Прайд (СИ) - Анатолий Махавкин

– Игра с едой? – он, похоже, никак не мог поверить, – мы – всего лишь еда?! Да кто вы такие?

– Мы – высшие существа, – отрезал я, – поэтому вы и не способны понять смысл наших действий.

– Высшие существа? – князь пребывал в ужасе, – высшие существа, которые используют нас в качестве пищи? И судя по бегству демона, не только нас. Да вы же просто банда каннибалов, со сверхвозможностями!

Не имело никакого смысла объяснять еде почему она должна быть съедена. Так должно быть, потому что я должен быть сыт, а единственный способ этого добиться – съесть пищу. Чёрт, что-то всё равно заставляло меня возвращаться к сказанным словам. Даже тогда, когда летун отваливал от причала заполненного обезумевшей толпой, я продолжал размышлять.

Через стекло кабины я видел огромный костёр, величаво плывущий в небесах. От него отделялись пылающие части и рушились на покрытую мраком землю, раскрашивая её красивыми цветами. И вдруг невероятный взрыв потряс весь мир и летающий город превратился в подобие солнца. Но сияло это светило очень недолго, почти тотчас обрушившись вниз. Силверстоун соединился с землёй, обозначив место своего упокоения морем мерцающих огней. Все вопросы князя оказались погребены вместе с ним,

А я думал: если они не низшие существа, то почему ведут себя подобно свиньям покорно идущим под нож? И слюнявый Чадр, верещавший на пороге смерти и Сариа, со слезами умолявшая не убивать её и прочие, прочие. Пища может говорить, что угодно, но сущность её от этого не меняется. Она, по-прежнему, остаётся едой.

Вопрос был совсем в другом. Эти движения рук в темноте – пассы во тьме, похоже, они были таковыми не только для князя. Двигаясь извилистыми путями, сам не понимая, что делаю, я умудрился наставить на путь истинный своих непокорных подопечных. Как это получилось? Случайно, или всё же нет? Вот это было, по-настоящему, интересным. К сожалению, ответа у меня не было.

Первые лучи светила выглянули из-за горизонта, и летун стремился к ним, чтобы мы, окунувшись в золотое сияние, смыли чёрные пятна ночных кошмаров и приобрели ослепительную радость зарождающегося дня.

КНИГА 2

ПЫЛЬ ПОД НОГАМИ

.

Я умираю. Ледяная крошка хрустит внутри каждой клеточки моего тела, а раны, источающие слабую синюю дымку совершенно перестали регенерировать. Почти две сотни дней я сопротивляюсь смерти, надеясь на невероятную удачу, которая позволит мне вырваться из клетки и расправиться с ненавистным врагом.

Нет. Удача не придёт. Мне не спастись. Я чётко понимаю это, как и тот непреложный факт, что моя смерть близка. Но страха нет. Мы не боимся смерти. Теперь, когда она так близко, я понимаю это совершенно отчётливо.

Двести дней…Я не подсчитывал их, просто мои тюремщики, перед ежедневной пыткой, сообщают, сколько мне удалось протянуть. Двести дней, бормочут охотники и в их голосах начинает звучать страх. Столько ещё никто не выдерживал. Но это ничего не изменит: помощь не придёт, чудо не случится, и я умру.

Я поднимаю голову, ломая ледяной стержень, поселившийся внутри моей шеи и гляжу на женщину, стоящую по ту сторону ядовитых прутьев клетки. Каждый день она приходит и разговаривает со мной. Зачем это нужно ей? Не знаю.

– Ты о чём-нибудь жалеешь? – спрашивает она, – есть ли какая-то вещь, которую ты хотел бы изменить? Поступок, которого ты бы не совершал?

Мысли путаются. Зачем ей это? Маленькая девочка у ног женщины смотрит на меня с жалостью. Она опять принесла мне сухое печенье. Единственное существо, на свете, жалеющее пленного умирающего льва. Я вновь отвлёкся. О чём я могу жалеть?

– Человек, – хриплю я, – оставь меня в покое. Дай сдохнуть спокойно.

– Ответь, – она настойчива, – это – важно, поверь.

Я пытаюсь подняться, погружая ладони в текучую серую пыль и застываю, рассматривая мерзкую мягкую субстанцию. Да, есть. Ведь она недаром, каждую ночь приходит ко мне. Моя умершая совесть, убитая мною дважды. Ольга.

– Слушай, – слова с трудом покидают оледеневшую глотку, – ты никогда не думала, как прекрасна тишина?

