Караул устал - Василий Павлович Щепетнёв

Но объедаться не стал. Вредно мне объедаться. Не ко времени. Два яйца всмятку, тост со сливочным маслом, чашка чая — всё.

Купив в вестибюле «Правду» и «Życie Warszawy», я вернулся в номер.

Обе газеты сегодняшние. Если для «Życie Warszawy» ничего необычного в том нет, то «Правду» ведь как-то доставили сюда. Как? Нашёл на последней странице — отпечатано с матриц в здешней типографии. Значит, авиасообщение сохраняется. Ну, я и не сомневался. Просто пассажирское прекращено. Но, думаю, ненадолго.

О турнире в «Правде» — несколько строчек, зато варшавская газета отдала почти половину полосы. С фотографиями. Блестящий турнир, блестящее выступление советского шахматиста. А польским мастерам ещё учиться и учиться, самокритично признали поляки. Пусть учатся. Взаимообогащение культур как способ движения к победе коммунизма во всём мире!

Опять пришел Женя. Что-то он стал меня раздражать. То ли очень ловко притворяется, то ли на самом деле такой… ни на что не годный. Таскается за мной, как навязанный кузен: дядя с тётей уехали, к примеру, на курорт, а сына подкинули взрослому уже человеку, мол, пусть при тебе побудет. Толку от него чуть, но и вреда тоже никакого.

Толку от него, действительно, чуть. С печалью вспоминаю Антона, Нодирбека, Ефима Петровича. Но — нечего сожалеть о невозвратном.

Моя версия — пристроили его ко мне «по блату». Реальный сын, внук или племянник влиятельного лица. Пусть, мол, съездит, напишет потом обстоятельную записку, как благодаря его руководству гроссмейстер Чижик не давал воли несоветским инстинктам. А советским давал, в результате чего и достигнута победа.

Непотизм, он везде непотизм.

Нет, это не повод для расстройства, отнюдь. Вероятно, Чижика считают человеком надёжным, проверенным, своим. Уж если он из капстран не сбежал, имея миллионы, то уж из Польши и подавно не сбежит. Куда бежать-то, да и зачем? В Советском Союзе у него всё, о чём только можно мечтать: почёт, уважение, правительственные награды, отличная квартира в Москве, отличный дом в Сосновке, семейное положение, как у султана, чего еще нужно? За границу поехать? Да пожалуйста, в Польшу так в Польшу, в Швецию, так в Швецию. Пусть прославляет Родину своими достижениями, нам не жалко. А раз он опытный и надёжный — зачем приставлять к нему зубра? К нему можно и телёнка приставить, пусть пообтешется, присмотрится, понюхает, как оно — в поле.

Женя кашлянул.

— А, пришёл. Извини, я задумался. Наелся?

— Наелся, но… Сколько не съешь, завтра опять захочется.

— Это да, брюхо былого добра не помнит. Как и многие люди. Но то завтра, а у нас сегодня. Сколько ваш номер в сутки стоит?

— Шестьдесят восемь злотых.

— Изрядно, — я демонстративно побарабанил пальцами по поверхности стола. — Это вам петь и петь. Я заметил, что за песню в ресторанчике редко больше пяти злотых подают. Еще и дадут ли? Спойте что-нибудь народное, Женя.

— Не стану, — ответил Евгений Попов. — Никогда советский человек не унизится до выступлений в кафе-шантанах.

— А ведь вы, Женя, поди, Штирлицем мечтали стать, Иоганном Вайсом, Генрихом Эккертом, Паулем Зибертом.

По тому, как покраснел Женя, я понял, что угадал. Да чего угадывать, каждый нормальный пацан мечтает стать Штирлицем или Зибертом. Нашим разведчиком Кузнецовым то есть.

— И если ситуация потребует, разведчик станет хоть певцом, хоть укротителем тигров, кем угодно станет, чтобы выполнить задание Родины. Даже великим шахматистом, — добавил я для пущего тумана.

— Вы… Вы разве…

— Речь не обо мне, — я всем видом показал, что пререканий не потерплю. — Последний раз спрашиваю: будете петь? Считаю до трёх, да или нет. Раз…

— Да, — ответил Женя. — Но я плохо пою.

— Это не беда. Собирайтесь, через полчаса выходим.

— Куда?

— Сначала в музей Ленина. Укрепить дух. А потом пойдём петь.

— Но как же вещи… номер…

— Оставьте номер за собой. В этом отеле денег вперед не потребуют, вы же знаете.

— Знаю, — сказал он, но как-то неуверенно. Похоже, прежде он останавливался только в таких местах, где деньги платят вперёд.

Да, я дурачился. Немного, чуть-чуть.

И мы отправились в музей.

Дворец был куда меньше Зимнего. Но мне понравился. Я бы от такого и сам не отказался. Ходили, смотрели, читали надписи. Экспозиция скудная, да и какой ей быть? Ленин в Польше жил на литературной зарплате, сто рублей в месяц от «Правды», да и те деньги издатель, Полетаев, платил неаккуратно, постоянно задерживал. Видно, тоже считал, что Ленину на безденежье жаловаться стыдно.

Но Ленин жаловался и требовал, не видя ничего постыдного в желании получить обусловленную плату. Но, и получив заработанное — как разгуляешься? Хватало только на самое необходимое, а приобрести вещь, годную для музея, рояль, шкаф или мотоцикл, средств не хватало. Вот и преобладали в музее старые выгоревшие газеты, да фотографии мест, где жил Ленин. Не во дворце, нет. Далеко тем домам до дворцов. Хотя не такие уж и плохие дома были у польских крестьян, дом Терезы Скупень — пани Терезы Скупень — хоть куда. В революцию его точно бы реквизировали, а пани Терезу чуть позже записали бы в кулаки с оргвыводами, но Вторая Речь Посполитая обходилась с собственниками уважительно.

Но подошёл час, и мы покинули музей.

Такси (водитель — пани) довезло нас до до «Музы» — государственной фирмы грамзаписи.

— Я… Я должен буду тут петь? — голос у Жени сел.

— Посмотрим.

Нас ждали. Точнее, меня.

С «Аббой» не получилось. Отказалась «АББА». Да, сказали, музыка замечательная, идея отличная, но АББА — это позитив, это оптимизм, это задор, это светлое настоящее. «Пустыня» была интересным и успешным экспериментом, ведь «Пустыня» тоже, в общем-то, позитив, оптимизм и задор. А «Любовь, комсомол и весна» — вообще блеск. Но новая опера, «2026» — трагедия. Безнадёга — или почти безнадёга. «АББА» себя ассоциировать с трагедией не станет.