Сын Спартака - Саймон Скэрроу

– Я хочу знать правду, – твердо ответил Марк. – Какая бы она ни была.

– Правду… – Децим подул на руки, пытаясь их согреть. – Правда в том, что твоя мать еще жива. Она слишком красивая, чтобы ее убивать, и слишком гордая, чтобы у меня не возникло желания сломить ее.

Марк вздохнул с облегчением, услышав, что его мама жива. Потом до него дошел смысл последних слов, и у него волосы встали дыбом на затылке.

– Ты… У тебя какие-то чувства к ней?

– Конечно. Я такой же человек из плоти и крови, каким был твой отец. Почему она не может привлекать меня, как привлекала твоего отца? Она ведь была его женой. Несколько лет назад, когда Тит пришел ко мне занять денег, он взял ее с собой в Страт. Там я впервые ее встретил. В следующий раз я увидел ее у вас на ферме, когда лично пришел за первым взносом. Уже тогда я знал, что Тит никогда не сможет расплатиться и погрязнет в долгах. И я сделал ей предложение – оставить его и уйти со мной, в таком случае я спишу долг. Иначе Тит потеряет все: ферму, Ливию и тебя. Я продам вас в рабство, чтобы вернуть свои деньги. – Децим сухо засмеялся. – И знаешь, что она сделала? Она плюнула мне в лицо и сказала, что скорее умрет, чем будет моей. Ну и как тебе это, а? Твоя мать смелая. Даже смелее того дурака Тита. Да, мне кажется, в тебе больше от нее, чем от него… А теперь она останется в моем поместье и будет работать на полях до тех пор, пока не вымолит у меня прощение.

Пока Марк слушал рассказ Децима о матери, его удивление постепенно перешло в отвращение. Мысль об этой подлой, омерзительной змее, свернувшейся кольцами вокруг нее, вызвала сильный приступ тошноты. Нет, он не должен этого допустить. Он должен найти путь к спасению – убежать или выжить. И если Дециму удастся выкупить свою свободу, Марк все равно найдет его, как только освободится. Он молча дал клятву всем богам, что не успокоится, пока не уничтожит Децима.

Децим с трудом поднялся, нависнув в темноте над Марком.

– Я был рад поговорить с тобой. Но что-то подсказывает мне, что было бы безрассудно провести ночь так близко от тебя: вдруг тебе захочется что-нибудь сделать со мной. Спи спокойно, молодой человек, если сможешь. Не пытайся приблизиться ко мне. Термон будет следить за тобой.

– Термон? Здесь?

– Конечно. Я всегда держу его при себе. Хотя из-за тебя ему пришлось изменить внешность.

У Марка в голове заметались мысли. Значит, все это время Термон был среди приспешников Децима? Он вспомнил их лица, но сначала не связал никого из них с человеком, которого ясно видел несколько раз. И вдруг… Ну конечно! Бритоголовый человек с бородой. Затаившийся, ждущий приказа и удобного случая нанести Цезарю удар.

Децим, шаркая, пошел обратно, а Марк забился в угол и погрузился в мрачные мысли, полные ненависти и мести.

XVIII

Рано утром, когда солнце тускло светило сквозь редкий туман, пришел мятежник будить пленных. За ночь умерли два человека. Накануне, пытаясь ускользнуть из ловушки, они скинули с себя доспехи и плащи, чтобы легче было бежать, и остались в туниках, которые не могли их согреть. Всю ночь они просидели, сжавшись в комок, и так и умерли. На замерзших лицах сохранилось выражение мирной дремоты.

Мятежник пнул их ногой, проверяя, действительно ли они мертвы, а не притворяются, махнул рукой и стал будить остальных пинками или ударами толстой дубинкой. Пленные, спотыкаясь, вышли из загона на закоченелых ногах и остановились на узкой дорожке, ожидая, что будет дальше. Со всех сторон из своих укрытий выбирались мятежники, потягиваясь и ворча. Некоторые жевали полоски вяленого мяса с хлебом, взятые в обозе. Марк смотрел на них и бессознательно повторял губами это движение. Он весь день ничего не ел, в животе громко урчало. Но пленные римляне не получили ни еды, ни воды, а прежде чем колонна двинулась в путь, им завязали глаза.

Через несколько часов ходьбы по крутым и неровным тропам колонна достигла лагеря мятежников. Когда пленников привели в лагерь, его обитатели высыпали на улицу, чтобы полюбоваться зрелищем. Побежденные римляне были связаны одной веревкой за руки. Их командир, когда-то гордый трибун Квинт, со связанными за спиной руками ковылял за мятежником, который вел их по лагерю. За ним шел Марк в синяках и порезах от падений, полученных во время перехода.

– Пленным стоять! – скомандовал голос где-то впереди, и римляне остановились.

