О любви. Истории и рассказы - Александр Цыпкин

– Короче, твои плети с моей талии все время мне на задницу сползают, ты и с ней такой же непроизвольный финт случайно можешь выкинуть! Так что лучше свои руки ей сразу на плечи положи, тогда они у тебя до конца танца точно до ее булок соскользнуть не успеют. И активнее топчись на месте в такт музыке. Девчонки энергичных любят, а не вялых додиков. Подойди к ней, кивни с серьезным видом башкой и веди за руку в центр площадки на танец.

– А если она не согласится? Я че, как дурак перед ней стоять буду?

– Не трясись, согласится! – сказал чувак. – Я за вами уже пару дней наблюдаю. Твоя красавица тоже на тебя запала, вот я и решил помочь вам примагнититься.

Чувак приобнял меня, прижав к своему мощному плечу, тряхнул несколько раз и, улыбаясь, подбодрил:

– Я для вас сейчас такую офигенную вещь поставлю, сами друг к дружке в объятия кинетесь. Новый пласт: «Музыкальный калейдоскоп, восьмая серия»! Там одна песня потрясная, просто – космос, называется «Девушка», Битлы поют!

Я никак не хотел идти, но они, не переставая ржать как лошади, затащили меня на танцплощадку. Заиграла музыка. Получив от чувака толчок в спину, я неуверенно двинулся на ватных ногах в направлении девчачьей стайки. С невероятным для себя усилием преодолел это «тысячекилометровое» расстояние, подошел к незнакомке, мотнув вниз башкой, как меня учили, пригласил ее на танец и… О, чудо! Она согласилась.

Мои руки, еле касаясь, легли на ее оголенные загорелые плечи, время остановилось, я боялся дышать. Музыка накрыла с головой, проникая, растворяясь во мне, делая невесомым, неожиданно поднимая над сценой вместе с незнакомкой, плавно покачивая в завораживающем, фантастическом ритме, удивительном тембре голоса певца, непонятной и от этого еще более возбуждающей английской речи, – и осторожно, мягко опустила нас на скрипучие полы старой деревянной танцплощадки.

Оступившись, девушка качнулась всем телом, и неожиданно на какой-то миллиардный миг ее губы вскользь притронулись к моей щеке. Это было прикосновение раскаленного железа, жар от которого мгновенно распространился по всему телу. Я весь полыхал, казалось, еще чуть-чуть – и огонь просто испепелит меня, а ветер подхватит серую пыль и развеет над ночными просторами Волги. Но… музыка неожиданно закончилась, танцующие разошлись, а мы так и остались стоять вдвоем посреди танцплощадки, не опуская рук, глядя друг на друга. Забыв обо всем, я, не отрываясь, смотрел в ее широко открытые зеленые глаза, погружаясь в бесконечную даль их необъятных полей с радужным разнотравьем. Не знаю, сколько времени мы так простояли, наверное целую вечность, но неожиданно она вырвалась и, как дикая кошка, стремглав рванула в темноту парка.

Мой первый, случайный поцелуй! Всю ночь я не мог заснуть, вспоминая и перебирая в памяти вновь и вновь, в тысячный раз, каждый миг нашего танца, возрождая заново незабываемые ощущения, ее легкое дыхание, случайное прикосновение огненных губ к моей полыхающей красным заревом щеке, нестерпимый, но такой сладкий, солнечный жар маленьких ладоней на моих плечах.

Я не мог дождаться наступления вечера, подгонял время, которое превратилось в тягучую резину, смотрел каждую минуту на часы, ненавидел солнце, которое, казалось, навсегда зависло на небосклоне. Но как бы время ни застывало, оно все-таки двигалось, и вечер наступил. Выросшие крылья несли на заветную танцплощадку, я летел, не чувствуя под собой ни ног, ни земли. На сокровенном месте были все: мои новые друзья, подружки моей незнакомки, но… не было – ее! Свет потух! Мир рухнул!

Ни завтра, ни послезавтра, больше никогда я ее так и не увидел!

Виолетта Минина. Прощай, Сыроежкин!

Мы решили с Наташкой так: она любит Электроника, а я – Сыроежкина.

Все началось с этого фильма. Я его посмотрела три раза. После него у всех наших посрывало крышу, и началась настоящая любовная эпидемия. Все только про этот фильм и говорили… Но больше всего – про Электроника и Сыроежкина, конечно.

– А я еще ни в кого не влюблялась ни разу, – призналась я Наташке.

– Только сказать про это никому не вздумай, – подруга зашептала мне в ухо, и я почувствовала на щеке ее горячее дыхание, – а то решат, что ты отсталая. В наши двенадцать лет уже нормально, если ты в кого-то влюбляешься. Сыроежкин – идеальный выбор! Вообще, мне сначала больше понравился Электроник. Он такой… Ну… умный, красивый.

Но Наташка сказала:

– Так нечестно! Я его первая полюбила. И вообще: глупо ссориться из-за парней. Мы ведь подруги! Правда?

