Новый Мир ( № 1 2007) - Новый Мир Новый Мир

Таинство было небрежным, в бормотании и спешке. “Восприемники, дуньте, плюньте! Восприемники, я вам говорю!” — раздражался батюшка с отечным лицом почечника. Мальчишка, читающий “Верую”, сбивался. Мой кум, трезвенник-наркоман Жора, хладнокровный обманщик девушек, верящий, что конопля и женщины — дары Божии, пренебрегать которыми грех, был серьезен, как на суде, и в этой серьезности ясно проступало глумление.

Но первая тополиная листва клейко дышала в церковные окна, и архитектура лучей под куполом была такой плотной и отчетливой, что ее можно было запечатлеть на чертеже.

Родителей, по обычаю, на крестины не пустили, и они встретили нас на крыльце. Ася, худая и бледная, как стебелек, выросший в тени, еще меньше была похожа на женщину, чем зимой. Арсений не разрешал ей красить лицо.

Пока мы были в церкви, Арсеньева собака придушила соседскую курицу. Матерясь беззвучно, но так, что скрежетали зубы, Арсений бережно развернул двустволку и вышел. Я впервые увидела, как он убивает. Слишком многое мой бывший муж делал с этим выражением лица.

Ася, как это часто бывает с детьми, обратила жалость к щенку в гнев на него. “Так и надо, не будешь кур душить!” — сказала она со слезами.

Пес не умер сразу. Он бился и замирал на солнцепеке, и мимо него проходили к дому нарядные гости.

Напрасно я просила Арсения добить собаку. “Чтоб другим неповадно было”, — отвечал он, отводя взгляд. Искаженное выпуклостью, в глазу его отразилось подхваченное ветром кровавое перо. Вместе с щенком умирало что-то, от чего Арсений по-настоящему хотел бы избавиться: проклятие нищеты и неудач, две жены за одним столом — слишком умная и слишком глупая, эти тупые люди в его дому, для которых Арсений всегда не прав, что бы он ни сделал, потому что он никогда не поступал так, как они поступают обычно . Карие глаза забегали под дрожащие веки, пена на выброшенном языке сбилась в творог.

Гости сели к столу. Арсений пошел закапывать труп.

Через несколько дней я зашла к Асе попрощаться. Она показала мне в кустах могилу щенка, выложенную кирпичами. “Здесь я сделаю надпись. Хорошо хоть цветы эти растут. Если ты тут будешь, а со мной что случится, ты за этой могилой ухаживай, как за моей. А если я умру, ты Янку себе возьми”. — “Конечно возьму”. — “Ты на могиле поклялася ”.

Рваная юбка, из прорехи смотрело худое колено, белое, как соль. Ася подарила мне нарцисс. Пергаментный, я храню его до сих пор. Распластанный в книге, он стал похож на человеческую кожу, и мне кажется, на его лепестках — линии моей судьбы.

5

Еще была очень счастливая зима.

Шовское сияло жемчужиной. Снег — крахмал с битым зеркалом, дым из труб валил такой густой и низкий, как будто это выкатывались клубы снега.

Ася встретила меня в прихожей, обняла. Я не видела ее сквозь мигом запотевшие очки, только серая тень, словно отразившаяся в молоке, криво протянула ко мне руки. Объятие было слабым и костлявым, — я представила огромного кузнечика.

Ася начала плакать и тут же перестала.

“Мне Арсений говорит: что ребенка к горшку не приучаешь? А где он, горшок? Не купили! — говорила Ася ставшим выше обычного гнусавым голоском, отчего ее речь напоминала голошение плакальщицы. — Арсений меня бьет, живу я очень плохо. Ты когда в Москву едешь? Я с тобой и с Янкой, до весны, наверное. А то тут что? Воды горячей нет, а там у меня хоть мама. И ты”.

Я знала эту сплетню: Арсений-де сказал своей матери, что не хочет жить с инвалидом, — Ася ничего делать не может , ей еле-еле до себя, отправит Асю в Москву, к Тане, а сам будет потихоньку отвыкать от девочки.

Я решила поговорить с Арсением и, если все действительно так, забрать Асю. Прекрасно, она хотела ехать сама.

Стопы Яны были мягкие, влажные и оранжевые, как мандаринные дольки. Я долго всматривалась в нее, страшась и желая — и страшась этого желания также — увидеть в ее чертах признак дефекта, который позволил бы мне сказать Арсению: “Тебе не нужна эта дочь, как не нужна и эта жена. Отдай их мне”. Нет. Умный, спокойный ребенок, вот-вот пойдет.

Весь день я провела с ними. Зимний свет — то теплый, то холодный, то ясный, то темный — ложился на лицо Аси как на примерке, и он шел ей любой.

