Пристрастие к смерти - Филлис Джеймс

Мисс Уортон стояла, по-прежнему прислонившись спиной к двери, но ни надежная опора резного дуба, ни плотно закрытые глаза не могли стереть из памяти картину ужаса. Мысленным взором она видела неподвижные тела, освещенные ярко, словно на сцене, видела еще более отчетливо, чем в тот первый миг, когда они предстали перед ее расширенными от страха глазами. Одно тело, соскользнув с низкой узкой кровати, лежало справа от двери, незряче уставившись на нее, с открытым ртом, голова была почти отделена от туловища. Мисс Уортон видела рассеченные сосуды, слипшиеся от свернувшейся крови, как скукожившиеся трубы. Другое тело неуклюже, будто тряпичная кукла, сидело, прислоненное к дальней стене. Голова опущена на грудь, по которой растеклось огромное пятно крови, формой напоминавшее детский слюнявчик. Коричнево-синяя шерстяная шапка съехала набок, прикрыв правый глаз; левый смотрел на мисс Уортон, исполненный жуткого знания. Казалось, ничего человеческого не осталось в этих изуродованных телах, все вытекло вместе с кровью: жизнь, индивидуальность, достоинство. Они больше не были похожи на людей. И повсюду кровь. Мисс Уортон казалось, что она сама утопает в крови. Кровь стучала в ушах, булькала в горле, словно рвотная масса, пузырьками билась в ее опущенные веки. Картина смерти, которую она была не в силах прогнать, плавала перед ней в кровавом водовороте, то распадаясь, то складываясь вновь, но неизменно утопая в крови. Потом она услышала голос Даррена и почувствовала, что он тянет ее за рукав.

– Надо сваливать отсюдова, покуда легавые не заявились. Пошли! Мы ничего не видели, ничего! Нас тут не было.

Он взвизгивал от страха, вцепившись в ее руку. Его грязные ногти, острые, как зубы, сквозь тонкий твид больно впивались ей в кожу. Она осторожно разжала его пальцы и заговорила, сама удивившись спокойствию своего голоса:

– Вздор, Даррен. Разумеется, никто нас не заподозрит. А вот если мы убежим… это будет выглядеть подозрительно.

Она потащила его по коридору.

– Я останусь здесь, а ты беги за помощью. Нужно запереть дверь. Сюда никто не должен входить. Я подожду, а ты приведи отца Барнса. Знаешь, где находится дом священника? Угловая квартира в том здании на Харроу-роуд. Он знает, что делать. Он позвонит в полицию.

– Но вы не можете оставаться здесь одна. А если он еще тут, в церкви, наблюдает и ждет? Нам надо держаться вместе. Понимаете?

Властность детского голоса смутила ее.

– Нет, Даррен, это неправильно, нельзя оставлять их. Мы не можем оба уйти. Это было бы, ну… бессердечно, что ли, неправильно. Я должна остаться.

– Глупости. Вы ничего не можете сделать. Они же мертвые, окоченели уже. Вы же сами видели.

Он быстро провел ребром ладони по горлу, закатил глаза и захрипел. Звук получился до ужаса правдоподобным, словно кровь хлынула у него горлом.

– Не надо, Даррен, – закричала она, – пожалуйста, прекрати!

Он тут же принял смиренный вид, взял ее за руку и сказал уже спокойнее:

– Лучше пойдемте вместе к отцу Барнсу.

Она посмотрела на него жалобно, будто это она была ребенком.

– Ну, если ты так считаешь…

Воодушевленный, он снова почувствовал свое превосходство. Маленькое тельце даже приосанилось.

– Ага, считаю. Идемте со мной. – Мальчик был перевозбужден. Она догадывалась об этом по его срывавшемуся на дискант голосу, по блеску в глазах. Шок прошел, и стало ясно, что ребенок не слишком расстроен. Глупо с ее стороны полагать, будто она была обязана оградить его от жуткого зрелища. Приступ страха объяснялся, видимо, предстоящим приездом полиции, но и он прошел. «Воспитанный на вечно мелькающих перед глазами картинах насилия, мог ли Даррен отличить их от реальности?» – подумалось ей. Вероятно, в том, что, защищенный своей невинностью, он не в состоянии это сделать, было некое милосердие. Он обнял ее за плечи тонкой рукой и повел к выходу, а она оперлась на него, ощутив его острые кости.

Какой он добрый, подумала мисс Уортон, какой милый. Дорогое, дорогое дитя. Конечно, она поговорит с ним о цветах и о семге, но сейчас не время думать об этом, потом.

Они вышли на крыльцо. Свежий холодный воздух показался ей приятным, как морской бриз. Но когда они вместе с усилием затворили тяжелую дверь с декоративными железными петлями, она обнаружила, что не может вставить ключ в замок. У нее дрожали пальцы, как при спазме. Мальчик взял ключ и, не без труда дотянувшись до замочной скважины, вставил его. Тут-то ноги у мисс Уортон мягко подкосились, и она медленно, неуклюже, словно марионетка, осела на ступеньку. Он взглянул на нее:

– Вам плохо?

