уж про меня этого не скажешь! — И она засмеялась. — Представьте себе, я вас знаю и помню, что вы не злой. Как-то раз вы меня допрашивали у себя в кабинете… Давно это было, может, лет двадцать назад, когда я еще работала у ворот Сен-Дени…

— Ты ничего не слыхала прошлой ночью?

Она показала рукой на мост Луи-Филиппа, чтобы подчеркнуть расстояние, которое отделяло его от моста Мари.

— Слишком далеко…

— И ты ничего не видела?

— Видела только фары машины… Я подошла поближе — правда, не очень — боялась, как бы меня в нее не упрятали, — и разглядела, что это была «скорая помощь»…

— Ну, а вы что-нибудь видели? — обратился Мегрэ к трем другим бродягам.

Они испуганно замотали головами.

— А не пройти ли нам к хозяину «Пуату»? — предложил помощник прокурора, очевидно желая поскорее покончить с этим делом.

Речник с «Пуату», совсем не похожий на фламандца, уже поджидал их. Вместе с ним на борту «Пуату» тоже жили жена и дети, хотя баржа принадлежала не ему. Она почти всегда ходила лишь от песчаных карьеров Верхней Сены до Парижа. Речника звали Жюстен Гуле. Этому самому Жюстену Гуле — низкорослому, с плутоватыми глазками и прилипшей к губе потухшей сигаретой — можно было дать лет сорок пять.

Из-за грохота крана, продолжавшего разгружать песок, приходилось говорить очень громко.

— Вот ведь занятно! — хмыкнул Гуле.

— Что занятно?

— Да то, что нашлись люди, которые не поленились трахнуть бродягу и швырнуть его в воду.

— Вы их видели?

— Я ровно ничего не видел.

— Где вы находились?

— Когда кокнули этого малого? У себя в постели.

— Что же вы слышали?

— Слышал, как кто-то завопил.

— А шума машины не слышали?

— Может, и слышал. Наверху, по набережной, вечно мчатся машины, так что на это я не обратил внимания.

— Вы поднялись на палубу?

— Ну да… Как был — в пижаме, даже штаны не успел натянуть.

— А ваша жена?

— Она спросонья спросила: «Куда ты?»

— Что вы увидели с палубы?

— А ничего… Как всегда, в Сене крутились воронки. Я крикнул: «Э-эй!», чтобы малый ответил, и я бы знал, с какой стороны он барахтается.

— А где в это время находился Жеф ван Гут?

— Фламандец-то? Я вскоре разглядел его на палубе баржи… Он как раз отвязывал свой ялик… Когда течение проносило его мимо меня, я спрыгнул в лодку… Мы увидели того самого малого — он то всплывал, то исчезал… Фламандец попытался зацепить его багром…

— С большим железным крюком на конце?

— Как и все багры.

— А не могли вы разбить ему голову, когда пытались зацепить багром?

— Ну нет!.. В конце концов, мы все-таки зацепили его за штанину. Я сразу нагнулся и схватил его за ногу.

— Он был без сознания?

— Глаза у него были открыты.

— Он ничего не сказал?

— Его рвало водой… Потом на барже у фламандца мы заметили, что бедняга весь в крови.

— Полагаю, что на этом можно и закончить, — вполголоса буркнул господин Паррен. Вся эта история мало интересовала его.

— Хорошо. Я займусь остальным, — сказал Мегрэ.

— Вы пойдете в больницу?

— Да, собираюсь. Врачи говорят, что пройдет несколько часов, прежде чем он сможет говорить.

— Держите меня в курсе.

— Непременно.

Когда они снова проходили под мостом Мари, Мегрэ сказал Лапуэнту:

— Позвони в районный комиссариат, пусть пришлют человека.

— А где я вас найду, шеф?

— Здесь.

И Мегрэ сухо попрощался с представителями прокуратуры.

Глава 2

— Они из суда? — спросила толстуха, глядя вслед трем уходящим мужчинам.

— Из прокуратуры, — поправил Мегрэ.

— А разве это не одно и то же? — И, тихонько присвистнув, она продолжала:

— Подумать только! Носятся с ним как с писаной торбой! Значит, он и вправду тубиб?

Этого Мегрэ еще не знал. И, казалось, вовсе не спешил узнать. Он все никак не мог избавиться от странного ощущения, будто все это он давным-давно пережил. Лапуэнт поднялся на набережную и исчез из виду. Помощник прокурора в сопровождении коротышки-судьи и секретаря осторожно взбирался по откосу, внимательно глядя себе под ноги: не дай бог, еще испачкаешь ботинки!

Черно-белый «Зваарте Зваан», позолоченный солнцем, казался таким же чистеньким снаружи, каким, наверно, был и внутри. Высоченный фламандец стоял у рулевого колеса и посматривал в сторону Мегрэ, а жена его, такая маленькая, больше похожая на девочку, со светлыми, почти белыми волосами, склонилась над люлькой младенца и меняла под ним пеленку.

Несмотря на неумолчный шум машин, мчащихся по набережной Селестэн, несмотря на скрежет крана, разгружавшего песок с «Пуату», было хорошо слышно, как щебечут птицы, как плещутся волны Сены.

Трое бродяг все еще держались поодаль, и только толстуха пошла за комиссаром под мост. Ее полинявшая, некогда красная кофта напоминала теперь обсосанный розовый леденец.

— Как тебя звать?

— Леа. Обычно меня зовут «толстуха Леа».

Это показалось ей очень смешным, и она опять расхохоталась.

— Где ты ночевала прошлую ночь?

— Я вам уже говорила.

— С тобой кто-нибудь был?

— Только Дедэ, вон тот низенький, он сейчас повернулся к вам спиной.

— Дедэ твой друг?

— Все они мои друзья.

— Ты всегда ночуешь под этим мостом?

— Иногда я меняю квартиру. А что вы здесь ищете?

Мегрэ и вправду что-то искал. Он снова нагнулся над кучей хлама, составлявшего имущество Тубиба. Теперь, когда помощник прокурора и его спутники ушли, он чувствовал себя свободнее. Мегрэ не торопился. Он вытащил из-под тряпья таганок, сковороду, ложку и вилку. Потом примерил очки в металлической оправе, с треснувшим стеклом. Все затуманилось у него перед глазами.