Век перевода. Выпуск первый (2005) - Евгений Витковский

КАПЛЯ

Памяти X. Н.

Проснувшись утром я закашлялсяи на губах показаласьбольшая капля крови.— Ну что, опять за старое? —спросил я себя.Но приглядевшись получшепонял что это была не каплякрови, а ярко-красныйцветок что раскрывал и смыкал лепесткии бредил.

ГЕОРГИС ПАВЛОПУЛОС (р. 1924)

ПРОБА

Наверху накрывали на стол для свадьбыа мы с сестренкой невестыспустились в погреб за сыром.Я открыл бочку и окунул палецв пахучую мякоть. Он был весь в рассолеОна взяла меня за палец и сунула его себе в ротчтобы попробовать первой.

РАЗБИТОЕ ЗЕРКАЛО

С тех пор прошли годы. Он всё еще сидел в одиночестве домаГлядя на стену, туда, где висела картина.Как будто корабль — он не мог припомнить не мог различитьчто там на ней нарисовано. В комнате было темно и нетникакой картины сказал он.Ту, что ты видишь, должно быть, годами ты создаешьв умев неизменном сумраке где зарождаются сны.

Он спокойно поднялся и включил свет. Тогда он увидел что на стеневисит разбитое зеркало его юности.Из застывшего золотого огня выходила женщинанагая вплоть до мрака ее и он опускал глазабоясь обнаружить свое желание. Но она почуяла и расхохоталась бесстыдноища любого повода коснуться его и раздразнить еще больше.Покуда он не осердился и запустив пальцы ей в волосыне вытащил шпильки — и пряди рассыпались по плечам.

Теперь она дрожала всем телом и от ее испуганного взглядабыстро отчалила и пропала крошечная яхтас намалеванным на борту названием лавкигде они сходились когда-то с такой любовью. С такой любовью.И это была та картина что он пытался припомнить. И вдруг он узнал ее.И сказал «почему». И она горько шепнула «сам знаешь, что спрашиваешь».И в последний раз указала емуна разбитое зеркало его юности.

ПРАХ

Мице

Ветер шумелвздымая их прахдо самого небаона боялась бояласьэй трусиха кричал он ейПерестань дурачок говорила емууже мы не на землеу нас нет больше кожинет волосдаже глаз и то нет

Мы стали прахом говорил ейно ведь ты меня видишь и я тебя тожеи любовь всё еще длитсяона не может стать прахоми любовь всё еще длится

Я твой прах говорила емуа ты мойно куда мы подымаемся кудаветер всё шумит и ты пропадаешь из видуэй трусиха кричал он ей

Перестань дурачок говорила ему

Я ПРИДУ

Он остановился за домому изгородии увидел сохнущее бельевелосипед, мотыгурезиновый шланги опрокинутую бочку на газоне.

Потом он вошел в сад.Заглянул в окно кухнии увидел мужа своей женыиграющего с детьми.А она стряпала, улыбаясь им.

Они забыли меня, ну и ладно, сказал он.Я приду посмотреть на них снова и сновая хочу видеть их часто.

Не могу привыкнутьк темноте там внизу.

ДИМИТРИС ЯЛАМАС (р. 1960)

***

я проснулсяночьюбыло ещетемнотолькотонкий зеленыйлучв коридореанатомички —Святой Антонийигумен пустыниблаговествующий рыбам

С ВОСТОКА

Запада я никогда не любил

строят церкви а в них поселяются птицынаряжают принцесс а их карлики рубяткачают детей а их сны отравлены

Господиво мраке смертномблагослови достояние Твое

Алексей Кокотов{21}

РОБЕРТ БРАУНИНГ (1812–1889)

