Шалости нечистой силы - Татьяна Светлова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Около восьми вечера он уже стоял перед дверью Вериной квартиры. Окна были темными, он это еще снизу заметил, но понадеялся, что Вера спит, и теперь тупо, в сотый раз, жал на кнопочку звонка.
Под ложечкой сразу образовалась пустота, а в пустоту натекла вязкая, густая, как кровь, ревность. Где она? Куда пошла? С кем проводит этот вечер?!
Ревность сменил страх. А вдруг без сознания? А вдруг опять голодный обморок? А вдруг вообще…
Виктор подергал ручку: нет, дверь надежно заперта. Раздираемый между ревностью и страхом за Веру, он решил для начала успокоиться и все обдумать.
Надо подождать. Вот если она не придет в течение ближайшего часа, тогда он вызовет слесаря и будет взламывать дверь.
"Почему, собственно, часа? — думал Виктор, усаживаясь на ступеньку.
— А, к примеру, не двух часов? По какому праву я стану взламывать дверь в ее квартиру? Что я скажу? Что, возможно, она лежит в обмороке? А кто вы такой, дяденька? — спросят меня, — чтобы взламывать дверь чужой вам женщины? И ответить мне будет нечего…"
Он прикурил. Прошло пятнадцать минут, безумно длинных пятнадцать минут. Виктор сидел, положив букет хризантем возле себя, чувствуя ягодицами холодную ступеньку и вяло думая, что следовало бы встать, а то можно и простатит заработать…
Лифт — с сеткой, старый лифт старого дома, — заскрипел и затрясся.
«Вера!» — вскочил Виктор и бросился к освещенной кабинке. Но она проплыла мимо, выше. Раздались оживленные голоса, женский смех, цокот каблучков, позвякивание ключей, радостный лай собачонки… От этих звуков у Виктора закружилась голова: как давно он не возвращался домой вдвоем с женщиной, вот так, весело, со смехом, под радостный визг какой-нибудь шавки с дрожащим от счастья хвостом!..
Неудивительно, что он так привязался к Вере: она была единственной живой душой, которой он оказался на сегодняшний день нужен… Но хотелось большего. Хотелось любви. Хотелось беззаботного смеха, ужина вдвоем, с веселым обсуждением только что увиденного фильма; потом душ, постель, и теплое, живое, любимое тело рядом… И заснуть, прижавшись, утыкаясь в волосы и вдыхая родной запах: «Ночью хочется звон свой спрятать в мягкое, в женское…»
Виктор никогда не чувствовал себя одиноким. Во всяком случае, так он считал, приезжая по вызовам к одиноким больным. Их одиночество было убийственным, безысходным, безнадежным: этим людям некого было попросить сходить в аптеку за лекарством, некому было приготовить им поесть, некому посидеть у постели больного и поговорить, поглаживая по руке и заверяя, что скоро он поправится и все образуется… И уже никогда не будет: возраст или сложный, негибкий характер не оставляли никакой надежды. Естественно, что на подобном фоне Виктор мог вполне считать себя счастливым человеком: молод, здоров, характер нормальный; денег мало, но все же есть, не бедствует, а квартирные и семейные трудности представлялись временными.
Но здесь, в Верином подъезде, его вдруг пробило. Собственное существование показалось серым и беспросветным, наполненным однообразной и трудной работой, без досуга и без уюта. А жизнь тем временем шла, шло время, шли часы и минуты — невозвратимые, потерянные навсегда для его собственного, личного счастья. Соседка Валерия Афанасьевна права: он спасал чужие жизни и безнадежно упускал свою собственную…
И вот теперь стало абсолютно ясно, что все загнанные в подсознание, подспудные мысли о его личном счастье, которое однажды придет, — мысли, дававшие ему силу жить и помогать жить другим, — все эти мысли и ожидания сошлись в одной точке, в которой находилась Вера. Он обманывал себя, считая, что просто опекает ее, а может так оно и было поначалу; но теперь-то нет смысла врать себе, теперь, когда ревность густо колыхалась в центре живота, подпирая сердце и сдавливая гастритный желудок — теперь следовало без лукавства признать, что он Веру — любит. Что он нуждается в ней. Что уже не мыслит жизни без нее. Что…
Вера вышла из лифта. Он, погруженный в свои мысли, не обратил внимания на скрипучую кабину, и только грохот дверей заставил его очнуться. Он кинулся: «Веронька!»
Она вздрогнула. Так ее называл Анатолий. «Веронька…» И долго смотрела непонимающим взглядом на Виктора. А он держал ее за плечи, забыв свой букет на ступеньке, вглядываясь в любимое лицо, — и отчаянно не находя в нем ответа своему всплеску радости.
Внутри все будто упало. Виктор все еще держал ее за плечи, все еще смотрел в глаза, надеясь уловить в них хотя бы лучик радости, но в глазах Веры было что-то непривычное. Ревность снова заплескалась в глубинах его организма.
