Не спрашивайте меня ни о чем - Андрис Пуриньш

Раздался финальный свисток, команды выстроились и прокричали, что положено.

— Пойду переоденусь, — сказал я. — Подожди меня здесь. Я по-быстрому… Спасибо, что приехала… — Подвинул ее руку с зонтиком так, чтобы он был у нее над головой, а сам побежал к ребятам.

Проиграли здорово: двадцать одно очко. Как раз «очко», но от этого не легче.

Все были настолько вымотаны и расстроены, что даже не препирались. Слышались только отдельные реплики. Зато Лиепинь весело разглагольствовал. Он, мол, специально организовал эту игру, чтобы поглядеть, на что мы способны. Сыграли неплохо, но недоставало сплоченности и чисто практических навыков. Некоторым требуется усвоить азы теории баскетбола. Осенью, с началом учебного года приступим к тренировкам.

Фред о чем-то меня дважды спрашивал, но я лишь мыкнул что-то неопределенное. Меня зло на него разбирало. При всех пообещать дать по морде одному из своих лучших друзей — это как-никак чересчур. Может дружить с Антоном. По мне так… Каждый поступает как ему нравится…

Побросал барахло в спортивную сумку и пошел.

— Постой, куда бежишь! — крикнул мне вслед Фреди. — Пивка выпьем!

— Пить, Алфред, нехорошо! — грустно сказал я. Как видно, Лиепинь тоже был не прочь выпить пивка, коли уж Фред орал об этом во всеуслышание. Наверно, Лиепинь был вовсе не такой уж плохой человек. Ему только недоставало опыта педагогической работы. Он слишком резко отграничивал учителя Лиепиня от Лиепиня-человека. Правда, оставалась надежда, что со временем это пройдет.

Я подошел к Диане. Сегодня настроение у нее было прекрасное, вот только плащ сзади оказался перепачканным грязью, потому что пацанятам один черт — скамейка или земля. Отчистил.

— Ты сегодня какой-то грустный, Иво. — Она пристально посмотрела на меня.

— Да, сегодня я в печали.

— Из-за того, что проиграли?

— И из-за этого тоже. Наверно, у меня депрессия.

— Депрессия? У тебя? — Удивление ее было неподдельным. — Нет, правда? Вот уж никогда не подумала бы.

— Да, — сказал я. — Всегда так: до того как человек что-нибудь знает, он сначала узнает об этом впервые.

— Ну перестань! — Она рассмеялась и мило щелкнула меня по кончику носа.

Подбежал Фред и, увидев, что я не один, остановился в нерешительности.

— Познакомься, — сказал я, — этот толстый малый — Фред. Он из моего класса.

Мои слова были им проглочены с невозмутимостью истого гурмана, глотающего скользкую устрицу.

— Алфред! — выдохнул он.

— Очень приятно познакомиться с другом Иво. Диана! — Она подала Фреду руку.

— Тебе что-нибудь надо, Алфред?

— Не, ничего… просто, может быть, вы с Дианой… присоединитесь к нашей компании…

Он чувствовал, что городит чушь. Какая там у них компания!

— Благодарю, Алфред! У нас нет времени, — холодно отрезал я.

— Ну раз так… Тогда, конечно… Когда-нибудь в другой раз…

— Да, да, Алфред, в другой раз…

Он оттащил меня за рукав в сторону.

— Какая муха тебя укусила?

— Никакая… Что за дурацкий вопрос?

Он помялся и пошел своей дорогой. Ну и ну!.. Если уж человек сам не соображает… Очень мне надо…

Мы поехали в Саулкрасты. Понадеялся, что, может, там не будет дождя, раз уж такое название — Солнечные берега, Саулкрасты.

— Так где же они, солнечные берега? — спросил я у Дианы, когда мы вышли из поезда и она расхлопнула зонтик.

— От угрюмых людей солнце прячется, Иво.

— Ладно, не буду больше угрюмым. Напрягу воображение и вовсю развеселюсь.

Мы шли по дороге к пляжу.

— Пройдемся до моря? — предложил я.

— По пути завернем в пивной погребок и посидим там, пока ты не повеселеешь и не перестанет дождь. А потом сходим к морю.

Я согласно покивал головой. Вспомнил, что мне хотелось пить.

Пивной погребок мне нравится. Там хорошо, и народу в нем обычно немного.

Мы сели за крайний столик. Заняли места у стены. Напротив нас устроилась парочка тридцатилетних. У женщины были белокурые волосы. Они невнятно бормотали о чем-то своем, уткнувшись друг в друга носами.

За первым столом сидела компания рыбаков, и чувствовали они себя тут прекрасно. В магазине они накупили водки и у буфетчицы брали только пиво и закуску. Они смеялись, шутили, пели. Мужики в годах, с задубелыми, морщинистыми лицами. Ветер и вода не щадили их.

— Диана, почему не светит солнце? Здесь ведь веселые люди!