ТОККАТА ГАЛУППИ

IО Галуппи! Бальдассаре, мне невесело с тобой,Всё я слышу — не глухой я, всё я вижу — не слепой,И тебя я постигаю, но с печальною душой!IIВот ты здесь, про что расскажешь старой музыкой своей —Про купцов и купол Марка, вольный город без царей,Где кольцо топили дожи средь лазоревых зыбей?IIIГород с морем вместо улиц… Что за мост дугою встал?Шейлока? Ах да, тот самый, где плескался карнавал:И сейчас всё это вижу, хоть вовек там не бывал.IVМоре, небо, маски, игры. Молодыми май любим.В полночь праздник начинался, в полдень не расстаться им,Ну а завтра всё сначала, но с поклонником другим.VТам синьора уж синьора. Грудь высокая полна —Разместиться места хватит. И приветлива она.Щечки круглы, губки алы. В обращении вольна.VIКак они любезны были. Трудно все-таки стоять,Теребя лишь бархат маски или шпаги рукоять,Час молчать, пока токкаты ты не кончишь исполнять.VIIЧто там? Слезы малых терций. Септима, как вздох вдвоем,Задержанье, разрешенье, — неужели мы умрем?Всё же квинта ободряет — нет, еще мы поживем!VIIIБыл ты счастлив? — Да, пожалуй. — А сейчас? — Я да, а ты?Нету счета поцелуям. Прочь тревожные мечты!Но ответа доминанта ждет у тактовой черты.IXВсё, конец, — удар октавы! Ты и бремя славы нес.«О Галуппи! браво! браво!» — «В ларго не скрывала слез». —«Умолкаю тотчас, слыша, как играет виртуоз».XИ к забавам возвращались. А потом по одному(Этому — уж всё постыло, дел не впроворот — тому)Смерть их молча уводила навсегда в ночную тьму.XIРазмышляю ли — иду я той дорогой иль не той?Торжествую ль, выкрав тайну у Природы в кладовой,Всё равно, тебя услышав, содрогаюсь, сам не свой!XIIТы сверчок, ты злобный призрак, на пожарище скрипишь.А Венеции потратить — заработанное лишь:Прах и пыль. Душа бессмертна, коль ее ты различишь.XIIIВзять мою хоть. Я геолог, физиком сумел прослыть,Математик я, забава — уравненье мне решить.Смерти — бабочкам бояться. Я умру? — Не может быть!XIVНу а те венецианцы, безрассудны, хороши,Распускались, отцветали, вызрел плод ли там, в тиши?Поцелуи прекратились — что осталось от души?XV«Пыль и прах!» — опять скрипишь ты. И болит душа моя.Эти волосы и руки, звуки, краски бытия —Всё умолкло, всё истлело… Холодно. Старею я.

У ОГНЯ

Где мне быть в эту осень — я твердо знаю:Холодает. Длинней и темней вечера.Краски блекнут твои, о душа, звуки тают,Многогласие немо твое. Пора!Твой ноябрь наступает.

У огня отыщусь я. И, ясно без слов,С древней книгой, где мудрость веков хранится.Ветер хлопает ставней, звенит засов,Я листаю, листаю страницы.Только проза теперь. Никаких стихов!

За дверями я детский шепот ловлю.«Здесь он, здесь. Углубился в Греков.Можем мы убежать (я молчу, терплю),Там в леске, у ручья, где полно орехов,Мачту вырежем кораблю!»

О, конечно, вы правы, мои друзья,Я читаю, затерян в таинственном мире.В лабиринте сознания странствую я,Ответвленья то уже, то шире, —Где дорога моя?

Как в орешнике, тесно в грядущем. Стою.Не пробраться. Где больше простора?Кто-то манит меня. Я тебя узнаю.Мы идем очень быстро. И скороПопадаем в Италию, юность свою.

Я держу твою руку. Знакома она,Ей послушен, куда ни влекла бы!О Италия! Девушка ты, никому не жена,Пусть толпятся соседи — надежды их слабы.В их груди ты огнем зажжена!

Мы руины часовни проходим опять,Выше путь нас ведет по ущелью.Погляди, деревушка? Никак не понять.Или мельница кем-то поставлена с цельюЛишь тоску средь безлюдья унять?

Вот еще поворот — и мы в центре вещей.Обступил нас обоих темнеющий бор.О, как вьется, блестит меж камней и корнейЭта струйка воды! Вниз обрушившись с гор,Превратился поток в ручей!

Вон внизу озерко. Не его ль он питает?Видишь белое пятнышко рядом? То Пелла.А вечерние Альпы над нами сияют,Погляди-ка наверх, как вершины их смело,Пики выставив, небо встречают!

Под отвесной скалою тропинка бежит,И к скале ее цепь валунов прижимает.Видишь гладкий валун, что отдельно стоит?Как лишайник цвета мотылька повторяет!Саблей папоротник бьет гранит.

Сколько смысла и чувства в раскраске ковраЭтих горных цветов. Все каштаны упалиИ соплодьями по три колючих шараНа тропинке лежат. И орехам в началеНоября уже падать пора.

Вон по золоту наискось, слева направоПеречеркнут листок, словно герб или щит,Полосою, алеющей ярко-кроваво.На иголочках мха он тихонько лежит(Виден издали, красный на ржавом),

Близ грибов, что вчера под вечернею мглойТайно выросли тут. Нет, с утра, спозаранокПлоть набухла их мякотью. Глянь, бахромойИ чешуйками ножки укрыв, сто поганокКруг волшебный раскинули свой!

