Мироповорот - Петр Хомяков

Если начнутся социальные волнения, ускорим выступления студентов, если студенческие – наоборот. Тем самым расчетную мощность кризиса мы удваиваем. И он сразу же выходит из-под контроля.

– А сможем? – спросил Василий.

– В отношении студенческих, сможем наверняка. Союз русских инженеров имеет тесные связи со всем студенческим активом. В отношении социальных надо думать и работать. Однако кое-где поставить народ на уши чисто инженерными методами мы уже можем.

– Революцию делают инженеры, – как говорил незабвенный Троцкий, – сказал Локтионов.

– Правильно, Василич. Итак, распределение обязанностей на ближайшие недели. Авиационный проект за Василичем. Украинский лагерь на Юре. Зигфрид и Василий отбирают вместе бойцов, которые сумеют и летать и драться. Пока хватит четырех-пяти. Уж найдите таких, мужики.

– Найдем.

– И, наконец, студенты и строительство языческой конфессии. Опять Василий. Не прогнешься?

– Не прогнусь, профессор. Но, пользуясь случаем, при соратниках хочу сказать. Ты, Петр, даже не представляешь, что ты значишь для целого слоя людей. Как много народу и нынешний порядок не терпит, и ничего альтернативного среди нашей оппозиции найти не может. Твои идеи – это свет в конце тоннеля для всех нас. И, кроме того, возможность реализовать свои самые сильные чувства. Чувства гнева и мести. Подумай, ведь именно тебе дали средства на ведение борьбы. Значит, другие были заведомо слабее, глупее, трусливее и ненадежнее.

– Да, Петрович, за радость борьбы, за возможность взять в руки меч, тебе многие будут благодарны.

– Романтики, – хихикнул Юра. – В своей патетике даже о женщинах забыли. Звони, Петрович. Небось, дамы заждались.

И опять гремело веселье. И Зигфрид орал что-то о Вальхалле. А обычно флегматичный Василий плясал, как одержимый. И снова луна заглядывала в окно мансарды. И тело его любимой жемчужно светилось на широком ложе.

Как же умела, страстна, неутомима и одновременно нежна была она в любви! Ее тело было упруго и подвижно. У Чугунова в жизни было не так уж много женщин. По тем или иным качествам их можно было сравнивать между собой. Но его фея, его Тигрясик, была несравненна. Ей было совершенно не тяжело, когда Чугунов, действительно напоминавший чугунную тумбу, страстно наваливался на нее. Она извивалась под ним сильно и гибко, шепча такие слова, которых он никогда не слышал от других.

Он припал к ее губам, не прерывая основного действия любовных игр.

– Я тебя обожаю. Мы с тобой дышим и живем в унисон, – прошептала она, когда поцелуй закончился. И вдруг застонала и забилась в его объятиях, как драгоценная рыбка. Его мужское достоинство как будто обдало теплой волной и сжало в объятиях. С такой силой и страстью завершила она свою игру. А он все продолжал входить в нее, потеряв счет времени и, как будто, воспарив над этим миром.

А потом, еще долго гладил рукой ее чудную грудь и белеющую, как лилия в ночи, руку.

Отвечая на его ласки многочисленными поцелуями, она шептала

– Я испытываю к тебе столько любви и нежности, как будто общаюсь с маленьким ребенком, таким родным и незащищенным, которого надо баловать поцелуями.

Она фея, – подумал Чугунов. – Не может так любить земная женщина. Ее послали мне Боги, как знак того, что я на верном пути. И я пройду этот путь до конца. Что бы ни ждало меня на финише.

В воскресенье они возвратились в Москву. И снова включились в бешеную гонку. Все их планы претворялись в жизнь. Петру снова и снова казалось, что только Боги могут так помогать. Хотя каждое событие и было объяснимо вполне рационально. Но имеется же в системном анализе принцип, гласящий – последовательность маловероятных событий, происходящих в системе, есть проявление детерминированной закономерности в системе более высокого уровня.

Эту закономерность мы можем и не знать. Но по упомянутой цепи событий можно быть уверенным, что такая закономерность существует.

Да, существует.

С нами Бог!

Мобильник запищал совсем некстати. За рулем в Москве не стоит отвлекаться. Ладно, если не замолчит, пока не встану у обочины, отвечу, – решил Чугунов. Но мобильник все пищал и пищал.

– Слушаю.

– Петр?

– Я самый, Володя. Узнал сразу, богатым не будешь.

– Слушай, можешь подъехать сейчас в Сокольники? Мы тут пьем, считай с большого расстройства. Очень не хватает тебя.

Владимир Леонидович Веточкин, по прозвищу Бомбодел был исключительно деликатным человеком. И если уж он о чем-то просил, то значит, это было необходимо.

