Сценарий собственных ошибок - Олег Рой

То, что увидела Алина, не укладывалось в голове. Слово «измена», бывшее до сих пор таким же теоретически-отвлеченным, как «дивергенция» и «мультикультурализм», внезапно обрело плоть и кровь. И этой плоти было немало… Ничего себе грудь! И какой, интересно, изверг внушил этой Мэрилин Монро из Вышнего Волочка, что ядовито-желтый оттенок белокурости – самый писк моды? Моментально оценив ту, кого сжимал в недвусмысленных объятиях ее папка, Алина осталась холодна. Хуже того, ей стало смешно: променять ее, вопреки всем недостаткам, изысканную и умную маму – на такую вот здоровенную Машу с Уралмаша? Полный отстой! Однако, когда отец обернулся, при виде его искаженного лица смех прошел.

«Сегодня вечером нам всем будет не до смеха…»

Алина как в воду глядела! Вот уже пятый час родители выясняли отношения. А она, точно по тюремной камере, слонялась по своей комнате, опасаясь наткнуться на них, и ничем не могла заняться. Черт бы побрал эту жизнь! Зачем вообще было заводить целый загородный дом, если в нем тесно от супружеских раздоров?

В Алине нарастало негодование. Сколько можно ругаться? Он ее терзает своими изменами, она его – своей ревностью. Уж разбежались бы по-человечески, что ли!.. Сколько можно травить душу себе и другим?

Услышав приближающиеся по коридору шаги, Алина поспешно юркнула за компьютер, дернула мышь, оживила черный экран. У папы есть полная возможность подумать, что дочь увлечена Интернетом. А что еще ему остается думать?

– Алина, – Алина не обернулась, но затылком чувствовала, что отец растерян, унижен, обеспокоен, – как ты смотришь на то, что мы с мамой… поживем раздельно?

Не об этом ли только что она думала – почти мечтала? Но когда тебя ставят перед свершившимся фактом, это всегда нелегко. Начинается что-то новое. И какое место займет Алина в этом новом порядке вещей?

– Разводитесь, – сказала Алина как можно спокойнее. – Если люди постоянно мучают друг друга, как вы с мамой, то лучше развестись. Я вам не помешаю. Я уже почти взрослая.

– Да?! Да… Наверно, да… Тем не менее… Сам не понимаю, что несу… Ты с кем захочешь остаться?

– С мамой, – вперяясь невидящим взглядом в экран, отвечала Алина. Она сделала выбор прямо сейчас и не была точно уверена, что он правильный. Но, как бы ни было, менять его она не собиралась.

– Алина, дочка, прости… Так по-дурацки вышло… Самое дурацкое – я ни в чем не виноват! Эта девица – просто случайная попутчица. Но мне никто не верит. Наверно, и ты не поверишь…

Алина наконец резко, вместе со стулом, отвернулась от экрана. Увидела покрасневшие, отечные глаза отца («Неужели плакал?»), его растрепавшиеся, слипшиеся от пота волосы… И со всем нерастраченным пылом бескомпромиссной юности выкрикнула прямо в это близкое и такое изменившееся лицо:

– Пап, я все понимаю! Но так-то зачем поступать?

Зал был заполнен торжествующим июльским солнцем. Оно радостными бликами ложилось на кресла, прыгало солнечными зайчиками в глаза, играло на гладкости желтого паркетного пола. Но, к сожалению, место было такое, где солнце никого не радует. Потому что это был зал суда. И здесь происходило заседание по поводу развода Гаренковых и раздела имущества.

Игорь сильнее всего на свете желал, чтобы всего этого не было… Нет, не развода: видно, разбитую чашку заново не склеить. Но к чему все эти бесконечные имущественные придирки? Он же признал, что виноват, он по доброй воле готов отдать Инне и дочери (особенно дочери) все, что им только заблагорассудится! Так нет же: Инна в пику мужу наняла адвоката – высоченную бабу, вытянутое лицо которой несло отпечаток выражения голодного крокодила, завидевшего вкусную и питательную лань. Для адвокатши оказалось делом чести заставить блудного мужа отвечать по всей программе за все супружеские грехи – состоявшиеся и запланированные… «Ах ты, зараза, от тебя небось муж на второй день после свадьбы сбежал, так ты из-за него всех возненавидела?» – про себя ярился Игорь. В довершение обид, адвокатше, а в ее лице Инне подыгрывал судья… Подыгрывала. Судья, разумеется, тоже женщина, в нашей стране это бабская профессия, почти как врач. И секретарь суда. И какие-то неведомые ему по рангу служительницы юриспруденции всех мастей – сплошь противоположного пола. Скрытые феминистки! Тотальный бабский заговор против русских мужиков! В этом зале, под прицелом брызжущих неприязнью, с густо накрашенными ресницами, глаз он впервые почувствовал себя женоненавистником.