Задолго до того, как над Сен-Сенали поплывёт звук утреннего гонга, пробуждая жителей столицы к ежедневной суете, на улицах города царит ночная тишина. Небо уже начинает светлеть, освобождаясь от чернильной синевы, пробитой золотыми гвоздиками звёзд, а тишина продолжает нежиться между маленькими хибарами Нижнего города, распустив волосы среди минаретов Святой стороны и сонно разбросав руки в колоннадах дворцов Верхнего города. Тишина великолепно знает – до гонга её покой могут потревожить лишь случайные кратковременные звуки.

Вот едва слышно треснула ветвь огромного дерева, под которым обычно находят приют паломники Храма Льва, но испугавшись собственной наглости, замерла неподвижно, сопротивляясь слабым, пока, порывам утреннего ветерка. Вот из-за высокой стены, скрывающей аляповатую лепку неуклюжего купеческого дома донеслось слабое позвякивание, но цепной леопард высоко ценит блаженство безмолвия и свернувшись клубком, вновь погружается в тревожный сон стража хозяйских сокровищ.

Но эту неглубокую дрёму может потревожить смутная фигура, крадущаяся сквозь утренний сумрак. Впрочем, это – союзник тишины: ночной вор, пытающийся поживиться в подвалах купеческого дома. Для него вопрос соблюдения безмолвия – вопрос жизни или смерти. Цепь леопарда достаточно длинна, чтобы наглый пришелец смог, в полной мере, оценить остроту звериных клыков. И не спасёт воришку острый стилет, спрятанный за отворотом мягкого сапога: реакции человека недостаточно, чтобы соревноваться с леопардом

А рядом с осторожно ступающим романтиком полумрака, крадётся его собрат – огромная чёрная крыса. Она, как и человек, может оказаться жертвой леопарда, поэтому короткие лапки неслышно ступают в пыли купеческого двора, а тёмные глаза-бусины настороженно косятся в сторону посапывающего зверя.

Нет, сегодня леопард пропустит вторжение незваных гостей, а значит тишина не нарушится громким рёвом и воплем умирающей жертвы. Только намного позже, уже после утреннего гонга, многоголосицу пробуждающегося города разорвёт пронзительный крик обворованного торговца, трясущего свои телеса перед взломанными кладовыми.

Тишина сонно потягивается и приоткрыв один глаз, смотрит: сколько ей ещё осталось нежиться в мягкой пыли. Огромные Факельные часы на вершине Астрономического минарета, пылая ослепительным огнём показывают – до официального наступления рассвета остаётся чуть больше часа. Значит ещё час пылать ярким огням в предрассветных сумерках, дожидаясь того момента, когда служки с опухшими физиономиями, провернут рычаги утренней перемены и Факельные часы погаснут, уступая место Солнечным, ловящим первые лучи восходящего светила. Именно в тот момент, когда луч вспыхнет на гигантском зеркале Солнечных часов, сутулый Ключник Рассвета навалится всем своим костлявым телом на подопечное ему колесо и над городом прозвучит Утренний гонг.

До рассвета остаётся ровно час. Тишина точно знает, этот час уже не будет таким спокойным, как предыдущие.

Где-то громко фыркают кони и позвякивает сбруя. Цокот копыт приближается и можно различить негромкие голоса, ведущие спокойную беседу. Но пусть никто не обманывается их притворным благодушием и не менее притворной неторопливостью; Предрассветная стража хорошо знает своё дело и ни один нарушитель комендантского часа, не уйдёт от зоркого глаза опытных солдат. Хорошо, если преступник добровольно сдаётся в руки хранителей порядка – тогда его ожидает сырой зиндан или десяток – другой ударов палками по пяткам. Некоторые неблагодарные, правда, не выдерживают и этого милосердного наказания, но тем хуже для них. Горе тем безумцам, которые пытаются убежать от стражи или того хуже – оказать вооружённое сопротивление! Их судьба таинственна и ужасна. Даже ближайшим родственникам неведома судьба пленников. Изредка, в качестве величайшей милости, родным выдают голову преступника, на лице которого написано такое выражение, что даже у самых бывалых волосы встают дыбом. Такова участь тех, кто пытается нарушить спокойный сон жителей Сен-Сенали.

Так поступают с теми, кто тревожит покой тишины.

Но топот лошадиных копыт постепенно удаляется всё дальше и остаётся только слабое эхо, ещё долгое время, блуждающее по улицам, отражаясь от серых глухих стен и пугая возможных нарушителей порядка. Стоит ему стихнуть, и тишина нарушается посвистыванием утреннего ветра, который весело дёргает за ветки приземистые деревца и гонит клубы лёгкой, словно мука пыли. Ветер бешеной собакой треплет двери домов, пытаясь сорвать их с петель и танцует замысловатый танец на плоских крышах. Пробуждённые его хулиганским посвистом, начинают выглядывать из гнёзд ранние птицы и некоторые из них пытаются подавать голос, ещё немного сиплый после ночного покоя.