Расшифрованный Достоевский. Тайны романов о Христе. Преступление и наказание. Идиот. Бесы. Братья Карамазовы. - Борис Соколов

24 сентября 1865 года Аполлинария призналась: „Мне говорят о Федоре Михайловиче. Я его просто ненавижу. Он так много заставлял меня страдать, когда можно было обойтись без страдания“.

17 октября 1865 года в Спа Аполлинария записала: „В это время тоски и отчаяния я так много думала о Gault, и, может быть, мысль эта, уверенность в его дружбе, сочувствии и понимании спасли меня. Уверенная в ней, я чувствовала себя вне этой жалкой жизни и способной подняться выше ее. Туг только я поняла настоящую цену дружбы и уважения лиц, выходящих из общего круга, и нашла в уверенности этой дружбы мужество и уважение к себе. Покинет ли меня когда-нибудь гордость? Нет, не может быть, лучше умереть. Лучше умереть с тоски, но свободной, независимой от внешних вещей, верной своим убеждениям, и возвратить свою душу Богу так же чистой, как она была, чем сделать уступку, позволить себе хоть на мгновение смешаться с низкими и недостойными вещами, но я нахожу жизнь так грубой и так печальной, что я с трудом ее выношу. Боже мой, неужели всегда будет так! И стоило ли родиться!“

2 ноября 1864 года они встретились в Петербурге: „Сегодня был Федор Михайлович, и мы все спорили и противоречили друг другу. Он уже давно предлагает мне руку и сердце и только сердит этим. Говоря о моем характере, он сказал: если ты выйдешь замуж, то на третий же день возненавидишь и бросишь мужа. Припоминая Го, я сказала, что это один человек, который не добивался толку. Он по обыкновенной манере сказал: „Этот Го, может быть, и добивался“. Потом прибавил: „Когда-нибудь я тебе скажу одну вещь“. Я пристала, чтоб он сказал: „Ты не можешь мне простить, что раз отдалась“ и мстишь за это; это женская черта“. Это меня очень взволновало».

6 ноября Аполлинария записала: «Был Федор Михайлович. Втроем, с ним и с А.О., мы долго говорили. Я говорила, что сделаюсь святой, пройдусь босиком по Кремлевскому саду в Москве и буду говорить, что ангелы со мной беседуют и проч. Я много говорила».

К тому времени чувства обоих уже перегорели. Аполлинария писала Достоевскому: «Ты просишь не писать, что я краснею за свою любовь к тебе. Мало того, что не буду писать, могу уверить тебя, что никогда не писала и не думала писать, за любовь свою никогда не краснела: она была красива, даже грандиозна. Я могла тебе писать, что краснела за наши прежние отношения. Но в этом не должно быть для тебя нового, ибо я этого никогда не скрывала и сколько раз хотела прервать их до моего отъезда за границу…

Что ты никогда не мог этого понять, мне теперь ясно: они для тебя были приличны. Ты вел себя, как человек серьезный, занятой, по-своему понимал свои обязанности и не забывал и наслаждаться, напротив, даже, может быть, необходимым считал наслаждаться, на том основании, что какой-то великий доктор или философ утверждал, что нужно пьяным напиться раз в месяц».

Беспокоясь о целостности восприятия «Идиота» читателями и сожалея, что при самой большой гонке печатанье романа не успевает завершиться в декабре, Достоевский писал 26 октября (7 ноября) 1868 года С. А. Ивановой: «Наконец, и (главное) для меня в том, что эта 4-я часть и окончание ее — самое главное в моем романе, то есть для развязки романа почти и писался и задуман был весь роман». «Гибель героини, взаимное сострадание двух соперников, двух названных братьев, над трупом любимой женщины, возвещающее им обоим безнадежный исход на каторгу или в сумасшедший дом», — так охарактеризовал Л. П. Гроссман развязку романа. Она возникла на сравнительно поздней стадии работы, 4 октября 1868 года, когда рядом с заметкой: «Рог(ожин) и Князь у трупа. Final» — автор написал в знак своего удовлетворения новым творческим открытием: «Недурно».

