Тайная жизнь Лизы - Крис Манби

А вот я хотела быть частью этой пьесы. Той пьесы, о которой пишут в цветных приложениях ко всем воскресным газетам. Я хотела заходить в кафе и заказывать латте, не опасаясь, что девушка за стойкой сочтет меня претенциозной. Я знала, что Брайан может не моргнув заказать латте. Я знала, что где-то Брайан составляет часть этой чарующей пьесы. С обычным парнем, вроде Ричарда, я всегда буду скучным делопроизводителем из предместья и никогда не проявлю свои истинные возможности. А с Брайаном я могла бы раскрыться как творческая личность. Я была уверена, что я – личность творческая. Я всегда это чувствовала, особенно после двух бакарди.

Девушка с ярко-желтыми волосами, торчащими из головы полсотней маленьких рожек, вышла из дверей огромного магазина одежды, цокая шпильками, опровергающими законы тяготения, и наступила мне на ногу. Она даже не сказала «извините». В отличие от меня. Я извинилась за то, что мне наступили на ногу! Глядя, как она уплывает по тротуару – в розовой мини-юбке и полосатых колготках, приветствуя ярко одетых приятельниц, сидящих за столиками кафе, – я наливалась бессильной злобой, понимая, что она, видимо, просто не видела, в упор не видела, что я там стояла в армейском джемпере и джинсах.

«Да я сама была б ничуть не хуже, если б меня так раскрасить, – мысленно отчитывала я наглую девицу. – Я могла бы работать в той же телекомпании в Сохо. Варила бы кофе сотрудникам студии звукозаписи, потому что, спорю, это единственное, на что ты способна, несмотря на высокие каблуки и прическу. Я воспитанна. Я образованна. Я могу стать, кем хочу. Просто сейчас работаю секретарем в агентстве, хожу в этой паршивой одежде и решаю пока, что делать дальше. А когда решу, вот тогда ты меня заметишь. В один прекрасный день я стану знаменитой актрисой. И тогда все будут узнавать меня. Никто не осмелится наступить мне на ногу на улице, не извинившись».

Но прежде чем я успела догнать ее и собраться с духом, чтобы выложить все это ей в лицо, она скользнула в двери закрытого клуба. «Coxo-Хаус» – гласила надпись на дверях. Это был один из тех модных светских клубов, о которых я читала в «Ивнинг стандарт» или в светской колонке Арабеллы Гилберт и который описывала Брайану в своем дурацком электронном вранье. Кажется, я писала, что сидела там на красной банкетке, слушала джем-сейшен братьев из «Oasis» вместе с сумасшедшей певицей из «The Cardigans». Я глянула в витрину и с горечью подумала, что, в сущности, понятия не имею, как выглядит мебель в этом клубе и состоят ли братья Галлахер хотя бы его членами.

– Я тоже могла б стать членом клуба, – пробормотала я, – если бы очень захотела.

– Не вешай нос, детка, – раздался вдруг голос человека, стоящего в тени. Когда он шагнул вперед, я увидела одного из кучи бомжей, ночующих в Сохо у дверей домов. На половине головы волосы у него стояли дыбом. Судя по всему, то не было данью моде. Будь он собакой, мог рассчитывать на питомник Рольфа Харриса, там бы его помыли, покормили и привели в божеский вид.

– Держи, не стесняйся. Тоже ждешь пособия? – И он протянул мне банку пива. Я быстро сунула банку назад в его грязную руку. В другое время меня бы тронуло его великодушие, но тут я была просто убита тем, что он увидел во мне ровню. Родственную душу. Еще одного неудачника. Сборщика объедков на дне большого аквариума жизни. Часть металлической балки, на которой держится тонкий слой лондонской позолоты. Он подумал, что я – одна из ему подобных. Из проигравших. Наверно, из-за того, что я так страстно разговаривала сама с собой.

– А тогда мелочи не дашь? – спросил он в ответ.

И надо же было случиться, что, сунув руку в карман, я к стыду своему обнаружила, что мелочи нет. Мне самой едва хватало вернуться домой на метро.

Дома сгоревший поддон по-прежнему стоял на кухонном столе. Соседи отсутствовали. Но меня ждал конверт. В нем был экземпляр «Сент-Джудит кроникл», журнала нашего колледжа. Не знаю, зачем я на него подписывалась, поскольку он вызывал у меня не меньшую депрессию, чем светская колонка Арабеллы Гилберт.

Но тогда я с нетерпением разорвала конверт, чтобы испить до дна все неприятности этого несчастного дня. В журнале сообщались новости о выпускниках. Райан Фишер открыл Интернет-кафе. Анна Симнер выпустила книгу. Джемима Шад-Чекбук, самая безбашенная девица в колледже, обручилась с директором крупного банка, где работала брокером (теперь ей до конца жизни больше не придется работать, подумала я). Все знакомые мне имена. И все делают в жизни что-нибудь интересное. Открывают компании, растут по службе, ездят за границу. Один из моих ухажеров, которого я подцепила еще на Неделе первокурсника, теперь женился и был отцом шестимесячной дочери. Даже известная дура Джейни Спрайт основала свой модный журнал и к концу года надеялась собрать приличное количество подписчиков. Я вспомнила с кривой улыбкой, как когда-то мы с Мэри спорили, зачем Джейни в библиотеке надевает толстые очки – по необходимости или как дань моде. Я думала, что из-за близорукости, а права, видимо, оказалась Мэри. В который раз.

В низу колонки размещался другой список под заголовком «Где они теперь?», и там я увидела свою фамилию и рядом просьбу сообщить, где я и как мои успехи. Им просто не терпелось узнать, как я живу…

«Чего я достигла?» – спросила я себя. Мне двадцать семь лет. Карьеры никакой: даже нет постоянного контракта, хотя Харриет обещала взять меня в штат, как только ее кузен-адвокат выйдет из больницы. Где я теперь? Сижу на продавленном диване, читаю журнал нашего колледжа в окружении жалких обломков жизни, потерпевшей крушение. Вот где я.

– Ну как тебе, получше? – пропела Сима, входя в комнату со стопками книг и свертками продуктов.

У меня не было сил даже отрицательно простонать в ответ.

– Смотри, – сказала она и достала из пакета одну зеленую бутылку. – Хабиб продавал сегодня калифорнийское шардоне по специальной цене. Хотя, конечно, не исключено, что антифриз. А может, ничего?

Было только полтретьего, но я помогла ей выпить три бутылки как минимум.

Глава десятая

Напившись на голодный желудок, я отрубилась и смогла проснуться только на следующее утро, причем от довольно жуткого ощущения – это Ричард постукивал меня по лбу костяшками пальцев.

– Проснись! Проснись! – услышала я его слова сквозь пелену похмелья, даже посильней того, которое я заработала, провожая прошлое тысячелетие. – Уже полдвенадцатого. Нам через полчаса надо быть у твоей мамы.

Что? Что-о-о-о!!!

Я вскочила и стукнулась головой о лампу, которую прикрутила к изголовью кровати, чтобы читать перед сном. Тогда эта идея показалась мне очень удачной.