Пересуд - Алексей Слаповский

Притулов смотрел злыми глазами, ждал, когда досмеется последний.

— Ладно, — сказал он. — Сейчас я буду смеяться. Может, я неточно выразился. Не все маньяки. Среди мужчин еще попадаются, более или менее, кто в себе. А женщины маньячки все поголовно.

— Согласен! — крикнул Димон.

На этот раз Притулову его поддержка не понравилась.

— Будешь встревать, башку прострелю, — сказал он и взял карабин, который лежал возле Маховца. Маховец хотел было возразить, но передумал — у него оставался еще автомат.

С карабином в руках Притулов выглядел более внушительным оратором, смешки смолкли. Пассажиры видели, как в глазах Притулова замерцал, затеплился какой-то огонек — и разгорался с каждой минутой.

Но Притулов сдерживал себя, он изо всех сил себя сдерживал.

— А что, не маньячки? — спросил он. — Разве они не помешались на том, чтобы мужчин заманивать? Все, абсолютно все! А потом обижаются, что на них нападают! Вот вы! — обратился он к Елене с подчеркнутой вежливостью. — Вы зачем так обтянулись?

— Девушке идет, — объяснил за Елену Петр.

— Не в том дело, что идет, — не согласился Притулов. — Она для мужчин так обтянулась. Чтобы они ее хотели! Не так?

— Я просто хочу нравиться, это нормально, — ответила Елена.

— Вот! — Притулов кивнул, будто услышал подтверждение чему-то. — Нравиться она хочет. Кому?

— Себе в первую очередь.

— Неужели? А другим нет?

— Ну, и другим. Что в этом такого? — не понимала Елена.

— А зачем? — с улыбкой спросил Притулов.

Елена пожала плечами:

— Ну, чтобы хорошо себя чувствовать. Ценить себя. И чтобы другие ценили.

— Нет! — опроверг Притулов. — Не для этого! А для того, что ты всем показываешь, что готова отдаться любому! Почему бы тебе так для мужа не одеться? Где-нибудь, где только он тебя видит? А?

— А если у девушки мужа нет? — возразил Петр.

— Тогда и нечего! Нет, не для мужа ты так одеваешься, не для жениха, ты мечтаешь, чтобы тебя все вокруг хотели! Женщина — сумасшедшее существо! — поделился Притулов сокровенным. — Вот ты выходишь на улицу, вся вот такая обтянутая, тебе кажется, что ты хочешь мужчинам нравится — будущему жениху, будущему мужу, а на самом деле ты вредишь каждому! Идет мальчик, школьник, так? Ему, может, лет восемь, так? Он еще в этом ничего не понимает, только догадывается. Ему нужно нормальное развитие — играть с девочками, дружить! А тут идешь ты. И все у тебя наружу! И это для мальчика — травма, разве нет?

— Чушь какая-то, — сказала Елена. — Я должна о детях, что ли, думать?

— А о ком же? Вы же осатанели все! У вас в витринах голые девушки висят, вы сами ходите голые фактически! Это разве не провокация! Да любой маньяком станет! И не думайте, это всех касается! — Притулов, отстав от Елены, пошел по проходу. — Вот вы, женщина в возрасте, — сказал он Любови Яковлевне, — вы зачем эту прозрачную кофточку напялили? А?

— Не такая она прозрачная, — отговорилась Любовь Яковлевна. — И жарко же.

— Не жарко! — отверг Притулов. — Для мужчин ты так одеваешься, хотя у тебя уже дочь взрослая! Она ведь дочь тебе? Почему, кстати, у дочки вырез почти до пупа? А? — Он указал пальцем на Арину, блузка которой действительно имела вырез, но не такой уж и глубокий. Арина отшатнулась:

— Чего вы? Не надо!

— Шею свою показываешь? — обличал Притулов. — Кому? На грудь намекаешь? Чтобы заглядывали? Не так?

Не дождавшись ответа, он шагнул к Наталье:

— И вы туда же! — укорил он ее, покачав головой, словно не ожидал, что Наталья тоже окажется из разряда осуждаемых им женщин.

— Перестаньте, — поморщилась Наталья.

— Ты гонишь, дядя! — крикнул Димон. — Зря пристал к женщине!

Он имел в виду, что Наталья была одета, пожалуй, скромнее всех. Собираясь в дорогу, она, видевшая себя в роли возвращающейся изгнанницы, блудной жены, решила подчеркнуть это покаянным видом одежды: очень простые джинсы и черная футболка с рукавами.

— Хотите сказать, что вы скрываетесь? — спросил Притулов. — Но ведь не мешок на себя одели, все скромненько, но красивенько, и черный цвет вам идет, и вы это знаете! Тоже дразните, как и все! А вы, бабушка? — продолжил он, перейдя к Лыткаревой. — Вам-то совсем уже стыдно!

— Ты чего это? — растерялась Татьяна Борисовна. — Имей совесть, чего пристал?

