Непобежденная крепость - Николай Коняев

В их усмешках – явное презрение к смерти!

Только прицепятся к нашей барже – налетает самолет. Они отцепятся – и в укрытие, а баржу бросают. В этот день там потопили другую баржу, и мы того же боялись.

Лунная ночь. Бомбы в баржу не попадают, попадают рядом. Шлиссельбург горит, и немцы в пожар бомбы бросают.

Переправа через Неву длилась два часа. Завыли бомбы, всюду вспышки огня – сериями, пять-шесть бомб по берегу. Самолет нам виден, он от луны заходы делает. Зенитки наши уже не бьют!..

Когда покидали Шлиссельбург, никто не представлял себе ясную общую обстановку, и было невдомек, что мы чуть ли не последние свидетели трагического для Ленинграда события – в самый момент его возникновения, в первые часы его – начала ленинградской блокады. Ибо город оказался в блокаде тогда, когда наша баржа (последняя!) отвалила от пристани Шлиссельбурга в предрассветный час 8 сентября 1941-го…»

Интересны в этих воспоминаниях не только подробности неразберихи отступления…

И командир роты народного ополчения Дмитрий Кононович Фокин, наблюдающий за боем с правого берега Невы и узнающий, что на артиллерийской батарее нет снарядов, чтобы ударить по скоплению немецких танков, и политкомиссар Зиновий Исаакович Бродский, который, будучи старшим командиром на переправе, забыл на пристани «несколько тысяч снарядов», и актеры, которые, ожидая последнего катера, чувствовали себя на этих забытых снарядах «как на плахе», даже не заметили стоящей рядом, на Ореховом острове Шлиссельбургской крепости.

Ее как бы не существовало, и не только в их мыслях и планах, но она не попадала и на глаза им, хотя они и провели на берегу Невы в Шлиссельбурге несколько часов.

Поразительно, но и с другого берега реки, когда уже рассвело, тоже, как мы уже рассказывали, как будто не видели крепости!

Весь день командование 1-й стрелковой дивизии внутренних войск НКВД доукомплектовывало ослабленные полки, включая в их состав разрозненные соединения, переправившиеся с левого берега, занималось созданием оборонительного рубежа от деревни Кошкино до Невской Дубровки…

И только когда на следующий день, 9 сентября, полковник Семен Иванович Донсков получил конкретный приказ маршала Ворошилова, в Шлиссельбургскую крепость была отправлена разведка.

Понять, как наши военные забыли о крепости, невозможно, даже учитывая все реорганизации, что начиная с 1939 года происходили в Шлиссельбургской крепости…

Тогда в связи с осложнившейся международной обстановкой музей в крепости был закрыт.

Осложнившаяся международная обстановка – это подготовка к войне с Финляндией.

Советско-финская граница проходила в 1939 году по Ладожскому озеру, и в соответствии с договорами вооруженных сил у СССР здесь не было. Но при подготовке к войне эту несправедливость решено было ликвидировать.

Сформировали военную флотилию в октябре 1939 года – и главной базой определили Шлиссельбург. В крепость, как двести лет назад, вернулись военные, а экспонаты филиала вывезли в Музей Октябрьской социалистической революции…

Это внешняя канва событий.

Была, однако, и мистическая составляющая. В предвоенные годы, когда Россия начала выходить из исторического тупика, в который ее загнали пламенные революционеры-интернационалисты, снова вставала в строй и старинная русская крепость.

Интересно, что летом 1939 года в районной газете Шлиссельбурга появилась статья А.И. Румянцева «Из истории города Шлиссельбурга и крепости», которая впервые отрывала крепость от унылого тюремного прошлого…

«В итоге войны со Швецией в 1808-1809 годах к России присоединяется Финляндия, – писал автор, – после чего крепость и город Шлиссельбург теряют свое военно-стратегическое значение, так как Ладожское озеро стало внутренним русским водным бассейном»3.

Еще не началась война, но задачи предстоящей войны формулировались достаточно четко.

В духе предстоящей мобилизации проходило в 1939 году и празднование Дня Военно-морского флота СССР в Шлиссельбурге.