Вот часовня — почти у подножья хребта,Что берет поворот здесь к далеким вершинам.Рядом пруд. Под единственной аркой мостаЗастоялась вода. Видишь, танцем над тинойКомариная тьма занята.

И часовня и мост из похожих камнейТемно-серой породы, тяжелых и влажных.Вот стена. В неширокой канаве под нейОтмокает пенька. Посмотри, как отважноПлющ ползет среди узких щелей!

Это бедное место. Священник приходитТолько к праздничным службам, и то не всегда.Ровно дюжина жителей будет в приходе —Все из редких окрестных домов. И сюдаИх двенадцать тропинок приводят:

Та идет от сарая для сушки пеньки,Поднялась эта снизу от кузницы старой,Та спустилась со скал, где раскинул силкиПтицелов. Та пришла от далеких амбаров,Где орехи хранят лесники.

Притязает на что-то лишь старый фасад —Частью фрески, подобной луне на ущербе.И, как принято было столетья назад,То Креститель в пустыне. Бедняга, он терпитЗдесь и холод, и дождик, и град.

Козырек наверху, как положено, есть.Не виновен строитель в страданьях Предтечи.Где резной барельеф, можно цифры прочесть —Архитектором год завершенья отмечен:Предпоследняя — вроде бы — шесть!

И весь день напролет сладкозвучное что-тоТихо птица поет… Заблудившись случайно,Пьет овца из пруда. Мир охвачен дремотой.Были, верно, и здесь преступленья и тайны, —Только это не наша забота.

О, отрада моя! Ты — моя Леонора.Это сердце — мое, эти очи — мои.С кем еще я отважусь зайти в эти горы. —Людям страшно вернуться в ушедшие дни,И седеют они слишком скоро!

Та тропинка ведет на утес. И на немВстанет юность, достигнув своей высоты.Снизу старость грозит. Но нам всё нипочем!Всё не страшно, пока, не заметив черты,В пустоту мы с тобой не шагнем!

Юность там, позади… Ты сидишь у огня.Как? Смотреть мне не нужно. Конечно, я знаю:Верно, книгу читаешь, молчанье храня.Лоб высокий подперла рукой. И, читая,Видишь то же, что вижу и я.

Я задумаюсь. Мысли мои прочитав,Отвечаешь им, рифмы быстрей и точней.Спросишь ты — и, прекрасную плоть пронизав,К свету выйдет душа твоя. Сразу же к нейИ моя полетела стремглав!

О, не правда ль — с тобою мы счастливы ныне.Мы прошли по дороге, за юностью вслед,Мы не думали вовсе, что молодость минетИ покажется после с высот новых летПо сравнению с ними пустыней!

О родная, ты видишь, к чему всё идет.Две души, две туманности вместе сольются.Тонет каждая в каждой. Скала пусть встаетНа дороге двух рек. Знай, их волны пробьютсяИ единый поток потечет!

Что же ждет за пределами мира земногоДушу общую? В нерукотворном домуЕй, единой, великое явится Слово.Небо рухнет на землю. Но Слову томуПредначертано сделать всё новым!

Мысль пришла к тебе — тотчас моя уж она.Сердце шепчется с сердцем так ясно порой.Но душа твоя в тонкостях искушенаМного больше моей. Помоги мне. Открой,Что скрывает небес глубина!

Кто б тогда предсказал нам то чудо, что будет?Просто к счастью тянулись. Его одного,Столь обычного, жаждали. Кто нас осудит, —Мы с тобою стремились к тому, без чегоОчень редко обходятся люди.

Что ж, давай возвратимся к истоку вдвоем.Всё забудем затем, чтобы вспомнить всё вновь.Разбросаем мы четки жемчужным дождем,С новой силой почувствуем нашу любовьИ разбросанное соберем!

Что сказал я? Ах да — всё поет и поетПтица тихо и сладостно целые дни.Ровно в полдень умолкнет, заметив полетПары ястребов. Крылья расправят они —Всем полоскам устрой пересчет!

А за полднем, нет, к вечеру — так чуть точнее —Вырастает огромной стеной тишина.Сколько нового, тайного скрыто за нею.Тайны рвутся наружу. Ты слышишь — стенаПрогибается всё сильнее!

Мы бродили по этим безмолвным дорогамТо раздельно, то под руку. Тихо с тобойЯ всё вел разговор. И пока понемногуШел он, сердце мое к речи рвалось другой,Но удерживал сердце я строго!

