Самая сладкая ложь - Анастасия Эльберг

— Но ведь это важно, — сказала она, задумчиво покусывая кончик карандаша. — Почему ты всегда сначала говоришь, а потом уже смотришь? Глянь хотя бы одним глазком!

— Хорошо, — согласился Константин.

Почерк у Марики был крупным, но неразборчивым. В какой-то момент Константин наклонился чуть ниже, пытаясь разобрать написанное.

— Что-то непонятно? — спросила Марика и тоже наклонилась, коснувшись волосами его щеки. — Спроси, я объясню.

Он поднял голову и посмотрел на нее.

— Что? — спросила она нетерпеливо. — Ты ведь не прочитал! Обманщик! Вот так всегда!

— Нет, — покачал головой он. — Со мной в последнее время что-то не так. Не могу сосредоточиться.

— Да, со мной тоже. — Марика подняла глаза. — И, как мне кажется, я знаю, в чем дело. — Она приложила руку к груди. — Как ты думаешь, сердце может восстанавливаться? Вот так, само собой?

— Уверен, что может.

— Значит, твое сердце подарило кусочек моему сердцу, и теперь новое сердце мне уже не требуется? И когда-нибудь они будут биться в такт?

После этого разговора Марика и Константин проводили вместе практически каждый вечер. Ему казалось, что до этого момента он не жил и даже не существовал, а находился где-то между миров и занимался непонятно чем. Стоило ей легко сжать его пальцы в темноте театрального зала, как мысли путались, связи с реальностью терялись, и он начинал думать о тех вещах, о которых воспитанному джентльмену не стоит заговаривать с дамой. Пожалуй, только сам Константин знал, каких усилий стоило ему провожать Марику до дома и целовать на прощание, не делая при этом никаких прозрачных намеков. Пока что воспитанный джентльмен брал верх над живым человеком с обычными для живого человека желаниями, но джентльмен, несмотря на железную силу воли, должен был когда-нибудь уступить.

Все началось с того, что Марика заболела. Простуда оказалась гриппом, и врач прописал ей постельный режим. Константин предлагал свою помощь, говорил, что сделает все возможное, но она отвечала отказом. Иногда отшучивалась, говоря о том, что только у нее получается подхватить грипп еще до наступления зимы, иногда устало отвечала, что плохо себя чувствует. Но через некоторое время ей стало лучше, она снова принялась за диссертацию, вышла на работу. А потом позвонила Константину и пригласила его в гости. Впервые за все время их знакомства.

— Я приготовлю ужин, — пообещала она. — Тебе понравится!

Воспитанный джентльмен возмутился и сказал, что стоит вести себя прилично. А живому человеку идея поужинать понравилась. Константин ушел с работы раньше обычного, сославшись на дела, и отправился в гости.

Встретившая его Марика была в вечернем платье, и ему стало стыдно за пусть и аккуратный, но совершенно не уместный деловой вид. Это платье для чужих глаз не предназначалось, но воспитанный джентльмен решил реагировать на все гробовым молчанием. Константин поздоровался и вошел.

— Как тебе? — спросила Марика, закрывая дверь и подходя к нему.

— Уютно. Ты живешь одна?

— Да, я и… кошка. — Марика смущенно улыбнулась. — Сьюзан. Вот она.

Белоснежное животное царственно разлеглось в кресле. Оно делало вид, что происходящее его не волнует. Что, впрочем, не мешало кошке изучать гостя. Именно для этого она приоткрыла один глаз.

— Проходи, будем ужинать, — снова заговорила Марика. — Курица уже готова. — Она посмотрела на него. — Ты… не поцелуешь меня? Мы не виделись две недели.

— Две недели и три дня, — тут же уточнил Константин.

— Две недели и три дня с четвертью, — в тон ему ответила Марика.

Дальнейшие события произошли быстро, но Константину показалось, будто с этого момента время потеряло форму. Он наклонился к Марике, прикоснулся к ее губам, провел рукой по обнаженной спине, которую платье оставляло открытой. После этого он почувствовал, что у него подкашиваются ноги, а остатки самообладания оставляют его с неимоверной быстротой. Он смутно помнил, как раздевал свою любимую женщину, как целовал ей ноги. А как же еще сказать женщине о любви? Иногда слова — это пустой звук. По крайней мере, в этом были уверены его предки.

Из квартиры Марики Константин вышел, слегка пошатываясь — то ли от переполнявшего его счастья, то ли от усталости, так как не сомкнул глаз. На работу он явился с опозданием, причем опоздал впервые, и, конечно же, получил выговор. Но его настроения это не испортило.

Лия встрепенулась и посмотрела на успевшее подтаять мороженое.

— А что было дальше?

— Сказка. Скоро я понял, что умру, если расстанусь с ней хотя бы на шесть часов. Я купил кольцо и сказал, что мы поженимся максимум через месяц, потому что дольше я ждать не согласен.

— Как здорово, — мечтательно вздохнула Лия и снова принялась за еду. — А потом?

— А потом сказка продолжилась. До того момента, как я получил должность главного аналитика. Я стал работать в два раза больше и, соответственно, в два раза больше уставать. Если я и видел Марику не спящей, то только по выходным. Да, были деньги, я был доволен тем, что добился того, чего хотел. И еще было чувство, что что-то не так. Я никак не мог понять, что же это за чувство. Конечно, в глубине души я догадывался, в чем дело. Но люди боятся признаться себе в очевидном. Тот хрустальный шар, в котором я находился все это время, разлетелся на куски тогда, когда я задал Марике вопрос: «Скажи, дорогая, ты хочешь иметь детей?». Она ответила, что хочет. Но только если у этих детей будет отец. И на роль этого отца я не подхожу. Черт знает, что я успел передумать. Я чуть не довел себя до нервного срыва этими мыслями. И с решением я затянул. Да что там говорить — опоздал. Между нами будто пробежала черная кошка. Марика отказывалась от моих подарков, уходила из дома по вечерам, по выходным ездила к знакомым и подругам. Если бы у меня хватило сил заговорить об этом прямо, не делая вид, что все хорошо… но слов этих я уже не скажу. Потом она завела любовника. Одного, второго. У меня начался сложный период на работе, и я был обязан сосредоточиться на делах. А потом Марика сказала мне, что ей надоело. Я чувствовал, что вряд ли смогу что-нибудь изменить, а даже если изменю, ей от этого будет только хуже. Впрочем, как и мне. К тому моменту нервы у меня расшатались окончательно.

— И что было потом?

— Потом ничего не было. А после того, как закончилось ничего, я встретил тебя.