Мучные младенцы - Энн Файн

— Итак, эксперимент, избранный доктором Фелтомом для этой темы, называется…

Он обвел взором свой класс. Он еще ничего не сказал, а лица его учеников уже скривились от омерзения.

— «Мучные младенцы»!

Насмешка сменилась замешательством.

— Сэр?

— Мучные или ручные?

— И то и другое — полный бред!

— Что это такое?

— Что бы это ни было, к науке это не имеет отношения.

Честно говоря, мистер Картрайт и сам так думал. Он снова посмотрел на список. Может, это ошибка? Еще одна ошибка?

Нет. Все верно, черным по белому.

Мучные младенцы.

Все так.

Мистер Картрайт швырнул методические указания доктора Фелтома на стол. Что бы это ни значило, разбираться сейчас времени не было. Уэйн Дрисколл уже надул щеки, приготовившись свистеть, и изо всех сил размахивал своим воображаемым секундомером.

И действительно, вот и звонок.

Еще один небольшой ритуал, и урок можно считать оконченным. Кто будет первым сегодня?

Билл Симмонс.

Извини меня, Билл Симмонс. Разве тебе сказали, что урок окончен? Вернись, пожалуйста, на свое место.

— Но сэр! Звонок же прозвенел!

— Звонок звенит для меня, Билл. Не для тебя.

Однако на самом деле он кривил душой. Сегодня ему было не до этого. Чтобы поскорее избавиться от них, он даже притворился, что не видит, как Расс Моулд вызывающе оторвал свой зад от стула на целых десять дюймов, приготовившись свалить куда подальше.

— Ладно, четвертый «В», марш отсюда.

Дети бешеной толпой бросились на выход, оставив его одного в полном недоумении.

Мучные младенцы… Что за бред?

2

Саймон Мартин растянулся на трех стульях перед дверью учительской. Его сослали сюда за плохое поведение во время утренней линейки. Он провел здесь всего четыре минуты и уже умирал со скуки. Он пробовал свистеть (и заработал замечание мисс Арнотт, входившей в учительскую). Он пробовал выстукивать ритм ногами (и заработал замечание мистера Хендерсона, выходившего из учительской). Он попробовал выяснить, сколько разных цокающих звуков можно производить языком (и заработал замечание мистера Спенсера, проходившего мимо).

Они не оставили ему выбора.

Неужели они думают, что он может просидеть тут весь день без дела?

Когда выйдет следующий учитель, он положит этому конец.

Следующим учителем был мистер Дюпаск. Когда он выходил, Саймон Мартин незаметно подвинул свою длинную ногу на пару дюймов назад и пяткой придержал дверь, не давая ей захлопнуться.

Они сами во всем виноваты. Если не хочешь, чтобы ученик, невинно пострадавший во время линейки, от нечего делать подслушал важный разговор, лучше оставь его в покое, пока он мирно свистит, стучит и цокает языком.

Саймон расположился поудобнее и приготовился слушать. Поверни он голову направо, словно глядя в коридор, краем глаза он бы даже увидел учительскую, где бесновался мистер Картрайт, закативший один из своих грандиозных скандалов.

— Я не могу в это поверить! — вопил он. — Я просто не верю своим ушам! Неужто вы серьезно хотите сказать, что этот ваш проект по развитию ребенка на самом деле — шесть фунтов обыкновенной пшеничной муки, зашитой в холщовые мешки? И вы намерены раздать эти мешки моим идиотам?

— Не раздать, Эрик. Дать напрокат.

— Раздать, дать напрокат… — в щелке мелькнули руки мистера Картрайта, вскинутые в отчаянии. — Да с этими социопатами — какая к черту разница? Ни один ученик из четвертого «В» не сможет позаботиться даже о камне, не разбив его. Надеяться, что шестифунтовые мешки с мукой останутся целы, — это безумие!

Через приоткрытую дверь Саймон увидел озабоченное лицо доктора Фелтома.

— Не шестифунтовые, а трехкилограммовые[2], Эрик. Разве вам это ни о чем не говорит? Подумайте в граммах.

— Спасибо, я буду думать так, как мне удобно, — проворчал мистер Картрайт. — Но честно говоря, по-моему, вы спятили. В этой четверти у меня девятнадцать мальчиков. Девятнадцать на шесть — это сто двадцать три!

— Сто четырнадцать, — не удержался доктор Фелтом.

— Что?

Доктор Фелтом ошибочно принял ярость мистера Картрайта за искреннее желание узнать побольше о математике.

— Я думаю, вы по ошибке умножили девятку на семь, — сказал он. — Это единственное разумное объяснение этой неточности.

Саймона не заинтересовали эти странные разговоры о числах. Он уже готов был вытащить ногу из проема, чтобы дверь наконец закрылась, как в проеме промелькнул другой фрагмент мистера Картрайта и Саймон услышал, как его классный руководитель взревел:

— Сто четырнадцать, сто пятнадцать! Какая разница? Вы что, хотите, чтобы они взорвали сто фунтов муки в моем классе?!

