Вспять: Хроника перевернувшегося времени - Алексей Слаповский

— Кто это — мы?

— Ну, я советовался кое с кем.

— Почему я не знаю?

— Теперь знаешь.

— Чудите вы… Хотя меня вот, между нами говоря, отец лупил, не ремнем, правда, и не розгами, а зажмет голову под мышку и кулаком по темечку постукивает. И вбил ум, между прочим, — я и образование получил, и сижу на хорошем месте, и уважают меня. Но все-таки… С юридической точки зрения как-то… У нас и в кодексе такого наказания нет.

— Мало ли. Вон горские народы до сих по шариату судят, и плевать они хотели на твой кодекс. А в казачьих станицах, я слышал, давно уже потихоньку порку ввели — на майдане, при общем сходе.

Власть знает, но закрывает глаза.

— Все равно, надо с Валентиной Матвеевной обсудить.

Чикин имел в виду председателя городского суда Мутищеву.

Оптов сказал, что как раз собирался это сделать.

Позвонили Мутищевой, пошли к ней: она находилась в другом крыле того же здания.

Валентина Матвеевна сходу начала жаловаться: суд дезорганизован, на заседания никто не является, ссылаясь на то, что они уже были, и вообще, если так дело пойдет, в стране наступит полная анархия. И уже наступила, если иметь в виду вчерашние события.

— О том и речь! — сказал Оптов.

И изложил свой план.

Мутищева, как и Чикин, сначала сомневалась, а потом поняла: другого способа обуздать бесчинства, наверное, просто нет.

Чикин дал команду своим сотрудникам, которые обрадовались конкретному делу и в течение нескольких часов отловили всех, кто принимал участие во вчерашнем погроме. Это было сделать нетрудно:

свидетелей уйма, соседи охотно указывали на хулиганов, боясь, что вчера они громили магазины, а завтра примутся за тех, кто живет рядом (некоторые уже и принялись: кто сарай поджег, кто в машину соседа камнем бросил — просто так, для озорства). Да и хулиганы не очень-то упирались. Свежие, бодрые, включая тех, кто вчера был убит, они, собранные в спортзале школы, с азартом и хвастовством вспоминали вчерашние приключения и, похоже, были не прочь еще покуролесить.

Спортзал был выбран не случайно: он имел крепкую металлическую дверь и окна из толстых стеклоблоков, которые без подручных средств разбить невозможно, а средств этих в спортзале не было — заранее убрали брусья, гимнастическое бревно и демонтировали шведскую стенку.

Родители арестованных подтянулись в центр, к административным зданиям, желая знать, что власть намерена сделать с их детьми.

Тут вышла секретарь суда и пригласила всех на экстренное заседание.

В самом суде не нашлось достаточно большого помещения, поэтому перенесли заседание сначала в зал совещаний администрации, а потом и вовсе в кинотеатр.

Не только родители и родственники подростков, весь город собрался в кинотеатре, что было на руку устроителям: они как раз и хотели широкой публичности. В первом ряду, но по разные стороны, сидели Столпцов и Перевощиков с женами. Анастасия не пришла. Илья Микенов явился по повестке и только здесь узнал, что судить собираются вовсе не его.

— До вас тоже очередь дойдет, — сказал ему многозначительно Оптов.

Начались слушания.

Свидетели и пострадавшие охотно рассказывали о том, что произошло.

Но, поскольку все разбитое и разграбленное оказалось цело, а все ушибы, увечья и повреждения испарились, обвиняемые, свидетели, адвокаты, да и публика, были настроены на шутливый лад. В дальнем ряду сидел Посошок с Владей Корналёвым и, хотя был в приподнятом алкогольном настроении, общего настроя не разделял.

— Зачем они это делают? — не понимал он.

— Для проформы, — отвечал Владя. — У нас всё для проформы делается. Отреагировать как-то надо? Вот они и реагируют.

Но тут зал вдруг затих. Слава и Владя поневоле прислушались к словам выступающего прокурора Оптова.