Замолчав на мосту, всю часовню кругомОбошли мы, вздохнув об испорченной фреске.Вот бы нашим двум душам когда-то потомОбрести здесь приют. Как беззвучно. Ни плеска.Лишь звенят комары над прудом.

Вот окошко с решеткой. Что там, интересно?На скамейку привстав, разглядим без трудаКрест, алтарь. Без даров — по причине известнойВдруг зайдет мимоходом бродяга сюда,Не боящийся молний небесных.

Весь алтарь осмотрели мы, пусто на нем.Оглядели и портик и ржавую дверь.Дату видели. Жалко, что смыло дождемПоловину Крестителя. Что же теперь?В путь обратный? Ах, нет — подождем!

Как безмерно мгновение в сладостный час!Лес умолк. Вдалеке где-то плещет вода.Нежный сумрак окутал всё. Запад погас.Всё темнее, темнее. Гляди-ка — звезда.Загорелась и смотрит на нас.

Ни души. Только тьма всё ведет наступленье.Мы молчали, и каждый наверное знал,Что все звуки, все схватки меж светом и теньюСлужат только затем, чтобы он удержалНарастающее волненье.

Вот еще чуть вперед, и — о, как это много!Чуть назад — и какие миры исчезают!Лишний шаг — и какая для счастья подмога.Слышишь, кровь свои лучшие такты играет.В том порука — вся наша дорога!

Пожелай — и тончайшая встанет преграда(Хоть вполне ощутимая) перед тобой,Мы беседуем просто и видим отрадуВ разговоре друзей. Как, и только? Постой,Не влюбленные ль мы? О, не надо!

Встань пред лучшим своим, никуда не спеша.Можно кроны терзать урагану весною,Но теперь лес недвижен — застыла душаВ час печальный, глубокой осенней порою,Над последним листом чуть дыша!

Для того, чтоб чуть большее приобрестиИ любовника выиграть, друга утратив,Можно смело все кроны в лесу отрясти.Листьев много весною — природа заплатит.Но последний — в особой чести!

Пусть он сам оторвется и, ветром осеннимУвлекаем, свободно парит в вышине.Пусть кружится, пусть, только закончив круженье,Навсегда ляжет в сердце твоем в тишине…Но, волнуясь, ты ждешь продолженья!

О глаза твои темные! Нет с ними сладу.Эти волосы черные, взору под стать!И какого за них испугаюсь я ада!И не страшно бороться, легко умиратьЛишь в надежде подобной награды!

Ты могла б отвернуться, чтоб всё оценить,Чтоб подумать: всё сразу решить или преждеЧуть помедлить, еще эту пытку продлить,Погрузить ли в отчаянье, дать ли надеждуИли тотчас же всё прекратить.

Но ты сердце свое мне открыла легко.Взглядом радость вдохнула в сосуд мой скудельный.Ах, коль двое вблизи, как бы ни великоБыло счастье, но всё же — их души раздельны.Быть лишь рядом — то так далеко.

А еще через миг мановеньем руки,Нам неведомой, ночь опустилась над лесом.Но мы знали — уже мы с тобою близки.Наши жизни слились. Разорвалась завеса.Мы едины, всему вопреки.

Это лес нам помог, вдруг проснувшийся, чтобыВолшебством нас навеки с тобою связать.Это чарам его покорились мы оба.И как только свершилось всё, тотчас опятьЕще крепче уснули чащобы.

Мы ведомы в сем мире. Всё то, что мы знаем.Всё, что видим и чувствуем, — лишь переходК осознанию Промысла. Мы прозреваем,И душа нам приносит задуманный плод.Миг — и он о себе объявляет!

Чем бы ни был тот плод, но он силу УставаПолучает, навечно нам в спутники дан.Ах, как каждый из нас, Провиденью в забавуТщится выдумать миру свой собственный план,К миллиону забытых вдобавок!

Путь мой назван, его уже не изменить.Всё открылось, таившееся в глубине.Жизнь без смысла на этом пора завершить.Знаю точно, что в мире положено мне:Я рожден, чтоб тебя полюбить!

И смотреть на тебя: ты сидишь у огня,Ты над книгой задумалась. О, как я знаюЭту позу твою. Ты, молчанье храня,Лоб высокий подперла рукою. Читая,Ты прошла тот же путь, что и я!

На земле всё замышленное для меняПолучилось. И замысла нет совершенней.И его хорошенько обдумаю яВ тихом доме, угрюмой порою осенней,Как уж сказано мной: у огня.

РОБЕРТ ФРОСТ (1874–1963)