Потерянный альбом - Эван Дара
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Но тогда встал вопрос: а с чего им быть?; с чего они будут?; моя мать работает помощником ночного дежурного в Лейклендской региональной больнице и из-за работы и долгих сверхурочных не бывает дома шесть вечеров в неделю; таким образом, обстановка в моем доме тем тихим вечером целиком встраивалась в принятую традицию: последние десять лет мы с матерью в обычном порядке не видели друг друга целыми днями; встав в колею наших взаимодополняющих графиков, мы проходили через противоположные квадранты вращающейся двери в затяжном пируэте, каким восхитился бы и Штраусслер; конечно, встречи случались, и время от времени я замечал в пепельнице козью ножку ее сигаретного окурка или раскрытый журнал на диване, и всегда можно было рассчитывать на наполненность холодильника; но наши орбиты практически никогда не пересекались; поэтому тем вечером, в тот миг, когда я был там, оглушенный неизменным единообразием своего дома, я понял, что должен сделать: я достал из холодильника пачку апельсинового сока и поставил на кухонную стойку, с силой — на металлический край раковины; даже на самой грани над провалом раковины; затем подтащил от кухонного стола, на котором пестрела родинками сигаретных ожогов пластиковая скатерть с орхидейным узором, один из стульев и поставил в гостиной, просто посреди комнаты; вот это, подозревал я, будет замечено — обязательно будет замечено; и тогда ушел, щелкнув за собой дверью, обратно в ночь и ласковый ветер, к его прохладе и легкой подвижности, к его темному свету средь тишины, что происходит не от сдержанности, а от глубины; другими словами, я снова был снаружи: снаружи — в своей искусственной невидимости…
ЗОНА РАБОТЫ ЭВАКУАТОРОВСегодня я часто гадаю — заглядывая в витрину музыкального магазина или минуя беспорядочный газетный лоток — откликнусь ли я, если кто-то позовет меня по имени; развернусь ли невольно ко звуку себя или почувствую ли вообще прежнее пищеводное мерцание от потенциального узнавания; сомневаюсь: кажется, словно этот режим конкретности ускользает (и, соответственно, мне практически все равно); но и это еще не все: теперь я практически не соотношу себя с обобщенностью: трудно чувствовать себя беглецом, когда никто не заметил, что тебя нет; проблематично слиться с толпой в реальности без лиц…
…Как в тот раз, несколько лет назад, — по-моему, мне было пятнадцать — когда я приехал подкачать велосипед на заправку «Эндис Гетти»: тогда у меня был красный десятискоростной «Рейли», без щитков, с блестяще хромированными шестернями дерэйлера, и я о нем заботился (мне его подарили на прошлый день рождения); все то лето я во второй половине дня гонял вверх-вниз по холму до парка Риттер-Спрингс с его зелеными склонами и заброшенными беседками; но к середине лета педали стали туже, так что однажды после поездки в парк я проверил колеса и обнаружил, что они приспустились; соответственно, по пути домой я остановился на газовой заправке «Энди»; на ней напротив гаража есть кроваво-красный насос, и хоть на его табличке сказано «10 центов», это больше запугивание несведущих, чем настоящее требование; и, никого не трогая, я подъехал к насосу, слез с липкого сиденья велосипеда, опустил тормоз и приступил к приятному ритуалу: повернул каждое колесо велосипеда, чтобы опустить клапан, затем взял шланг; он свисал круглой петлей с бассетовской брыли поникшего металлического желоба; с немым апломбом я нашел округлый наконечник шланга, присел на колено и прижал хромированный набалдашник к переднему колесу велосипеда; колесо тут же начало распухать от закачивающихся сорока пяти фунтов давления, рама заметно приподнялась; еще раз — это приятный процесс: я осуществил рабочую сцепку, насос пыхтел и дребезжал в страсти воздушного выхлопа, как ни с того ни с сего кто-то схватил меня за руку, вздернул и рывком развернул — так резко, что я потерял контроль над шлангом, и он зазмеился, шипя, прочь по земле; секунду я думал, что Энди решил разозлиться, раз я не заплатил десять центов, но тут к моему лицу прижалась грубая мужская рука и сползла на подбородок и рот; затем мужчина задрал мне голову, обжигая кожу на шее и обрывая возглас; а затем раскрутил меня к заправке, когда я и увидел Энди, старого и тощего Энди, вылетевшего пулей из своей конторы рядом с гаражом; Энди замер как вкопанный, дико уставившись в мою сторону, и нервно заколебался; затем, с гримасой и паникой на лице, медленно поднял руки вверх…
…В другой руке у державшего меня человека был пистолет; его я заметил уголком глаза сразу перед тем, как в мой висок врезался твердый холод; прижатый к голове, пистолет казался твердым в каком-то абсолютном, костекрушительном, неоспоримом и холодном смысле, в каком-то совершенном и вечном смысле; затем мужчина дернул и поставил меня прямо между собой и Энди, у которого глаза раскрылись, как его ладони, и потом настала тишина, и потом я услышал, как пыхтит шланг, и потом были слова: Эй, и Брось, и Отпусти его; потом человек с пистолетом потянул меня задом наперед за горло и подбородок, и я увидел, что Энди паникует и потирает свою покрасневшую щеку; но потом с шоссе 44 к колонкам въехал красный универсал, и преступник задрал мою голову еще выше, прижимая затылком к своей твердой груди; Энди, весь обливавшийся потом и жамкавший губами, переводил взгляд между колонками и нами, и преступник начал выдыхать черт… черт…, и у меня на шее горела кожа, а висок непредсказуемо отделялся и снова болезненно бился о металлический ствол пистолета, и я думал, как все это удивительно интересно; как будто я оказался в фильме, и все это удивительно интересно; это о чем-то говорит; но потом из окна красного универсала высунулся водитель и окликнул Привет, Энди…, после чего Энди запаниковал еще больше и стал пятиться к конторе, не говоря ни слова; и потом универсал внезапно взревел и рванул задом наперед вокруг колонок, потом сорвался и зафыркал по шоссе 44; и, когда машина скрылась из виду, я задумался о пуле в пистолете: увидел пулю перед глазами в ошеломительно точном поперечном срезе, сильно увеличенную, но скрупулезно точную в деталях: заостренный снаряд, поблескивающий в своей облегающей