«Прохладное бодрое утро. Волнисто-облачное небо. Легкий ветер колышет разноцветные флаги, украшающие трибуну. Одиннадцать часов… заново переживая волнения и радости прошедшего праздника, писал корреспондент местной газеты «Авангард». – В полной боевой готовности выстроилась санитарная дружина города. Снова гремит оркестр, и на площадь выступает колонна рабочих, служащих инженерно-пионерского форпоста с красиво оформленными портретами членов политбюро…

Шестнадцать часов тридцать минут. Раздается гул моторов. Это идут катера Н-ского погранотряда. С большим интересом смотрят трудящиеся за действиями команд. Каждый командир и краснофлотец точно исполняют свои обязанности. Объявляется химическая тревога. Мгновенно командиры и краснофлотцы в противогазах появляются на палубе. Слышна команда: «Заводи моторы!» Один из катеров на быстром ходу ставит дымовую завесу, под прикрытием которой суда уходят».

К сожалению, в реальной жизни все оказалось не так красиво и складно.

Только 10 октября 1939 года, когда до начала боевых действий оставалось меньше двух месяцев, второпях начали формировать саму военную флотилию, а уже 6 ноября перед нею поставили и первую задачу – перебросить из Шлиссельбурга в Олонку 75-ю стрелковую дивизию.

Эту задачу, благо война еще не начались, флотилия с грехом пополам выполнила, а вот с высадкой десанта в заливе Сортанлакс ничего не вышло из-за отсутствия необходимых для десантирования транспортных судов.

Да и другие боевые задачи, связанные с уничтожением финских кораблей на Ладожском озере и поддержкой огнем флангов наступающих 7-й и 8-й армий, а также уничтожением береговых батарей противника на островах, если и были выполнены, то только частично и отнюдь не силами самой флотилии. Уже в январе 1940 года Ладога встала, и военным морякам пришлось становиться на лыжи.

Анализируя после войны причины неудач, командующий Ладожской военной флотилии капитан 2-го ранга Смирнов отметил в качестве недостатков слабую штурманcкую подготовку, отсутствие на кораблях устройств и инструментов для кораблевождения в условиях военного времени, а также незнание командирами театра боевых действий и общую неподготовленность Ладожского театра к войне: «В то время как у нас на Ладожском озере не оказалось ни одной укрытой якорной стоянки, Финляндия создала такие гавани, которые нам даже не были известны».

Финская кампания 1939-1940 годов стала чрезвычайно важным уроком для всего военного руководства СССР. Соответствующие выводы были сделаны, хотя, может быть, и недостаточно решительные.

И это касалось не только сугубо военных вопросов оснащения и подготовки армии, но и вопросов идеологии и самой разработки системы патриотического воспитания.

Вот показательный пример.

Когда в связи с осложнившейся международной обстановкой закрывали музей в Шлиссельбургской крепости, вместе с другими экспонатами вывезли и установленную в 1902 году на стене церкви Иоанна Предтечи доску с именами русских солдат Преображенского и Семеновского полков, павших при штурме Нотебурга.

Какая-то логика в этом решении была.

Мемориальную доску изготовил заключенный Шлиссельбургской крепости народоволец Антонов, и ее увозили, видимо, как произведение рук героя «Народной воли».

Но, право же, насколько чудовищна эта так называемая логика, насколько несправедлива она по отношению к русской истории!

Мемориальную доску, которая ни художественной, ни исторической ценности не имела, по сути, сняли с могилы героев, имена которых были высечены на ней…

Время прошедшее, время минувшее,Ты, для потомства в веках утонувшее,Ты взволновало мне грудь.Я на могиле. Землей призакрытаяКости героев, давно позабытыя,Просят о них вспомянуть.Видел я кости, черепа прострелены,В челюстях зубы крепки, не потеряны.Все останки героев собралиИ в новой гробнице, большой, поместительной,При остановке с почетом внушительнойСнова с молитвой земле их предали,Окропивши святою водою. Крест водрузили.Чтоб потомки героев своих не забыли, –

писал в 1902 году протоиерей Иоанн Флоринский, но теперь непререкаемая русофобская логика работников музея опрокинула все его надежды. Имена героев штурма Нотебурга, которые должны были вдохновлять и современных защитников Родины, оказались скрыты от них.

Казалось бы, нет прямой связи между деянием, совершенным в 1939 году сотрудниками музея, и неудачами Ладожской военной флотилии, но вспомните о незнании командирами кораблей театра боевых действий, по поводу которого сетовал командующий флотилией, – и связь эта сразу обнаружится.

Да потому и не знали, потому и не сумели узнать, что флотилии пришлось воевать на родной русской Ладоге как будто в чужой стране, где все было неизвестно.