«Вот и хорошо, что Инка меня прогнала! – зализывал раны в душе Игорь. – Иначе прожил бы с ней до самой смерти и так и не узнал, что за корыстная мерзавка обитает бок о бок со мной. Спутница жизни называется! А Алинка… Неужели она вырастет такой же оголтелой потребительницей?»

Вокруг Алины Инна и Игорь особенных споров не вели. В этом пункте все очевидно: подростку нужны и мать, и отец – пусть даже отец будет находиться на расстоянии. Хотя они не смогли быть надежными мужем и женой, но, по крайней мере, приличными родителями смогли остаться… И все-таки Игоря волновало то, что на расстоянии Алина отдалится от него. Что, если он потеряет дочь?

«Ничего, права общаться с дочкой, сколько хочу, никто у меня не отнимает. Во имя этого можно пожертвовать частью имущества. Заработаю себе еще. Зато мы с Алинкой будем встречаться, разговаривать, дружить… Сейчас она обижена, но ее обида пройдет: кто-кто, а моя Алина всегда любила своего папку».

Как бы ни был Игорь ранен происходящим, но при этом он, почти против воли, периодически бросал взгляды на секретаря суда. С лица так себе, задумчивая кувалда, а вот фигура отменная. Роскошная, на вид такая упругая, грудь пятого размера, не меньше. Изумрудная с блестками кофточка соблазнительно обтягивает все это богатство. При других обстоятельствах он бы непременно…

Объявили перерыв, заскрипели кресла, захрустели, приводясь в вертикальное положение, натруженные позвоночники… Игорь тоже вышел в коридор размять усталые ноги. В дверях он едва не столкнулся с Инной, но отодвинулся, пропустив ее вперед. Ему показалось, что она собиралась что-то сказать ему… Не желая выслушивать очередные упреки, он в коридоре демонстративно отошел подальше от бывшей супружницы, и она поджала тонкие губы, слизывая с них помаду. Как раз в эту минуту в кармане завибрировал сотовый.

– Алло, – лениво бросил в трубку Игорь, представляя, что звонят с работы. И невольно напрягся, услышав тихий голос с немецким акцентом:

– Звоню сообщить, что часть денег я отработал. Ваш сценарий готов. Можно приступать к съемкам.

Откровенно говоря, за всеми перипетиями развода сценарий и все, что с ним было связано, совершенно вылетели у Игоря из головы. А когда он вспоминал о поездке в Швейцарию, склонен был думать, что стал жертвой мошенника. Ну да, как же, для профессионального психоаналитика не составит труда заморочить голову рядовому обывателю! Если даже швейцарец с подозрительным именем Генрих Иванович соорудит при помощи профессиональных актеров и режиссера какое-то маловысокохудожественное варево, наверняка там будет очень немного совпадений с действительностью. Что касается самоубийства Андрюхи, то этот жгучий красавчик всегда был чересчур впечатлителен… Да и нет никаких веских доказательств, что он покончил с собой на почве просмотра фильма: скорее все-таки потому, что запутался между женой и беременной любовницей. В общем, ерунда это все – про сценарии! Так не бывает!..

– Неужели готово? – усмехнулся Игорь. – И что, в этом вашем сценарии есть и то, что происходит со мной сейчас?

– Как вы слушаете дело о собственном разводе, а сами в это время облизываетесь, глядя на сиськи секретаря суда? Есть.

Моментально вспотевшим пальцем Игорь нажал на телефоне правую верхнюю кнопку. Он не в состоянии был продолжать разговор. Мгновенное доказательство того, что это не ерунда, что так бывает, подкашивало ноги, бросало в панику. Глядя остекленелыми глазами за окно, где простирался невыразительный городской летний пейзаж, Игорь отдавал себе отчет, что с этой минуты он живет в новом мире. Мире, о существовании которого он раньше не подозревал. Мире, где возможно многое… и половина открывшихся возможностей заставляла ужасаться.

Испытывая сильное желание отшвырнуть сотовый, Игорь никак не мог избавиться от слова «сиськи». Произнесенное тихим голосом с немецким акцентом, оно из шутливо-детского превращалось в зловещее. Почему-то интимные словечки, будучи вынесены на белый свет, приобретают какой-то нехороший оттенок… Причина зловещего звучания, правда, заключалась еще и в том, что от кого-кого, а от Генриха Ивановича он не ожидал услышать слово «сиськи». Так же, как и слово «облизываетесь». Словно сползла пристойная очкастая маска психоаналитика и открылось под ней… что открылось? Не лицо, во всяком случае. Не морда звериная даже, а что-то иное, еще менее человеческое и представимое… Что это? В какое дерьмо он, Игорь, ненароком вступил? А может, это и не дерьмо, а худшая разновидность грязи – гибельное чавкающее болото, засасывающая трясина, для вида прикрытая изумрудной травой…