Медные колокола - Ирина Анненкова

Я стояла на высоком крыльце, с наслаждением потягиваясь и вдыхая холодный воздух, когда истошный крик, исполненный нечеловеческой муки, сдернул меня с сырых ступеней, вынес за ворота, протащил по улице и кинул к плетню через двор от «Весёлого Коня». Где-то там кричала женщина, чей разум уже не справлялся с выпавшими на ее долю страданиями, и звериным воем выходил из истерзанной плоти. Стоящие на улице и проходившие мимо люди, особенно бабы, с состраданием глядели на широкую избу за плетнем и часто крестились, призывая милость Молодого Бога.

- Что это? Кто там кричит?! – я схватила за руку стоящую рядом женщину. Та хлопотливо поправила темный головной платок, расшитый яркими маками, и с готовностью разъяснила:

- А то сноха у Васоя–кузнеца мучается, Зарёна. Две дни, почитай, разродиться не могла, уж повитуха от них и не выходила ни на минуточку! А как разродилась, так ещё хуже стало. Якунишна, жена Васоя, бает – не узнает Зарёнка никого, криком исходит, бьется – не удержать в одиночку. Отходит, поди, - тетка вздохнула и перекрестилась.

Не дослушав рассказчицу, я со всех ног полетела к постоялому двору.

- Вань, ты тут ешь, меня не жди, что останется – наверх забери, - выпалила я, подлетев к столу. – Да, и зверьё потом проведай. Я буду через дом, там больная, умирает. Я попробую помочь. Ты отдыхай, не волнуйся, а я попозже приду.

Не обращая внимания на Ваньку, пытающегося мне что-то говорить, я взлетела по узкой лестнице на верхний этаж, схватила свою сумку с травами и зельями, прыгая через две ступеньки, скатилась вниз и помчалась туда, где после леденящего душу крика вдруг воцарилась зловещая тишина.

«Опоздала, уже не успеть»,- промелькнула отчаянная мысль, в то время как я, увернувшись от давешней тетки («Куда, куда тебя несет?!!»), ловко перемахнула плетень, не тратя времени на то, чтобы войти через калитку, и кинулась к высокому нарядному крыльцу.

- Где она?!

Я, стараясь унять заколотившееся сердце, нетерпеливо смотрела на двух мужичков, одного постарше, с проседью, другого помоложе, растерянного и пьяненького.

- Ты этта, чё? Ты, парень, этта, куда? – забубнил старший, тяжело поднимаясь со ступенек и дыша мне в лицо густым сивушным ароматом. – Тебе туда низзя, во! Там этта, бабье дело, чуешь? – Он потряс толстым пальцем и покачнулся. Всё ясно. На пару оказывают всемерную моральную поддержку страдающей жене и снохе, принимая обезболивающее зелье. Мне немедленно захотелось попробовать, а не получаются ли у меня нынче боевые молнии?

Подавив в себе это человеколюбивое желание (злобную ведьму, в отличие от знахарки, к роженице наверняка не подпустят), я нетерпеливо сдернула шапку и тряхнула размотавшейся косой.

- Я не парень, я знахарка. Где больная?

- Хто?! – очень удивился молодой, не делая глупых попыток встать на ноги. Вон, батька встал, да обратно и плюхнулся, когда невесть откуда выпрыгнувшая шальная девка тряхнула на него волосьями!

- Жена твоя где, дурень? – я уже злилась.

- Зарёнка-то?! – догадался умный парень.

- Зарёнка, - со вздохом согласилась я. Нет, ну не идиот ли? У него их что, табун?

- А вон там, - уже охотно он кивнул куда-то за угол избы. И в этот момент я снова услышала, где именно.

Невысокая мыльня стояла позади дома. Через неплотно прикрытую дверь хлестал крик, разносившийся по всему селу. Я влетела внутрь.

