Осенний свет - Джон Гарднер

И вот сегодня эту темень, неестественно рано, как и каждый год об эту пору, упавшую на землю – будто лоскут черного брезента, – они относили, если и не умом, то кровью, к чему-то слегка волшебному, к хитроумной деятельности маленьких эльфов. Может быть, если бы не это волшебство, Сэм Фрост не стал бы передавать то, что ненароком подслушал по телефону, – что старый Джеймс Пейдж посадил сестру под замок.

– Ну да?! – Билл Партридж так и подался к Сэму. – Запер старую Салли в спальне? Видать, рехнулся.

Сэм, красный, давясь и чуть не плача от смеха, только кивнул.

– Она, конечно, кого хочешь доведет, – признает Билл Партридж. Голос у него был гнусавый, тонкий, будто циркульная пила воет. Сидел он в шляпе, от длинного красного носа вниз под остатками жидких усов тянулись две глубокие складки, обрамляя рот и усеченный подбородок.

– У нее довольно странные взгляды, – высказывается Генри Стампчерч – человек серьезный, огромного роста, с лошадиными челюстями, хотя в нем есть примесь валлийской крови, – и вопросительно смотрит на Сэма Фроста: не известно ли ему еще чего?

Сэм Фрост кивает, с его красного лица еще не сошла улыбка.

– Можно его понять, – говорит он. – Человек всю жизнь работал, деньги в банк откладывал, и вдруг она является с ложкой, он-то к ней по-божески, а она в два счета прибрала его к рукам, даже политические дела и то за него решает.

– Ну да? – изумляется Билл Партридж.

Сэм опять кивает:

– Она за демократов.

Они выжидательно смотрят на него, еще не сознавая, что забавная история приобретает мрачную окраску.

Сэм кивает и щурится, словно собрался опять улыбнуться, но на этот раз улыбка вышла растерянная, не получилась.

– Моя старуха звонит ему насчет взносов в республиканский фонд, а старая Салли и говорит: «Джеймса дома нету». А врет, потому что слышно было, как он кричит ей откуда-то, кто, мол, это меня спрашивает?

Они сидят молча, с вытаращенными глазами, постепенно осознавая ужасный смысл его слов.

– Стрелять таких надо, – задумчиво говорит Билл Партридж и наполняет свой стакан.

К этому времени Льюис и Вирджиния Хикс приехали в дом ее отца и приступили к миротворчеству. Дикки они оставили у соседки в Арлингтоне, а сами помчались в гору что было духу в их тарахтелке-машине, и Джинни в два счета удалось уговорить старика отпереть теткину дверь. Это оказалось бесполезно – как и был убежден Джеймс Пейдж, иначе бы он никогда им не уступил.

– Таких двух упрямцев свет не видывал, – сказал Льюис, ни к кому не обращаясь. Старуха заперла дверь изнутри на задвижку и объявила им, что скорее умрет, чем выйдет туда, где расхаживает на свободе этот буйно помешанный. Джинни и Льюис вели с ней переговоры, стоя под дверью в верхнем коридоре, а старик с полным безразличием возился внизу на кухне, однако дверь на лестницу приоткрыл, и в щелку ему все было слышно. Джинни с каждой минутой все больше злилась и уже чуть не плакала; Льюис впадал в уныние.

Льюис Хикс был небольшого росточка и, хотя доживал четвертый десяток, оставался по-мальчишески худощав. Он даже не снял серый рабочий комбинезон, в котором пришел домой – как раз когда Джинни позвонила отцу. Его стриженые волосы торчали ежиком, от природы сухие, как пыль, и примерно того же цвета, подбородка у него, можно сказать, не было, на шее выступал большой кадык, а над верхней губой темнели незначительные бурые усики. Один глаз у него был голубой, один карий.

– Тетя Салли, – сказал он, поскольку у подъезда стояла его машина с невыключенным мотором и жгла попусту бензин и, кроме того, надо будет еще платить женщине, с которой остался Дикки, – все это денег стоит.

Такое выступление было совсем на него непохоже, и он сразу же оглянулся на Джинни. Он сам уже понял, как оно мелочно и неубедительно прозвучало. Достаточно было одного ответного взгляда Джинни, и он поспешно опустил глаза. Но все равно, считал он, от него слишком многого хотят. Если полоумные братья дерутся с полоумными сестрами, ему-то какое до этого дело? Выйдет она оттуда как миленькая, проголодается и выйдет; ну, а нет, тогда и будем голову ломать. Он снова взглянул на Джинни и отвел глаза. Ему всегда недоставало убежденности, какие бы веские доводы он ни приводил. Жизнь – штука обтекаемая, правду от неправды отделить трудно, все равно как различить старые запахи в брошенном амбаре. А надежного в ней только и есть что молотки, да гвозди, да полоски кожи, да часовые пружины. И всякие эти сложности между людьми Льюис терпеть не мог; ему куда больше по душе было одиночество у себя в подвале, где он оборудовал мастерскую, или подальше от людей где-нибудь в кленовых посадках, куда его приглашали подстричь деревья, или на заднем дворе у соседа, который нанимал его сгребать прошлогодние листья – и не оттого, чтобы люди, по мнению Льюиса Хикса, были глупы или жили по грубо упрощенным, прямолинейным правилам, хотя это так и есть, и он это понимал, а потому, что он, человек тихий и малообразованный, почти во всяком затруднении всегда видел две стороны и при этом обычно – ни одного выхода.