– Ладно, Володя. Я за рулем, но сейчас решу вопрос с машиной и подъеду. Как вас найти?

Веточкин объяснил. Чугунов позвонил в офис, вызвал водителя и поручил ему отогнать машину в гараж. Это было чудовищно глупо, но он почему-то не хотел ездить с личным шофером, хотя мог себе это позволить. За что был неоднократно порицаем Юрой, возмущенно говорившем об инфантильности и мальчишестве иных деятелей.

Так или иначе, через час он входил в зал пивного ресторана. Веточкина и его пожилого спутника Петр разглядел сразу. Он подошел к их столику.

– Заждались тебя, Петр, – сказал Веточкин. Он изрядно выпил, но был в том состоянии, когда алкоголь не берет.

– Извини, все так неожиданно.

– Знакомься, Павел Андреевич Каурин, мой коллега. Вернее, коллега моего покойного отца.

Кандидат технических наук, подполковник Веточкин был потомственным военным технократом. Все его предки, начиная века эдак с восемнадцатого, были или офицерами артиллерийских или инженерных войск, или профессорами университета. Глядя на него, сразу замечал породу. Выше среднего роста, хорошо сложен. Правильные черты лица. Спокойные умные серые глаза. Володя никогда не ругался матом. Его речь отличалась правильностью и изысканной точностью. Было просто нелепо представить Веточкина лгущим или орущим. Его отец был известным деятелем атомной промышленности, Героем Советского Союза.

Познакомился Чугунов с Веточкиным в начале 1990-х, оказавшись вместе в руководстве одной из массовых организаций Русского Движения. Потом был Белый дом, разочарование в продажных вождях, уход из политики. Но контактов с Володей Чугунов не терял. И иногда они помогали друг другу, а еще чаще просто морально поддерживали.

– Очень приятно. Профессор Чугунов Петр Петрович, – церемонно представился Петр. – Можно просто по имени.

– Володя много говорил о вас, так что можно сказать, мы заочно знакомы.

– Тогда вопрос по сути, какую депрессию заливаем алкоголем?

– Собственно, депрессия и алкоголь вопрос второй. А первый вопрос, почему ты Петр до сих пор не пригласил меня к себе в Союз русских инженеров? – спросил Володя ровно, без тени обиды. Хотя имел все основания обидеться.

– Извини, дружище, замотался. А потом, я толком не знаю, где ты сейчас и не скомпрометирует ли тебя общение с этой не совсем респектабельной организацией.

– Такого спеца, как Володя скомпрометировать невозможно, – заявил Каурин. – А потом, почему организация с таким хорошим названием может быть не совсем респектабельной?

– Потому что нас называют гнездом антигосударственного влияния в среде русских технократов. Газеты читаете?

– Не читаю принципиально.

– Тогда вопрос снимается. Но все же, Володя, зачем ты меня сдернул? Мне, конечно же, приятно тебя видеть, но должна же быть причина?

– Понимаешь Петр, у меня какой-то комплексный крах всего на свете. Сегодняшняя депрессия, это так, проходной эпизод. Но он продемонстрировал, что дальше так жить просто невозможно. А у тебя на все есть ответы. Не возражай, пожалуйста – он поднял ладонь, останавливая возможную реплику Петра. – Все знают, что ты нашел некое решение всех наших проблем, а главное, всех наших сомнений. Об этом много говорят в тусовках наших былых соратников.

– И все же, что случилось сегодня?

– Понимаешь, была одна защита докторской. Соискатель явный прохиндей. Не мог даже приличный текст заказать сделать. В диссертации ошибка на ошибке. Да и сам он сволочь, многое сделавший для развала отрасли. Вот решили мы с Павлом Андреевичем его проучить. Пришли на защиту, все его ляпсусы и откровенные подтасовки разложили по полочкам. Думали, хоть скандал устроим. Но нет, никакого скандала. Его пропустили единогласно. Весь совет элементарно куплен.

– И вас это удивило?

– Но, пойми, не так же нагло. Это же атомная промышленность, а не искусствоведение!

– Володя, нельзя прыгать вверх в падающем самолете. Поэтому падают все и атомщики и искусствоведы.

– А ты?

– Обо мне разговор особый. Я с этого самолета фактически уже спрыгнул. Хотя, понимаю, сравнение некорректно. Кстати, а как жизнь вообще. Мы не пересекались уже больше года. Где ты сейчас?

– В Минобороне нашу службу разогнали. Но меня взяли в Минатом.

– С удовольствием взяли, – вставил Каурин.

– Потом от Минатома стал сотрудничать с МАГАТЭ. Фактически работаю там. Но сложилась анекдотичная ситуация. Работу моей группы фактически финансирует Франция. Было даже специальное распоряжение французского правительства на этот счет.