На широкой лавке две дюжие бабищи с трудом удерживали бьющуюся в их руках молодую женщину, почти девочку, одетую в тонкую перепачканную кровью рубашку, простоволосую, с черным искусанным ртом и перекошенным от боли лицом. Зажмурившись и судорожно запрокинув голову, она выгибалась дугой и истошно орала, одновременно пытаясь вырваться от держащих ее теток. Пот лил градом со всех трех.

В изножье лавки стояла плотная низенькая женщина, что-то делавшая с несчастной Зарёнкой, причем каждое движение ее рук сопровождалось новыми криками боли.

Мне удалось сдвинуть повитуху в сторону лишь со второй попытки. Видимо, я как-то сумела быть убедительной: баба сперва попыталась громко протестовать против моего вмешательства в ее целительский процесс, однако повнимательнее вглядевшись в мое доброе-предоброе лицо, она на удивление быстро замолкла и юркнула в угол.

Растворенный в чашке холодной воды маковый отвар и две капли вытяжки из болиголова в сочетании с несложным заговором быстро сделали своё дело: Зарёнка перестала кричать, судороги ослабли и вскоре совсем прекратились. Я кивнула теткам, державшим женщину, и они отпустили ее обмякшее тело. Их лица выражали одновременно облегчение и недоверие: а вдруг оно опять ка-ак прыгнет?!

Теперь Зарёнку было можно и осмотреть. Раскрытыми напряженными ладонями я медленно водила по жизненным линиям, идущим вдоль ее тела, улавливая потоки сил, их чистоту и мощь. Затем пришлось задержаться на покрытом испариной лбу, неровно вздымающейся груди и животе, твердом, как доска.

- Ведьма, как есть ведьма, - прошипела из своего угла повитуха, - гони её, Якунишна, в три шеи, да вели кому-нибудь до старосты добечь, пусть он с ентой нечистью по-свойски потолкует!

- Погоди, баба Вевея, - возразил ей спокойный уверенный голос. Его обладательница до этого момента стояла неподвижно, и я ее почти не заметила – так, тень на стене. – Ты же сама недавно говорила, что не совладать тебе с Зарёнкиной немочью, не знаешь ты, как ей пособить. А вдруг ей удастся? Пусть попробует.

- Попробует, попробует! - проскрипела Вевея. – Что тут пробовать? Сглазили твою сноху, вот что я тебе скажу. Да так сглазили, что горячка черная ее скрутила! Теперь ей никто не поможет!

- Я не ведьма, а знахарка, - сквозь зубы процедила я, на всякий случай, для проверки, ещё раз проводя руками вдоль тела молодой женщины. – И сглаза на ней нет, как нет и никакой черной горячки, по крайней мере пока, - тут я многозначительно взглянула на повитуху, которая возмущенно пискнула и спрятала под грязный фартук перепачканные руки.– Родимчик родовой у вашей снохи. Тяжелый. Но я постараюсь помочь.

Это правда, сглаза я не обнаружила, но вот ауру бедняжке кто-то опустошил знатно. Интересно, кто именно? Может, мавка{5} у них неподалеку завелась? Или добрые люди постарались? Та же повитуха, к примеру – милейшая женщина!

Так, с этим потом. А сейчас завариваем золотой ус, прибавляем плоды шипояда, пустырник, цветки ноготков. В готовое снадобье вливаем три капли настойки живокости. Это зелье поможет расслабить каждую жилку, каждый сосудик, каждую мышцу в теле Зарёнки, снять болезненное напряжение, ведущее к судорогам.

- Давайте ей это по ложечке, а я пока другое лекарство приготовлю, - попросила я Якунишну. Женщина молча кивнула, забрала у меня чашку с зельем, присела на лавку подле снохи и скупыми точными движениями принялась поить ее. Я же принялась по каплям отмерять настойку благородной голубой плесени, которую бабушка Полеля научила меня выращивать на овечьем сыре, а затем и готовить из нее необыкновенное снадобье, заживляющее раны и излечивающее любую горячку (которая тоже была, честно говоря, уже на подходе) получше знаменитого отвара адоксы вонючей.