Тревожный берег - Владислав Шурыгин

«Ишь ты, куда гнет! Меня он, видите ли, прикрывал…» Филипп усмехнулся:

— Зря думал. Мне они, деньги, ни к чему. Я же на полном государственном, не то что некоторые.

Семенюк держит на губах улыбку, а глаза серьезные.

— Це ясно. Я бы и сам мог сказать директору, а не тот выскочка. Неудобно получается. Что, у него на баркасе движок плохой? Ладно, сегодня скажу. А за труды все же получи!

Семенюк протянул Бакланову красненькую бумажку. Филипп отвел его руку:

— Оставь детишкам на молочишко, а мне ни к чему. Ты что, за этим приезжал?

— Да бери же, чудак! Из хозяйственных фондов, совхозные. Заработал ведь…

— Не… — закрутил головой Бакланов и сказал, чуть прищурив зеленый глаз: — За труды я в правлении после демобилизации получать буду. Под роспись. Как положено.

— Ну, дело твое. — Семенюк нахлобучил шляпу и убрал десятку в карман клетчатой ковбойки. Грузно сел в повозку. Хлестнул вожжами по отливающим синью бокам коня. Уже через плечо крикнул:

— Бывай здоров!

— Пока! — ответил улыбающийся Филипп, поскреб затылок и уже вслед прокричал: — Привет семье!

Семенюк сделал вид, что ничего не слышал. За повозкой клубилась пыль.

Пятый час вечера. Тучи, как заслонка в русской печи, держали над землею духоту. Даже ветер, рябивший волны, был теплым и не освежал.

Рогачев сидел на «валуне откровенья» и, свесив босые ноги в воду, негромко пел, подыгрывая себе на гитаре. Песня, кажется, получалась. Вчера в газете вычитал стихи солдатского поэта и на них написал музыку. Похоже, что очень даже душевно получается.

Не часто прилетают вертолеты,А мы их ждем,А мы их очень ждем.Закончены ученья и работы,А мы стоим и курим под дождем…

А в небе клубятся тучи и ворочается, ворчит гром. Рогачев усмехается, болтает в воде ногою. Хорошо.

Скрестив на груди руки и поставив босую грязную ногу на противопожарную бочку с водой, Бакланов сидит возле домика. В зеленых глазах досада. «Взбрело русовской бабе прикатить именно под воскресенье… Не могла другой день выбрать: у нее каникулы, а сержанта когда угодно отпустят», — с грустью подумал Бакланов.

Он знает, что Русов со Славиковым в увольнении: подыскивают в совхозе для Людмилы жилье. Знает, но все равно досадно… Сел бы в таратайку с Семенюком, докатил бы с шиком. Надо бы с директором поговорить насчет работы…

Потом вспомнилось присланное ему из большого военного журнала письмо на лощеной бумаге. И стихи возвратили, крокодилы… Слова-то какие нашли, подобрали… Молодец, мол, Филипп Бакланов, что прирос к поэзии душою… Но этого, дорогой человек, мало. К сему бы нужен еще и талантик, а у вас его, извиняемся, в наличии вроде бы нет. Ну, не совсем так, а примерно…

«Подумаешь, гуси… Окопались там в Москве. А я, между прочим, стихов этого самого литконсультанта А. Солдатова нигде не видел. А он тоже мне, учит других!»

Ваня Кириленко делает приборку в домике. Его мысли далеко-далеко, на родной Украине…

Хлопцы пишут, дожди каждый второй день идут, а дожди сейчас не нужны — уборка. Наверное, сильно устает мать в поле. А вечером работа по хозяйству. Раз дожди, значит, травы в рост пошли. Для коровы сено косить надо. Много сена надо… Был бы жив батька, накосил бы. А тай все на матери…

И видится Кириленко теплое голубое небо. Тополя. Короткие тени от выстроившихся вдоль дороги любопытных подсолнухов. А слева — большое желтое поле. Хлеб. На ноле работа. Трудная и веселая. До седьмого пота. Уборка урожая.

Когда он уезжал в армию, поля были убраны, сено в скирды уложено. Мать сидела рядом с ним на телеге, тихая и печальная. Все промокала глаза краем платка. Кто-то впереди на баяне играл, на пригорке стайка девчонок появилась… И долго они что-то весело кричали, руками махали. Потом мать поцеловала его сухими губами в щеку: «Счастливо тебе, сынку! Береги себя!» И осталась одна вместе с другими женщинами на дороге. На той самой дороге, по которой отца на войну провожала… Надо сегодня же написать ей.

Неожиданно и резко зазвонил телефон. Пока Иван шел к нему, он все звонил.

— Рядовой Кириленко. Слушаю вас!

— Товарищ Кириленко! Включить станцию на поиск гражданского самолета с сигналом «Бедствие». Самолет попал в грозовую облачность и потерял ориентировку. Как поняли?

— Включиться на поиск самолета, попавшего в грозу и потерявшего ориентировку.