Лицо юного Саймона Мартина расплылось в блаженной улыбке. Уж не ослышался ли он? Взорвать сто фунтов муки? Прямо в классе? Что может быть прекраснее?! Ради этого он готов ходить в школу. Готов снова и снова запихивать свои длинные ноги под эти дурацкие лилипутские парты, готов терпеть отчаянные стоны учителей и чудовищную скуку.

Сто фунтов муки.

БА-БАХ!!!!!

О, он видел перед собой это зрелище! Ураган муки! Горы муки! Тучи муки! Класс, по колено засыпанный мукой. Дождь из муки. Мука клубами вырывается из окон, пол в коридоре покрыт мучными следами.

Видение это — безупречно прекрасное, белое и чистое, завораживало. Мартин так далеко унесся на крыльях своего воображения, что не расслышал, как доктор Фелтом пытается объяснить своему коллеге смысл эксперимента.

— Вы все напутали, Эрик. Взрываться должны пакеты с заварным кремом, а не мучные младенцы. Младенцы — это простой эксперимент детско-родительских отношений. Каждый мальчик берет на себя ответственность за младенца, а в специальном дневнике описывает свои проблемы и переживания. Результаты могут быть самые неожиданные. Вы не поверите, сколько всего они могут узнать о себе и о том, что значит иметь детей. Это очень важный эксперимент. Подождите, и сами увидите.

Саймон услышал только последние слова: «Подождите, и сами увидите». Но он и так уже все видел! БА-БАХ!!!! Мучное облако в виде гриба уничтожает ненавистную тюрьму. В душе Саймон вознесся в этом белоснежном вихре и опустился на землю ровно тогда, когда мистер Картрайт совершил последнюю отчаянную попытку отказаться от этого удивительного, ни с чем несравнимого счастья:

— Почему бы им не поучаствовать в экспериментах мистера Хайема?

Послышался новый, исполненный страдания голос:

— Эрик! У нас и без того работы по горло! ЭКСПО уже не за горами! А нам еще нужно установить наклонные плоскости для измерения поверхностного трения скольжения. Построить макет дома для электронной охранной системы четвертого «Е». Вентилятор с терморезисторным реле Харрисона существует пока только на бумаге. Схема для гидроэлектростанции близнецов Хьюз не готова. И опарышевая ферма нуждается в починке — еще немного, и опарыши расползутся по всей школе.

Мистер Хайем развел руками.

— Простите, Эрик. Я не могу поставить все это под угрозу и пустить ваших дикарей в мои лаборатории. Последний раз, когда я обыскивал Рика Туллиса на выходе, я вытащил у него из трусов четыре отвертки. Четыре! А Саиду Махмуду стоило лишь взглянуть на модель самолета, как у него отвалился пропеллер. Простите, Эрик. Но я вынужден вам отказать.

Если бы Саймон не был так возмущен поведением мистера Картрайта, добровольно отвергающего эту манну небесную, он бы, возможно, заметил, с какой горечью прозвучали слова учителя, и пожалел его.

— Я вам этого не забуду, — говорил мистер Картрайт. — Вот только обратитесь ко мне за помощью, и я вам все припомню!

Голос прозвучал совсем рядом с дверью, и Саймон осторожно подвинул ногу.

— Сто двадцать четыре фунта муки! В моем кабинете! С этими головорезами! И никто из вас не поддержал меня. Никто! Я вам этого не забуду! Нет. Я этого не забуду.

Саймон резко убрал ногу подальше от двери как раз в ту секунду, когда мистер Картрайт распахнул дверь.

— Что ты здесь делаешь?

— Вы мне сами сказали прийти сюда, сэр.

— Ну и что? А теперь я говорю тебе уйти. Немедленно возвращайся в класс.

— Да, сэр.

Саймон наклонился и не спеша развязал и снова завязал шнурок, хотя в этом не было никакой необходимости. Конечно, это вызывающее поведение не понравилось мистеру Картрайту, зато они задержались ровно настолько, чтобы отчетливо расслышать следующее:

— Опять он ошибся. На этот раз он, похоже, умножил десять на семь. Вот чудак.

Довольный, что его обидчик не остался безнаказанным, Саймон неторопливо направился в класс. Мистер Картрайт поплелся за ним. Он замедлил шаг, чтобы отстать от мальчика и обдумать свое положение. Как теперь лучше поступить? Конечно, он строго заявил им, что первый, кто нарушит тишину, будет выбирать тему. И Саймону попались мучные младенцы. Но если быть до конца справедливым, то появление этого парня с повадками неандертальца было случайностью. Он сделал это не нарочно. Он всегда открывал дверь как горилла.