– Боюсь, я не смогу идти, Даррен. Мне скоро полегчает, но придется все же остаться здесь. А ты приведи отца Барнса. Поторопись! – Поскольку он все еще колебался, она добавила: – Убийца теперь уже не может находиться внутри. Когда мы пришли, дверь была не заперта. Он должен был уйти сразу после того, как… Он не стал бы торчать в церкви, ожидая, когда его схватят, не так ли?

Как странно, подумала она, что мой мозг способен здраво рассуждать, в то время как тело, похоже, совсем отказало.

В любом случае это было правдой: убийца не мог прятаться в церкви с ножом в руке. Разве только если его жертвы умерли совсем недавно. Но кровь не выглядела свежей… Или выглядела? У нее вдруг свело кишки. «О Боже, – взмолилась она, – не допусти этого сейчас! Я ведь ни за что не добегу до туалета, а если это случится здесь, под дверью, не перенесу позора, когда сюда явятся отец Барнс и полиция. Достаточно и того, что я валяюсь здесь, как куча старого тряпья».

– Поспеши, – сказала она. – Со мной ничего не случится. Только беги быстрее!

И мальчик побежал. Когда он скрылся из виду, мисс Уортон все еще сидела, стараясь побороть чудовищную тошноту. Она пыталась молиться, но слова странным образом путались у нее в голове. «Упокой, Господи, души праведников во имя Христа». Но может, они не были праведниками? Должна существовать молитва за упокой всех людей, всех убиенных по всему свету. Наверняка такая имеется. Нужно будет спросить у отца Барнса. Он, конечно, знает.

А потом нахлынул новый страх: куда она девала свой ключ? Она посмотрела на тот, что сжимала в руке. На нем висела тяжелая деревянная бирка, обожженная на конце, – это отец Барнс как-то оставил ключ слишком близко от газовой конфорки. Значит, это запасной ключ, тот, который хранился в доме священника и который они нашли в замке. Она отдала его Даррену, чтобы тот снова запер дверь. А где же ее собственный? Мисс Уортон принялась лихорадочно шарить в сумке, будто этот реальный ключ являлся жизненно важным ключом к разгадке тайны и его потеря грозила катастрофой. Она уже мысленно видела нескончаемую вереницу осуждающих глаз, лица полицейских, требующих от нее отчета, и усталое, удрученное лицо отца Барнса. Но скребущие по дну сумки пальцы в конце концов нащупали ключ, завалившийся за подкладку, и она достала его со вздохом облегчения. Должно быть, она автоматически убрала его, обнаружив, что дверь уже отперта. Но как странно, что она совершенно не помнила этого! Все, что случилось между их приходом и тем моментом, когда она отворила дверь малой ризницы, начисто стерлось из памяти.

Какая-то темная тень нависла над ней. Мисс Уортон подняла голову и увидела отца Барнса. Волна облегчения прокатилась по телу.

– Вы позвонили в полицию, святой отец? – спросила она.

– Еще нет. Я подумал, что мне следует сначала увидеть все собственными глазами; вдруг мальчик решил подшутить?

Значит, они прошли мимо нее, вошли в церковь, побывали в той жуткой комнате, а она, скрючившись на крыльце, даже не заметила их. Раздражение, как тошнота, подступило к горлу. Ей захотелось крикнуть: «Ну, теперь увидели?!» Раньше ей казалось, что стоит ему прийти – и все уладится. Ну не то чтобы уладится, но обретет хоть какой-то смысл. Где-то существуют нужные слова, и он их скажет. Но теперь, глядя на него, она понимала, что он не принес никакого успокоения. Она всматривалась в его лицо, некрасиво покрывшееся пятнами от утреннего холода, видела неопрятную щетину, два тонких волоска в уголках рта, почерневший след запекшейся в левой ноздре крови – видно, у него недавно было носовое кровотечение, – его все еще опухшие от сна глаза… Как глупо было полагать, что он придаст ей сил и сделает весь этот ужас по крайней мере терпимым. Он даже не знал, что делать. То же самое было когда-то с рождественским оформлением церкви. Миссис Ноукс всегда, еще со времен отца Коллинза, украшала кафедру. А потом Лилли Мор пришло в голову, что это несправедливо и что они должны оформлять кафедру и купель по очереди. Ему следовало тогда проявить твердость. Рождественская декорация всегда получалась у мисс Уортон уныло-однообразной. Сколько бы она ни думала, ничего, кроме гирлянд из остролиста и кричащих кроваво-красных цезальпиний, придумать не могла. Впрочем, не такие уж они и красные – скорее красновато-коричневые.