— Действуйте!

Ни секунды на раздумье. Командир роты — опытный человек. Не зря переспросил: «Как поняли?» За то время, пока повторяется команда, солдат успевает собраться, прийти в себя.

Кириленко высовывается в окно:

— Ребята! Быстро включаться! Сигнал «Бедствие». Гражданский самолет попал в грозу! Филипп, где Володя?

— А шут его знает! Вроде бы с гитарой к морю пошел…

— Сбегай позови! Я — в станцию! Включайтесь, хлопцы, быстро!

Кириленко, как был босиком, побежал к станции. Филипп, сохраняя спокойствие, продублировал команду на включение своему неофициальному подчиненному — Далакишвили. Тот живо бросился вслед за Кириленко, а Бакланов про себя невольно подумал: «Хорошо, когда рядом служат молодые. Рванул, как за медалью».

Бакланов видел, как Кириленко и Далакишвили скрылись в кабинах, видел над капониром голубое облачко первых выхлопов газов. Ветер донес ритмичный стук дизеля, и Филипп подумал: «Молодец Резо! Хорошая мне замена…»

Вот и антенны завращались, ровно и мощно. Кириленко не терял времени зря.

Бакланов не спеша пошел к морю — Рогачев там. Он любит бывать на «Золотом пляже».

А в это время пришла, накатила на материк гроза…

На глазах степь стала черной. Навалился ветер, и не просто тугой и душный, как был до этого, а пыльный, колкий. Откуда-то слева, с обрывов, смел, примчал каменную крупу… «С цепи, что ли, сорвался!» — подумал Филипп, загораживаясь локтями. Море стало темно-лиловым, неспокойным. На побережье словно налетел шквал.

— Рогачев! Рогачев! — сложив ладони рупором, прокричал Филипп.

Полыхнуло фиолетовым пламенем, и почти сразу же треснул раскатистый гром. «Во дает! Тут и секунды считать нечего… Шарахнуло прямо над головою…»

— Володя! Воло-одь!

Первые капли дождя забарабанили по лицу, по плечам… Закипела под ногами белая пыль, будто пытаясь противостоять дождю — свертывалась, обволакивала пудрой тяжелые капли, но шлепались, били по дороге сотни, тысячи новых, и пыль покорилась. И вот уже липнет теплая грязь на босые подошвы ног…

— Рога-чев! Во-ло-дя! — надрываясь, прокричал Филипп и, не слыша ответа, сердито подумал: «Куда он делся? Не сидит же под дождем? Ничего, сейчас дождь его выкурит…» Бакланов мог бы побежать в дизельную, но до нее в два раза дальше, чем до домика. К тому же антенны вращались, дизель стучал — все шло как надо. И, рассудив так, Филипп затрусил к домику.

Пока прогревалась аппаратура, Кириленко еще думал о Рогачеве: «Куда он запропастился? Ведь Бакланов уже наверняка сказал ему о включении…» Но едва станция вышла на рабочий режим, как мысли о Рогачеве отступили на второй план.

Командный пункт торопил.

— Ну, как там у вас? — спрашивал планшетист.

Иван не успел ответить, как по радио запросили нетерпеливо и властно:

— «Рассвет»! Вышли в эфир?

— Выходим! — ответил Кириленко, а затем успокоил сидевшего на одной с ним телефонной линии планшетиста КП: — Начинаю поиск. Что? Рядовой Кириленко и ефрейтор Рогачев.

Он докладывал за двоих, уверенный в том, что вот-вот распахнется дверь и в кабину торопливо войдет Володька. Сядет за соседний экран и, по обыкновению, спросит: «Где цель?» Но Рогачев почему-то не появлялся… Экран же настолько плотно забило россыпями помех, что разглядеть в них маленькую дужку, обозначающую цель, было не так-то просто.

«Ничего… Сейчас… Отстроимся и найдем тебя, голубчика!»— мысленно обращался Иван к самолету, попавшему в грозу. Это успокаивало, настраивало на рабочий лад…

Донесся новый удар грома. Рыскнули стрелки приборов, дрогнул воздух в плотно закупоренной кабине станции.

Гроза разгулялась не на шутку.

— Кириленко! Как там у тебя? — снова запросил планшетист. — Самолет видишь?

Кириленко готов был ответить: «Пока не вижу…», но заметил в синих россыпях помех едва ощутимое изменение, передвижение какое-то… На экране проявилась, запульсировала слабая отметка от движущейся цели.

— Есть самолет! — Голос прозвучал хрипло и незнакомо. Кириленко откашлялся. — Даю координаты…

Он сообщил планшетисту данные, и тот радостно повторил:

— Принято!

Пошла работа! На планшете КП легли первые засечки курса, и самолету уже, наверное, даны необходимые команды: отметка на экране стала перемещаться круче к берегу…

«Порядок, — радостно подумал Иван, — теперь мы тебя, голубчик, как за руку, приведем на аэродром!»