Сказаниада - Петр Ингвин

на него со странным любопытством. Даже ее внутренняя боль ослабла, страдание в глазах сменилось задумчивостью.

Лесную тропу хорошо утоптали многочисленные ноги и копыта, ширина позволяла без проблем проехать всаднику. Большую часть пути получалось идти рядом, не мешая друг другу. Погруженная в себя Лада долго молчала, но, наконец, не выдержала:

– Как ты стал таким мудрым?

– Это не мудрость, а здравомыслие. Чистый прагматизм. Слова – ветер, даже намерения ничего не значат, жизнь человека состоит только из его дел. Если человек чего-то хочет, он добивается, а то, что ему не нужно, отвергает. Чаще всего для этого требуются сила воли и умение идти на компромисс, то есть поступиться малым ради большого. Все просто.

– Было бы просто, все жили бы счастливо.

– Потому что не хотят воплощать то, что желают. Люди притворяются, что идут к мечте, а на самом деле происходит топтание на месте, потому что путь нарисован в голове и там же остается. Когда у человека нет четких желаний, у него нет целеустремленности, она ему просто не требуется. Давным-давно известно, что победитель ищет возможности, а неудачнику достаточно причин для оправданий.

– Чтобы все время побеждать, нужно быть очень сильным. Большинство людей не такие.

– Силу дает не победа, а борьба. Если не сдаешься – это сила.

На Ладу разговор подействовал лучше любых антидепрессантов.

Через час сквозь деревья проглянуло море. Слепящая рябь раскинулась от края до края, вдали медленно двигались несколько парусов. Тропа вышла на широкую дорогу, откуда можно было разглядеть расположившееся на берегу небольшое подворье. Лада направилась туда.

За хлипким забором стоял потрепанный временем, но еще крепкий домишко, сложенный из толстых бревен, рядом – амбар и курятник, за ними – огород, малинник и несколько кустов ежевики. На берегу продувался всеми ветрами грубо сколоченный сарай. Домик стоял на «подошве», как в деревне бабушки Георгия называли наземный фундамент из булыжников. От моря несло свежестью и йодом, дышалось легко, и, что поразило больше всего, исчезли всегдашние комары. Они с первых дней сопровождали каждый шаг, стали неотъемлемой частью жизни. Здесь их не было. Возникла мысль: у моря Елене понравится. Когда Георгий вернет ее, нужно поселиться на берегу, и все наладится.

– Как зовут твою маму? – спросил он. – Хочется сразу обратиться честь по чести.

– Яга Мирамиславовна.

Плечи непроизвольно передернулись. Яга, значит? Но Соловей-разбойник оказался обычным человеком, дракон – тоже человек, хоть и Кощей. Почему же бабе Яге надо быть страшной зловредной старухой, поедательницей добрых молодцев? Пора привыкнуть, что слухи – не факты, и даже факты – не знания, а информация, которую не так поняли, переврали или запустили намеренно, как миф про Егория Храброго.

Открыв калитку, Георгий и Лада прошли к крыльцу. Лада постучала и позвала:

– Мама!

– Ладушка, милая, какими судьбами? – донесся старческий голос.

– Улька у тебя?

– С чего ей быть у меня? – В доме скрипнула сдвинутая щеколда, дверь распахнулась. Закутанная в шаль старушка (про таких говорят «божий одуванчик») выглядела вполне добродушно, хоть и глядела с подозрением. – Уж месяц, как носу не казала. А кто это с тобой, доченька?

После первых слов Лада побледнела, но нашла силы представить спутника:

– Знакомься: доблестный витязь Егорий Храбрый.

– Доброго вам здравия и многих лет, Яга Мирамиславовна.

Георгия старушка проигнорировала, ответила дочке:

– А в чем храбрость-то с чужими женами по лесу шастать?

– Мам, не начинай. Данила тебе пирожков испек – таких, что не откачали бы. Улька их в дороге без спросу поела и едва на тот свет не отправилась. Егорий ее нашел и насилу откачал. А Данила на него с ножом бросался, убить хотел. Улька, когда все поняла, украла кинжал и сбежала. А до того, как сбежала, Егорий предлагал отвести ее домой, она отказалась, и я думала, что Улька придет к тебе. – Голос дрогнул, в глазах заблестело. – Куда же она теперь подастся?

– Да все нынче в Гевал идут, там сбор ратного люду, и работа всем найдется – и женщинам, и детям. Прохожие только о том и твердят. Война, милая. Егорий тоже туда?

– Он суженую ищет, ее, как говорят, дракону отдали.

– Тогда пусть забудет.

– Он не может забыть. А ее, говорят, у дракона уже отбили и в Двою увезли, похититель – тамошний принц. Война как раз из-за нее началась.

Яга Мирамиславовна еще раз оглядела Георгия, теперь с интересом, и горько резюмировала:

– Тем более. А где зятек?

– Сбежал.

Покачав головой, старушка распахнула дверь шире:

– Ну, входите, что ли. Чаем напою. Вы же, небось, голодные.

«Чаем» в ее понятии оказалось блюдо с вареной картошкой, пареная тыква, маринованная репа, несколько разогретых на пару лепешек и, собственно, чай – травяной, душистый, очень крепкий. За чаем разговорились. Георгий еще раз поведал о себе, а затем не удержался.

– Про вас, Яга Мирамиславовна, столько сплетен ходит, что не могу не спросить. Разъясните, где правда, а где досужий вымысел. Я слышал, что у вас избушка на курьих ножках, что она вертеться умеет, а вы в ступе летаете и заезжих удальцов едите. Не смейтесь, я в это не верю и только передаю, что другие говорят. Или вы не единственная Яга?

– Успокойся, милок, единственная. – Баба Яга улыбнулась гнилыми зубами. – В лучшие времена, когда муж еще жив был, дворец у нас с ним был на побережье. Я распорядилась построить крытую галерею, чтобы уходила в воду, и прямо в море стояла беседка на мраморных колоннах. Ее поставили на круглое основание, и несколько быков медленно разворачивали ее вслед за солнцем. – Глаза Яги Мирамиславовны наполнились слезами счастливых воспоминаний. – Как же мы хорошо жили… Еще, говоришь, сплетничают, будто я в ступе летала? А вот это, в самом деле, вранье. Правда, помню, что однажды не совсем трезвая из бочки с теплой водой во время купания вывалилась и под горку кувырком полетела. Это было, да, но не больше. А чтобы людей есть – вздор и гнусный поклеп. Хотя повод языком чесать у людей был, не спорю. Повар-арапчонок торты мне в виде человеческих фигур делал: то мальчишку в коротких штанишках с охотничьим рогом у рта, то девушку с веслом, то здоровенного мужика в парике и странной шляпе. Имя у поваренка смешное было – Карабас-Барабас. Как-то заметили, что у нас челядь исчезать стала. Думали, что недовольные в бега подались, уж больно лютая я в те времена бывала. Потом в чулане косточки нашли. Сначала на меня, как хозяйку, подумали, вот слухи и пошли. А это Карабаска оказался. Сбежал, поганец-душегуб, не уследили. Последний