Немного погодя Марк услышал, как рядом с ним заскрипел снег под ботинками, и с его глаз сняли повязку. Утренний туман давно рассеялся, солнечный свет резал глаза. Марк сощурился, у него заслезились глаза. Как только они привыкли к солнечному свету, он огляделся вокруг и пришел в изумление, пораженный размерами лагеря, спрятанного в долине среди гор.

– Теперь ясно, почему нам не удалось найти это место, – сказал Квинт. – Армия могла обыскивать Апеннины хоть сто лет и так и не догадаться, что лагерь здесь.

Марк оглянулся посмотреть, откуда они пришли, и увидел, что в нескольких сотнях футов от них узкая тропа исчезает в утесе, словно в сплошной скале. Он вспомнил влажный холод последнего отрезка пути, эхо шагов и звона оружия, отраженных от сплошной скалы. Квинт был прав. Лагерь мятежников очень хорошо укрыт. Единственная опасность – предатель, который может выдать его расположение. Тот факт, что еще никто не выдал, доказывал, что рабы, собравшиеся под знамя Брикса, разделяют его пламенную веру в дело, за которое он борется.

Когда со всех сняли повязки, пленных провели в центр лагеря, к самым большим хижинам. Мятежники приветствовали своих товарищей, одержавших победу над римлянами. При виде пленных их приветственные крики перешли в поток гневных проклятий. Некоторые бросали комья грязи в Квинта и остальных римлян. Благодаря своему росту и простому плащу Марк избежал худшей участи. Вся грязь досталась трибуну, его солдатам и Дециму, выглядевшему подозрительно из-за его богато расшитого плаща.

Вскоре они оказались на открытой площадке перед большой хижиной. Охрана, вооруженная пиками, оттеснила толпу, и Марк вздохнул с облегчением, когда град «снарядов» иссяк. Он постарался скрыть свое беспокойство, выпрямился и огляделся. Хижина была самая большая из тех, что он видел в долине, и мальчик предположил, что здесь должен жить вожак восставших. Если это главный лагерь, то, возможно, сам Брикс находится здесь. В душе у Марка зародилась надежда. Брикс конечно же освободит его, даже если Марк пришел вместе с Цезарем. Придется объяснить, что он был против воли вовлечен в кампанию проконсула. Марк надеялся, что этого будет достаточно, чтобы Брикс простил его.

Марк прочистил горло и повернулся к ближайшему охраннику:

– Эй, скажи мне, это хижина Брикса? Я должен поговорить с ним.

Мятежник быстро шагнул к Марку и отвесил ему пощечину.

– Закрой рот, римлянин! Будешь говорить, только когда к тебе обратятся, если хочешь сохранить свой язык. Ясно?

Пошатнувшись от удара, Марк открыл рот, чтобы ответить, но передумал и просто кивнул: ему не хотелось получить еще одну пощечину.

Мандрак подошел к Квинту и остановился перед ним, упираясь руками в бока.

– Ну что, трибун, теперь ты совсем не такой важный и могущественный. И ты, и другие римляне. Посмотри на себя. Ты не намного старше этого мальчика, еще не мужчина, а уже ведешь себя высокомерно, с надменностью, так свойственной римским аристократам. Скоро ты увидишь, что значит, когда с тобой обращаются как с рабом.

Он холодно улыбнулся и направился к входу в хижину. Проходя мимо мятежника, ответственного за пленных, он дал указания:

– Я собираюсь поесть. Держи их около хижины. Потом пусти слух по лагерю, что, как только зажгутся костры, начнется интересное зрелище.

– Хорошо, Мандрак, – склонил голову мятежник.

Когда Мандрак скрылся за кожаным занавесом, Квинт подошел к Марку и прошептал:

– Зрелище? Как ты думаешь, что они собираются сделать с нами?

Марк покачал головой:

– Не имею понятия. Но что бы это ни было, я не думаю, что многие из нас переживут это.

К тому времени, когда на открытой площадке загорелся круг костров, у хижины собралась огромная толпа. Лица мятежников освещало красное пламя. Все в ожидании смотрели на пленных. Гул толпы напомнил Марку атмосферу у Дома сената в Риме перед началом важных дебатов. Нет, не совсем так. Больше похоже на настроение толпы на Форуме перед его боем с кельтом Фераксом. Он вздрогнул, вспомнив ужас, испытанный им перед схваткой. Ужас от предстоящей встречи с человеком, который хочет убить его, и ужас от жажды крови в глазах толпы, напирающей со всех сторон.

До наступления темноты пленные сидели на мерзлой земле со связанными руками. Наконец им дали воды и по миске жидкого варева, которое они жадно проглотили. После этого они продолжали молча сидеть в ожидании своей судьбы. Под страхом наказания им было запрещено двигаться и разговаривать.