Ладно, решила я, Сыроежкин тоже парень прикольный. Даже, пожалуй, получше Электроника будет: не такой зубрила и зануда. И тоже родинка на щеке. Тем более в Электроника, как оказалось, влюблены почти все девочки нашего класса. А в Сыроежкина только Вита и Элька.

Но – если совсем честно – я была влюблена не только в Электроника, а сохла еще и по Димычу, причем давно. Только рассказывать об этом никому не хотела. Он ведь не Электроник. И даже не Пашка Скворцов – вратарь школьной сборной по футболу. И даже не Сашка Степанов, который на гитаре играет и сам подбирает музыку. А так себе – непробиваемый троечник, и к тому же учится в музыкалке играть на баяне.

А потом мы с Наташкой сидели целые выходные и мечтали, как мы будем гулять по парку вчетвером: Наташка с Электроником и я с Сыроежкиным. Или гонять на великах по школьной площадке… И даже целоваться. Ну лично я про «целоваться» не думала – это все Наташка. У нее все всегда по-серьезному. К вечеру воскресенья я уже сама верила, что просто жить не могу без Сыроежкина. Закрывала глаза и видела его лицо с игривой ухмылкой на пухлых губах, его непослушные вихры.

Во вторник Наташка забежала ко мне перед школой, хотя обычно за ней заходила я.

– Ты видела последнюю «Пионерку»? – затараторила она.

– Нет еще.

– Ну так смотри! – Наташка взмахнула передо мной газетой. На последней странице с фотографии на меня смотрели Электроник и Сыроежкин. Красивые. Кудрявые. Такие классные!

– Ого!

– Их на самом деле Володя и Юра зовут, Торсуевы.

– Да знаю я.

Я с трепетом в сердце осторожно взяла газету.

– Ну, привет, Сыроежкин! – прошептала я. – Что, будем дружить?

И мне показалось, что Сыроежкин подмигнул мне с газетного портрета.

Целых два месяца мы с Сыроежкиным жили душа в душу! Мне это ужасно нравилось! Днем и ночью мы болтали обо всем на свете. Про то, что я хочу стать археологом и изучать древние города. Про путешествия по миру, про пирамиды и про астероиды.

А потом я ему все честно рассказала про Димыча.

– Как думаешь, Сыроежкин, можно любить сразу двоих?

«Не знаю. Не пробовал».

– А ты меня любишь?

«Обожаю!»

– Здорово! И я тебя!

«Ладно, поздно, Вилишна! Спи уже. Завтра в школу».

– Ага.

Но спать совсем не хотелось. Часы на кухне пробили три. Я лежала в кровати и смотрела на потолок – по нему плыли рыбки из ночника. Плыли куда-то далеко, в Африку, к старым городам, к загадочным фараонам. И мы с Сыроежкиным плыли вместе с ними…

Я возвращалась из школы, пиная по дороге тонкие льдинки, и крутила в руках корочку наста. Она искрилась на солнце, будто усеянная маленькими бриллиантиками. Красиво! У моего дома на скамейке сидел Димыч и, опустив голову, что-то чертил палкой на грязном утоптанном снегу. Шапка у него сползла на лоб, шарф вылез из-под куртки и одним концом свисал до самой земли. Увидев меня, он откинул палку в сторону и стал быстро затирать ногой свои каракули.

Я кинула косой взгляд, и меня словно кипятком окатили: сердечки, много-много сердечек… Пронизанных стрелой. И в них четко были различимы надписи: «Д + В»…

Димыч покраснел, будто его застукали за чем-то криминальным. И начал что-то невнятное мычать.

Я заговорила первой:

– Привет! Чего делаешь?

– Здоро́во! – Димыч заерзал на скамейке. – У меня тут… Ну это… Вот! – Димыч протянул мне бумажку.

– Это что?

– Это… «Озеро лебединое»… Билет. Тебе на день рождения. Пойдешь со мной?

Я сглотнула слюну. И как можно спокойнее произнесла:

– Не знаю. Я у мамы спрошу.

А потом вошла в подъезд и понеслась вверх на седьмой этаж, как сумасшедшая, перескакивая через ступеньки!

Наташка сидела у стола и раскачивалась на стуле. Мы с ней еще вчера решили написать письмо братьям Торсуевым. Она уже накидала текст на бумаге в клеточку.

– Знаешь, Наташ, я не буду писать письмо Сыроежкину, – тихо проговорила я, не поднимая головы. – Я, наверное, его больше не люблю. И вообще, меня Димыч в театр пригласил, на «Лебединое озеро».

Наташка открыла рот и выронила ручку, которую крутила в руках:

– И ты что, согласилась?

– М-мгу, – я виновато закивала в ответ.

– Дура! Зачем тебе этот дегенерат-троечник?! Да над тобой все ржать будут. Если ты с ним куда-то пойдешь, то ты… ты мне больше не подруга!

И так на меня зыркнула, что у меня даже во рту пересохло.