Казалось, мысли Веры так далеко, что она с трудом узнает Виктора. Она смотрела напряженно, словно мозг ее проделывал большую работу, как у ученицы, плохо выучившей урок… Виктор выпустил ее плечи. Он больше не мог видеть этот пустой, безответный взгляд.
И тут Вера засмеялась.
— Витюша!, — произнесла она игриво. — Это ты! А мне показалось, Толя…
И, отперев дверь, вошла в квартиру.
Виктор не понял. Нет, не слова, — интонацию. Что-то странное было в ней. Что-то не то. Словно Вера пьяна… И «Витюша», — она никогда еще так не называла его.
— Заходи, — Вера приоткрыла дверь и удивленно глянула на Виктора. — Что стоишь за дверью?
Виктор вошел. Да, ему не показалось, — в ее голосе звучала какая-то необычная фамильярность. Вера всегда держала некоторую дистанцию с ним — вполне вежливую и, он бы даже сказал, элегантную дистанцию. А тут вдруг…
— А я гуляла!
Виктор с недоумением вглядывался в лицо, вслушивался в голос. Ее словно подменили. Это была не та Вера, вот и все. И вдруг догадка молнией резанула мозг: у нее кто-то появился! Конечно, нет сомнения, не зря его мучила глухая ревность — у Веры кто-то появился!
— Где? — излишне сухо спросил он.
— Там. — Вера неопределенно махнула рукой.
— Где это — там? — хмуро уточнил Виктор.
— Возле Толиного дома. Они, знаешь, тут меня совсем достали. Каждую ночь звонят, угрожают… Или просто молчат. Звонят — и молчат. Я не могу спать… — вдруг жалобно произнесла она. — Едва засну, — как они звонят. Если бы не твой коллега, я бы совсем сошла с ума. Спасибо тебе за заботу…
— Какой коллега? — изумился Виктор.
— Ну, которого ты попросил за мной понаблюдать, Женя. Да не смотри ты на меня так! Он мне просто укол сделал, что-то успокоительное, и теперь я, как пьяная…
Вот оно что… Она под действием какого-то седативного препарата!
Она не сидела в ресторане с другим мужчиной и не пила вино, как ему уже примерещилось, она просто под действием укола!
Да, но позвольте, какого укола? Какого коллеги? Виктор никого не просил… Это была бы, наверное, вовсе неплохая идея, но она не пришла ему в голову. И он никого к Вере не посылал!
Ему вдруг сделалось так не по себе, так страшно за Веру, что он растерялся. Он не знал, что сказать, чтобы не выдать свой страх. Очень кстати вспомнился забытый на ступеньке букет хризантем, и Виктор выскочил за ним на лестницу, и даже огляделся: не притаился ли тут какой-нибудь «коллега». Но на лестнице никого не было, снова гавкала где-то собачка, кто-то терзал фортепьяно, кто-то смотрел телевизор — мирная вечерняя жизнь мирных обывателей…
Уже устроившись на кухне, глядя, как Вера заваривает чай, он спросил как можно небрежнее: «Когда он к тебе приходил?»
— Женя?
— Мой коллега.
— Так он и есть Женя… Сегодня. Часов в пять.
— И что Женя сказал?
— Да ты что, Витя? Ты же сам попросил его навестить меня! Он так и сказал: Виктор попросил меня вас навестить.
— Ну?
— Ты странный какой-то… Что «ну?» Спросил, как мои дела. Нормально ли я питаюсь, хорошо ли сплю. А я пожаловалась, что они мне спать не дают, что звонят без конца. И тогда он сделал мне укол. Сказал, что это лекарство укрепляет нервную систему.
Вера нарезала сыр, достала масло, хлеб, пряники, разлила по чашкам чай и села напротив.
Виктор был голоден, и потому упрашивать себя не заставил. Намазав хлеб маслом и положив сверху сыр, придвинул к себе чашку. И заметил, что Вера ничего не ест.
— Ты не голодна? — с подозрением в голосе спросил он. Снова привиделись рестораны и богатые поклонники.
— Нет. Ты ешь, не обращай внимания. Я сыта.
— Где-то поела?
Вера замялась.
Виктор встал, обошел Веру, заглянул в холодильник. Кроме того, что уже стояло на столе, в нем ничего не было.
— Та-ак, — грозно проговорил он, возвышаясь над ней, — что это за фокусы? Ты мне обещала!
— Я ела! — оправдывалась Вера. Честное слово, я сегодня ела!
— Что и когда?
Вера промолчала, лишь пожав худыми покатыми плечами.
— Ты ела в городе?
Она снова не ответила, бросив на Виктора какой-то затравленный взгляд.
Что-то тут не то, что-то все же странное было в ней и во всей этой истории.
— Вера, я тебя спрашиваю, ты ела где-то в городе?
Ему не следовало так с ней разговаривать, — так не разговаривают с любимыми женщинами, — но врач в Викторе был сильнее мужчины, даже влюбленного.