— Я-то не пристаю, это вы пристаете! И ты, бабушка, тоже! Тебе умирать пора, а ты платочек цветной на голову нацепила! Кому нравиться собралась? А я тебе скажу: это инстинкт! Вы хотите нравиться, даже когда уже никому не нравитесь! Вы до смерти хотите нам головы морочить!

Тем временем Тихон снял с себя сумку и положил ее на ноги Вике, чтобы прикрыть ее живот.

Но Притулов, метнувшись к ним, ухватил сумку, отбросил и спросил, словно безмерно удивившись:

— А это что? Это животик у нас! Совсем у нас голый животик! И ножки голые! Как в стриптизе, среди людей находимся! Для кого? Для своего молодого человека? А разве он и так всего этого не видел? Ты пойми, девушка, — убеждал Притулов Вику страдальческим голосом, — ты пойми, что происходит! Ты с одним по улице идешь, а другим себя показываешь! Это же проституция форменная!

— Дурак! — не удержалась Вика.

— Вот именно, — буркнул Тихон, чтобы не остаться в стороне.

И тут Притулов рассвирепел. Он перестал себя сдерживать и полностью отдался праведному гневу.

— Я тебе дам дурака! — закричал он, нагнувшись к Вике и широко раскрывая рот. — Только из школы выскочила, а туда же! Я что, неправду говорю? Все тебя глазами лижут, а ты радуешься! Сама себя выставляешь — нате, гладьте, хватайте! Ладно, уговорила, — сказал он намного тише и будто успокоившись (хотя внутри все дрожало и звенело). — Раз ты хочешь, я поглажу!

И он потянулся рукой к Вике.

— Э, э, ты куда! — Тихон начал отталкивать его руку.

— Прекратите! — закричал и Ваня.

— Ты не увлекайся, — предостерег и Петр, которому шутки Притулова перестали нравиться.

Притулов резко ударил прикладом по рукам Тихона, а потом по голове.

И, будто и не он это сделал, опять сделался ласковым и улыбчивым:

— Девушка, не упрямься, — уговаривал он. — Ты же этого хочешь!

Вика завизжала, вжимаясь в стекло и выставив руки.

Всем стало не по себе.

Все поняли вдруг, что Притулов, пожалуй, все-таки сумасшедший.

Даже Маховец подумал об этом, но молчал — он хотел посмотреть, что будет дальше.

А Федоров встал и крикнул:

— Слушай, ты! Кончай идиотничать!

— В самом деле, не надо! — пискнул и Личкин, который жалел обижаемую девушку.

Притулов, ощущая общую вражду, наслаждался. Ему всегда этого не хватало — зрителей и ненависти. Обстоятельства вынуждали его вершить суд тайно, один на один с жертвой. И у жертв не было времени выразить ему свою ненависть — слишком быстро все происходило, а растягивать удовольствие Притулов не имел права.

С детства, с того момента, когда он увидел свою маму с чужим мужчиной (проснулся, чего-то испугавшись и пошел к маме), а она была синевато-бледная, будто мертвая, и зубы скалились, а мужчина кряхтел и стонал, ему хотелось убить всех женщин, потому что на самом деле он хотел убить маму, но не мог этого сделать. Намного позже, возвращаясь после своих прогулок, умывшись и отчистившись, он лежал в своей постели у стены, за которой спала постаревшая мать, и тихо шептал: «Вот я тебя и опять убил!»

Петр вскочил и пошел к Притулову.

Тот повернулся и ощерился.

— Кто подойдет или дернется — стреляю, — сказал он, не повышая голоса. И опять протянул руку Вике, приглашая: — Пойдем.

Вика по-прежнему визжала и загораживалась.

Тогда Притулов резко схватил ее и потащил на себя, через потерявшего сознание Тихона, который накренился и стал падать.

Он оказался весьма сильным, этот невысокий, коренастый человек — сумел выволочь Вику в проход и потащил ее в конец автобуса, к двери биотуалета.

Ваня был наготове.

Как только Притулов миновал его, он, вскочив на сиденье, набросился ему на плечи.

Притулов, то ли завыв, то ли зарычав от ярости, резко дернул плечами, как зверь, на спину которому прыгнул другой зверь, Ваня отлетел, Притулов вскинул ружье и выстрелил.

Ваня закричал, ухватившись за плечо.

— Вот так, — сказал Притулов. — Есть еще вопросы?

Вопросов не было.

Притулов потащил добычу дальше.

Вика не сопротивлялась — она была в обмороке.

Раскрыв дверь туалета, Притулов впихнул туда тельце Вики.

Повернулся и сказал:

— Если кто откроет дверь — стреляю. Сразу.

После этого он вошел в туалет и заперся.

Вику не стал убивать, потому что она и так была как мертвая и, следовательно, условие было соблюдено: Притулов любил только мертвых.

Он слишком долго терпел и мечтал, сидя в тюрьме, поэтому все произошло быстрее, чем ему хотелось.