Джинни раздавила сигарету в стеклянной пупырчатой пепельнице, которую держала в левой руке. Когда она сердилась, лицо ее обычно серело и чуточку припухало, и Льюис тогда настораживался и еще больше сникал и растерянно теребил одним пальцем ус.

– Тетя Салли, – сказала Джинни, – я хочу, чтобы ты оттуда вышла. – Она прислушалась и, не получив ответа, сверкнула глазами на Льюиса, словно безумство ее родичей было всецело на его совести; потом опять позвала: – Тетя Салли!

– Я тебя слышу, – отозвалась старуха.

– Ну так как, ты выйдешь или нет?

– Не выйду, – ответила старуха. – Я же сказала. Если со мной обращаются как со скотиной, то пусть тогда уж и держат взаперти.

– Ну да, – произнес снизу отец Джинни, – от скотины хоть какой-то прок есть.

– Видишь, как он ко мне относится? – жалобно подхватила старуха. Может быть, она даже плакала.

– Скотина хоть отрабатывает свое пропитание, – донеслось из кухни.

– Не нужно мне пропитания! – крикнула она в ответ и сама почти поверила в свою правоту. – Мне только нужен уголок умереть спокойно.

– Тетя Салли, – сказала Джинни, – ты должна выйти и поесть хоть что-нибудь.

Ее голос зазвучал еще резче, вероятно, ее раздосадовали жалкие слова про смерть.

– Не хочу! – так же резко отозвалась из-за двери старуха.

Тон ответа был окончательный. Льюис подумал, что больше они от нее, пожалуй, ничего не добьются. И Джинни, наверно, подумала то же. Она посмотрела на мужа, как бы прося о помощи, но тут же спохватилась и занялась раскуриванием новой сигареты. Управившись с сигаретой, она сказала:

– Тетя Салли, я принесу сюда под дверь поднос, и мы уйдем. Когда захочешь есть, выйди и возьми.

Ответа сначала не было. Потом тетя Салли пробурчала:

– Не утруждалась бы понапрасну.

– Что-что? – переспросила Джинни.

– Я бы на твоем месте не утруждалась понапрасну. Я есть не стану, а когда вы уедете, он все возьмет и скормит свиньям.

Джинни глотнула воздуху, вернее, одного сигаретного дыма – так показалось Льюису. Он вообще был склонен к опасениям, а бесконечные сигареты жены были его главной тревогой, хотя он старался ее не выказывать. «Нам пора домой – думал он. – Джинни отлично понимает, что тут ничего нельзя сделать, а все равно не отступается». Льюис грустно покачал головой, защипнул ус, но сразу спохватился и засунул руки в карманы комбинезона.

– Нам пора ехать за Дикки, – заметил он как бы вскользь.

– Да знаю я, – досадливо отозвалась Джинни, и Льюис, словно сам удивляясь, что произнес эти слова вслух, вздернул брови, запрокинул голову и сосредоточил свое внимание на двери: масляная краска цвета слоновой кости в нескольких местах облупилась. Непроизвольно протянув левую руку, он ковырнул квадратным ногтем, и большие светлые хлопья упали на пол. Надо ее всю ободрать и зачистить, подумал он. Он хорошо знал, что красить дверь придется ему, и все остальные двери тоже, а заодно и косяки, чтобы в тон, и новые обои клеить – и все без денег, потому что он зять, а старый Джеймс Пейдж скряга, каких поискать. Льюис виновато понурился. Раз краска лупится, значит, как ни клади, надо ему привести дверь в порядок.

Тетя Салли за дверью негодовала, упиваясь своими тревогами и страданиями:

– Здесь у нас свободная страна. Можете сказать ему. У меня есть права, как у каждого человека!

– Верно! У нее есть право, как только пожелает, собрать пожитки и убраться отсюда, куда ей больше нравится! – крикнул снизу отец Джинни.

– Вот как он считает, слышите? – Тетя Салли с такой готовностью ринулась в бой, что вчуже было ясно: все это у нее давно наболело. – Страна свободная, помирай как хочешь. Про пособия, вы не слышали, как он рассуждает?

– Тетя Салли... – начала было опять Джинни, но не договорила, понимая, что все усилия бесполезны. Это было очевидно и остальным.