— Им сегодня солнце в небе не требуется. Солнце у них внутри!

Я взял пива, пятьдесят граммов коньяка для Дианы и горячие сосиски.

Я видел руки рыбаков, обветренные, потрескавшиеся. К ним подходили чайные стаканы, из которых они пили. Почему-то мне вдруг стало неловко из-за нашей рюмки с коньяком. И не из-за того, что в ней всего пятьдесят граммов. В свои стаканы они тоже не наливали больше за один раз.

Придвинул поближе пепельницу, и мы закурили.

Диана поднесла к губам рюмку и отпила глоточек коньяка.

— Жаль, что не могу предложить тебе кофе, — сказал я, — может, стакан соку?

— Не надо. Больше не уходи.

— Ешь сосиски, пока горячие…

Мы дымили сигаретами и молчали. Рыбаки запели о Янтарном море. Я подумал, что их хриплые голоса по отдельности, пожалуй, не смогли бы вести мелодию. Но у всех вместе получалось весьма недурно, потому что пели они с удовольствием.

К нам подошел седоголовый и седобородый мужчина в помятой капитанской фуражке. Добродушно улыбаясь, он спросил, не беспокоит ли нас их расшумевшаяся бражка.

— Да что вы, — сказал я, — нисколько…

— Надо мужикам погулять, они это заслужили, — засмеялся он и ушел на свое место.

Потом они запели о молодых годах, о прекрасной юности, которая уже не вернется, пели весело, потому что эта песня ни в коей мере не была о них самих. Они пели ее, потому что надо было что-то петь и надо было петь красивую песню.

— На тебя, наверно, подействовал унылый пейзаж Юриса — хмурое небо, увядшая трава на вешалах. Стоит взглянуть на такой луг, и сразу сам впадешь в уныние, — засмеялась Диана.

— Пейзаж там не унылый. Даже наоборот. Когда я посмотрел на него, мне вспомнилось что-то такое… удивительное. На той акварельке был схвачен миг… перед чудом…

— А бывает с тобой, что, уходя из дому, ты посмотришь на этот луг и вдруг почувствуешь, что должно произойти что-то хорошее? — Она внимательно поглядела на меня.

— Я мог бы тебе наплести, что отвез акварель домой, вставил в рамку, повесил на стену, мог бы сочинить, что чувствую, когда гляжу на луг утром и что — вечером, как мечтаю о тебе, как вспоминаю запущенную дачу и ту субботу. Но скажу тебе правду: мазню эту я выбросил из окна вагона. На перегоне между Пабажи и Лиласте.

— Почему? — удивилась она. — Зачем ты это сделал?

— Просто так. Мне не нужна мазня дона Педро, хотя она и понравилась мне.

— Какого дона Педро?!

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

— Моего брата?

— Никакой он тебе не брат. Он дон Педро. И я не хочу, чтобы у тебя был брат дон Педро. Пускай он будет братом кому угодно, только не тебе.

— По-моему, ты слегка спятил.

— Может быть. Но я не хочу, чтобы твой брат был дон Педро.

— Тут уж я бессильна что-либо сделать.

Я молчал, закурил новую сигарету.

— Иво, не дури.

— А я и не дурю. Я только не желаю, чтобы твоим братом был этакий дон Педро. Да я и не верю. Дон Педро вовсе не брат тебе.

— То есть как это, Иво?

— А так, что он не может быть твоим братом. У такой, как ты, брат не может быть дон Педро. Как ты этого не понимаешь?

Рыбацкая песня оборвалась. Бренчали стаканы. Вошла дородная тетка и направилась прямиком к рыбакам. А ну-ка, кранец старый, марш домой! Очень ему было неохота уходить. Тут тепло и хорошо, и тут останутся его друзья. Давай, давай, и не прекословь, насосешься тут как пиявка. Нет, это ты пиявка, ко мне присосавшаяся. Да пускай он побудет, кричали мужики, мы его домой доведем! А ты, Мартынь, попридержи язык! Сейчас скажу твоей старухе, пускай и она придет, заберет тебя отсюда. Нет уж, решает ее муж, никуда я отсюда не пойду, отлипни от меня, пиявка. Ну, сиди, сиди! Зато дома ты у меня получишь, спалить этот притон надо дотла! Так идешь ты или нет? Никуда, никуда я не пойду! Она выбежала на улицу, оставив дверь приоткрытой.

И рыбацкая гульба зашумела дальше, потому что, пока рыбаки были вместе, они были сильны. Пускай придут сюда все эти чертовы перечницы, говорили они, мы им покажем, где раки зимуют! Этот вечер наш, а завтра — там поглядим.

Буфетчица поставила пластинку. Пока игла шипела без музыки, было слышно, как снаружи шлепают по лужам капли дождя. На пластинке была вещь Раймонда Паулса, и мужики подпевали.

— Иво, а чем тебе не понравился Юрис?