“Вот ты говоришь — к подруге пошла, а я тебя ревную, что у тебя ближе, чем я, подруга есть. Ну конечно, кто я такая, но все равно. Ко мне за всю жизнь никто так не относился, как ты, все подружки, какие у меня были, они смеялись надо мной, как над чудненькой, а раз ты со мной дружишь, значит — я человек!”

Я поцеловала тонкую руку, ощутив губами скелетик под шелком кожи и червячка вены на нем.

Сплетня оказалась ложной, или же Арсений не признался в своем намерении: мне едва удалось уговорить его отпустить обеих.

Собираясь на вокзал, Ася не нашла шапку и покрыла голову серым простецким платочком. В сочетании с малиновыми, увеличенными помадой губами это дало образ крестьянки, идущей продавать себя оккупантам за еду для ребенка.

Мне мечталось, что я увожу Асю и Яну навсегда. Яне скоро год, Ася справляется с ней без посторонней помощи — чего же еще ждать. Я была готова пожертвовать личной жизнью ради Аси и Яны. Мне казалось, что и Ася сможет жить так. Мне хотелось дать ей немного покоя и счастья, для которых она и была сотворена. Но сосуд ее жизни треснул. Я отчего-то не понимала, как Ася может быть счастлива с Арсением, — ведь я не могла быть счастлива с ним. Но она — была…

В эйфории ночного поезда, укутанного одеялом полумрака, я согласилась выпить водки с нашим соседом по купе. Я не сразу осознала опьянение, полагая, что это просто навалилась усталость. Только проснувшись на верхней полке через несколько часов и ощутив в глотке и носу отвратительный вкус пойла, я сквозь головную боль и скребущую нёбо жажду услышала продолжение разговора Аси с попутчиком, — они думали, что я сплю.

Он, видимо, предложил Асе непристойность. “Зря ты меня завела… Но ведь возможен еще оральный секс!” — “Нет, я говорю, не могу! Могу предложить только поцелуй!” — “Как поцелуй?” — “Не знаешь, как целуются?” — “В губы, что ли?” — “Ну конечно в губы!” — удивилась Ася. Попутчик от такого поцелуя отказался. Я снова заснула, счастливая Асиной невинностью.

Утром Ася говорила: “Он на меня глаз положил. Я ему телефон дала, если Арсений бросит, может, этот с ребенком возьмет. Ну, ты вчера была крутая! А Женя мне какой-то кричальный секс предложил. Это что такое?”

Я пояснила. Ася была шокирована.

Это целомудрие шло от Арсения. Мужество охотника, служителя Артемиды, не подразумевает сексуальность в смысле дамского угодничества. Поцелуй голубя, поза миссионера — никаких лишних, унизительных прикосновений. Ася как женщина заслуживала большего, но русалке не требовалось иного.

Яна пошла на моих глазах. В очередной раз шлепнувшись, отпустив обманчиво скользящую бахрому дивана, она поднялась и стала, покачиваясь, ходить по ковру. Мы с Асей замолчали и переглянулись. Яна ходила неправдоподобно долго, потом остановилась посередине комнаты. Затылок перевешивал ее, и она балансировала, слегка запрокидывая голову, как цветок на ветру, потом выправилась и снова пошла, внимательно оглядывая все вокруг в новом ракурсе.

“Это будет очень умная девочка, она поймет свою мать и все ей простит”.

Иногда у Аси бывали приступы злости. Однажды она возилась на кровати с Яной. Это была игра на равных, Ася не пыталась ничему научить Яну, она не покровительствовала дочери, увлеченная игровой схваткой, она пыталась победить ее, и фора состояла только в том, что Ася неудобно лежала на боку и сражалась одной рукой. Я наблюдала за ними, затаившись, как естествоиспытатель, случайно заставший за игрой чутких животных.

Яна ударила Асю головой в скулу. Ася зло оттолкнула ее, лицом вниз. Яна заплакала отчаянно, как человек, оскорбленный в лучших чувствах. Это действительно было так. Я взяла ее. “Не лезь ко мне! Как больно, теперь синяк останется! Я не переношу боли! Я очень боюсь боли!” — кричала Ася. Это была реакция сучки, которая играла с щенком и щенок прикусил ее.

Сама ребенок, Ася не делала скидки на младенчество дочери. Когда Яна была совсем маленькой, Ася забавно жаловалась: “Иногда она такая хорошая, такая лапотулечка, а иногда назло мне орет, такая вредная, злая!” — “Ася, ребенок кричит не назло, а когда его что-то беспокоит!” — “Меня тоже беспокоит, я же не ору!” — парировала Ася.