Н. А. Бердяев в статье «Мировоззрение Достоевского» писал: «В „Идиоте“ все движение идет не к центральной фигуре князя Мышкина, а от нее ко всем. Мышкин разгадывает всех, прежде всего двух женщин, Настасью Филипповну и Аглаю, полон вещих предчувствий, интуитивных прозрений. Он всем идет на помощь. Человеческие отношения я — единственное „дело“, которым он целиком захвачен. Сам он живет в тихом экстазе. Вокруг него — бурные вихри. Загадочно-иррациональное, „демоническое“ начало в Ставрогине и Версилове напрягает и накаляет окружающую атмосферу, порождает вокруг себя бесовское кружение. То же иррациональное, но „ангелическое“ начало в Мышкине не порождает из себя беснования, но оно не может излечить от беснования, хотя Мышкин всей душой хочет быть целителем. Мышкин не вполне, не до конца человек, его природа светлая, но ущербная. Полного человека потом Достоевский попытается показать в Алеше. Очень интересно, что в то время как „темные“ — Ставрогин, Версилов, Иван Карамазов — разгадываются, к ним все движется, „светлые“ — Мышкин, Алеша сами разгадывают других, от них идет движение ко всем. Алеша — разгадывает Ивана („Иван-загадка“), Мышкин прозревает в душу Настасьи Филипповны и Аглаи. „Светлые“, Мышкин, Алеша, наделяются даром прозрения, они идут на помощь людям. „Темные“, Ставрогин, Версилов, Иван Карамазов, наделяются загадочной природой, которая всех мучает и терзает. Такова концепция центростремительного и центробежного движения в романах Достоевского. Иная концепция „Преступления и наказания“. Там судьба человека раскрывается не в человеческой множественности, не в раскаленной атмосфере человеческих соотношений. Раскольников разгадывает границы человеческой природы наедине с собой, он экспериментирует над собственной природой. „Темный“ Раскольников не был еще „загадкой“, подобно Ставрогину или Ивану. Это еще стадия в судьбе человека, в путях человеческого своеволия, предшествующая Ставрогину и Ивану Карамазову, менее сложная. Загадочен не сам Раскольников, загадочно его преступление. Человек переходит свои границы. Но своеволие не изменило еще коренным образом человеческой природы. Герой „Записок из подполья“, Раскольников ставят проблемы и загадки. Версилов, Иван Карамазов, Ставрогин сами — проблемы и загадки».

Кажется, что в «Идиоте» князь Мышкин терпит полное поражение. Ему так и не удается никому помочь, использовать во благо людям неожиданно свалившееся на него миллионное наследство. Он оказывается не в силах помешать убийству Настасьи Филипповны Рогожиным. И в финале Мышкин возвращается в прежнее блаженное состояние, опять скрывается в швейцарском убежище. Однако именно князь оказывается единственным из персонажей романа, к кому не может пристать зло мира. И только он способен на чистую и бескорыстную любовь, свободную от роковых страстей. Как и Иисус в «Легенде о Великом инквизиторе», князь Мышкин побеждает зло лишь морально, в том числе и отказываясь мстить злу, мешая ему окончательно восторжествовать в людских душах лишь одним фактом своего присутствия в мире.

«Бесы»

•

Блеск и нищета русских революционеров

Из всех романов Достоевского «Бесы» в наибольшей степени воспринимались и воспринимаются современниками и потомками как роман-предупреждение, роман-пророчество. Опубликованный в журнале «Русский вестник» в 1871 году и в конце 1872 года, роман «Бесы» написан «о грядущем, скорее о нашем времени, чем о том времени», — утверждал Н. А. Бердяев в «Русской идее» уже в середине XX века, после Второй мировой войны, после холокоста и ГУЛАГа, после миллионов убитых только за принадлежность к тому или иному народу и религии или за политические убеждения.

Действительно, тем, кто пережил революцию в России, ужасы двух мировых войн, холокост, «Бесы» казались актуальнейшим произведением. Не случайно мировую известность приобрела инсценировка романа Достоевского Альбером Камю под названием «Одержимые», премьера которой состоялась 30 января 1959 года в парижском театре «Антуан». Композиционным центром спектакля стала «Исповедь Ставрогина». Уже в дневнике 1947 года, в период работы над пьесой «Праведники», Камю отмечал: «Духовный коммунизм Достоевского — моральная ответственность всех». А в день премьеры «Одержимых» французский писатель заявил: «Я старался только проследить глубинное движение книги и подняться вместе с ней от сатирической комедии к драме и к трагедии… В остальном же мы пытались среди этого жуткого, суетного, полного скандалов и насилия мира не потерять ту нить сострадания и милосердия, которые делают мир Достоевского близким каждому из нас».

Сам Достоевский тоже порой хотел заглянуть в будущее, но оно получалось уж больно мрачным. Уже после «Бесов», в планах к роману «Подросток» Достоевский сделал запись: «Фантастическая поэма-роман: будущее общество, коммуна, восстание в Париже, победа, 200 миллионов голов-.» Но он еще верил, что Россию минует чаша сия.

Еще продолжая работу над четвертой частью «Идиота», 11 (23) декабря 1868 года Достоевский писал из Флоренции поэту А. Н. Майкову: «Здесь же у меня на уме теперь: 1) огромный роман, название ему „Атеизм“ (ради Бога, между нами), но прежде чем приняться за который мне нужно прочесть чуть не целую библиотеку атеистов, католиков и православных. Он поспеет, даже при полном обеспечении в работе, не раньше как через два года. Лицо есть: русский человек нашего общества, и в летах, не очень образованный, но и не необразованный, не без чинов, — вдруг, уже в летах, теряет веру в Бога. Всю жизнь он занимался одной только службой, из колеи не выходил и до 45 лет ничем не отличался. (Разгадка психологическая: глубокое чувство, человек и русский народ). Потеря веры в Бога действует на него колоссально. (Собственно — действие в романе, обстановка — очень большие.) Он шныряет по новым поколениям, по атеистам, по славянам и европейцам, по русским изуверам и пустынножителям, по священникам; сильно, между прочим, попадается на крючок иезуиту, пропагатору, поляку; спускается от него в глубину хлыстовщины — и под конец обретает и Христа и русскую землю, русского Христа и русского Бога. (Ради Бога, не говорите никому; а для меня так — написать этот последний роман, да хоть бы и умереть — весь выскажусь…)»