— Таким образом, учитывая тяжесть содеянного, — говорил он, — учитывая ту опасность, которую представляют для общества обвиняемые, учитывая, что может быть создан опасный прецедент безнаказанности, учитывая, что если сегодня обошлось и мертвые ожили, потому что после понедельника наступило воскресенье, но завтра может не обойтись и мы будем иметь гору трупов…

Тут Оптов сделал паузу, чтобы слушатели уяснили глубокий смысл его слов, и, судя по задумавшимся лицам, эффект был достигнут: очень многим впервые пришла в голову эта не очень сложная, в общем-то, мысль. Ведь могут не другого, а меня убить, подумал рупьевский обыватель. И завтра не воскресну, а — насовсем. Действительно… Нехорошо…

— Поэтому! — повысил голос Оптов. — Вина доказана, преступление совершено, и я прошу суд назначить наказание в виде… — Оптов замялся, ему не хотелось произносить слово «порка», — в виде телесного наказания посредством, — и опять он запнулся, — посредством подручных средств, как то… — и снова заминка, надо выговорить «розги», но не выговаривается, — посредством древесных прутьев.

— Розог! — строго поправила Мутищева.

Зал взорвался. Возмущение виновных подростков и их родителей потонуло в шквале одобрительных выкриков.

После этого выступали адвокаты, ссылавшиеся на двадцать первую статью Конституции, в соответствии с которой никто не должен подвергаться пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию, но их никто не слушал, зал в один голос требовал выпороть мерзавцев. Правда, некоторые склонялись в пользу порки ремнем. Им возразили ветхие старики. Ремень — баловство, сказали они. Ремень гладит, а розга сечет!

Слово взяла Мутищева.

— Суд считает вину доказанной, — сказала она, — и приговаривает обвиняемых к телесному наказанию в виде тридцати ударов розгами каждому.

— На каком основании? В каком кодексе вы эти розги нашли? — закричали адвокаты.

Мутищева усмехнулась, она была готова к этому вопросу. Взяв в руки книжечку с триколорной обложкой, имевшую государственный вид, внушающий уважение, она громко прочла, сделав голос нейтральным и как бы намекая этим: не я сужу, закон судит:

— «Статья пятьдесят пять! Права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только (заметим ради полной правды, что сомнительное слово «только» Валентина Матвеевна выпустила) в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства. Статья пятьдесят шесть, пункт один! В условиях чрезвычайного положения для обеспечения безопасности граждан и защиты конституционного строя в соответствии с федеральным конституционным законом могут устанавливаться отдельные ограничения прав и свобод с указанием пределов и срока их действия. Пункт два! Чрезвычайное положение на всей территории Российской Федерации и в ее отдельных местностях может вводиться при наличии обстоятельств!»

Окончание фразы — «в порядке, установленном федеральным конституционным законом» — Мутищева тоже опустила во избежание ненужных прений. Зато слова «И В ОТДЕЛЬНЫХ ЕЕ МЕСТНОСТЯХ» произнесла четко и громко, оглядев при этом зал.

Народ был подавлен — но в хорошем смысле слова. Никто не ожидал, что в конституции может найтись оправдание для затеянной акции, а смотри ж ты, нашлось, да еще какое точное.

Мутищева же давно знала, что с помощью нашей конституции можно оправдать все что угодно, поэтому торжествовала, видя оцепенение людей перед лицом всеохватывающего основного закона.

Затем обсудили процедурные детали и, не откладывая, приступили к исполнению. Подростков, закованных в наручники или связанных (наручников не хватило), вывели на площадь. Среди них имелись и девушки, что вызывало кое у кого дополнительный интерес. Преступники были растеряны. Некоторые родители, в первую очередь, конечно, матери, пытались протестовать и даже отнять своих чад, но их утихомиривали и полиция, и общественность, да и отцы тоже. Немало нашлось и таких родителей, кто предстоящую порку вполне одобрил.

— Нам бы и самим давно надо было догадаться! — говорили они.

Кто и когда успел заготовить розги и сколотить десять лавок, неизвестно. Но они были готовы и ждали своих жертв.

— Только барабанной дроби не хватает, — заметил Владя Корналёв.

— В тишине страшнее, — глубокомысленно заметил Посошок.

И был прав: тишина делала процедуру жутковатой, но при этом значительной и торжественной.

Сечь вызвались владельцы разграбленных накануне магазинов, но им не доверили: во-первых, частные лица, во-вторых, из-за мотивов личной мести порка будет слишком жестокой. Решили это поручить людям государственным, лично не заинтересованным, — младшим чинам местной полиции.

Наказываемых уложили, наказывающие встали над ними, одновременно поднялись розги и одновременно опустились. Вопли исторглись из десятка глоток, какой-то пьяный папаша бросился вмешаться, но был остановлен. Дальше пошло легче. Получив свои тридцать розог, наказанные дрожащими руками натянули одежды, обратили несчастные лица к родным, Мутищева, взявшая на себя общее руководство в этом деле, разрешила им воссоединиться: для них наказание закончено.