Усадьба - Мэри Пирс

– Думаю, могу обещать вам, мистер Кокс, что вы найдете меня вообще разумным человеком. Ваш отец доверял мне. Я надеюсь, что вы тоже будете доверять мне. Осталось еще несколько вопросов, которые нам следует обсудить, и я полагаю, лучше всего начать с покупки дома.

Покинув контору мистера Годвина, брат и сестра почти не разговаривали. Во-первых, на улице было много народа. Во-вторых, Мартину нужно было благополучно добраться до экипажа. Они молчали до тех пор, пока не выехали из города на дорогу, которая вела к Фордоверу. Тут, наконец, Мартин дал волю своим чувствам.

– Эти деньги! Счастье! – сказал он, сжимая кулаки. – Три тысячи фунтов! Только подумай! А отец все эти годы говорил, что едва сводит концы с концами!

– Да, я знаю, – отвечала Нэн. – Я до сих пор с трудом верю всему этому.

– И эта нищета на протяжении многих лет! Ничего не иметь! Заставлять работать тебя в каменоломне до трещин на руках, от которых ты плакала. Заставлять нас – и нашу маму тоже – жить так, как живут крысы в норе. Мама болела шесть месяцев, а отец лишь обещал ей: «Когда-нибудь, Энни. Когда-нибудь». Мама умерла от его обещаний. И все это время у него были эти деньги, лежали год за годом, ничего не делали, их становилось все больше! – Мартина захлестнула волна горечи. Его молодой голос дрожал. – О, Нэн, я ненавижу его за это! Я никогда не прощу ему этого. Никогда! – сказал он.

– Замолчи, не надо говорить этого. Ты так не думаешь на самом деле, я знаю.

– Но я думаю так! Все это – правда!

– Отец думал о тебе. Все, что он делал, он делал ради тебя. Даже умер оттого, что поднял камень, чтобы спасти твою ногу.

– Я знаю это! Но я не просил его убивать себя. А если бы он не был таким жадным, если бы не дрожал над каждым пенни, то мы могли бы починить лебедку, и ничего не случилось бы. Он бы не умер, а я не испытывал бы эту проклятую боль в ноге!

Нэн ничего не сказала, она просто отвезла его домой. Она уложила его на кровать, подложив подушки под больную ногу. Затем она поехала в Меер и объяснила, почему остановлены работы по строительству новой часовни в Роуэлл-Кросс. Когда она вернулась, Мартин спал. Он проспал еще несколько часов, а когда проснулся, ярость его поутихла, но чувство горечи осталось.

– Ты понимаешь, что если бы эти три тысячи фунтов были вложены, мы могли бы прилично жить на проценты с них, вообще не работая?

– Ты именно это и собираешься сделать? – спросила в изумлении Нэн.

– Нет. Я просто хочу показать тебе, как с нами обращались все эти годы, потому что ты, похоже, не понимаешь, какую огромную сумму денег нам оставил отец.

– Понимаю. Я не дура.

– Тогда почему же ты не злишься? – спросил ее Мартин.

– Потому, – мягко ответила она, – что ты злишься за нас обоих. – Затем, помолчав, она добавила: – Ты будешь по-прежнему работать каменщиком, когда заживет нога?

– Скорее всего, да. А если мне разрешат взять в аренду Скарр, то я буду работать здесь. Но теперь тут будет все не так, как было раньше. Да, я обещаю тебе это! Отец всегда верил, что наш камень лучший в округе. Он всегда говорил, что настанет день, когда вырастет потребность в нем; всегда повторял, что нужно быть готовыми к этому. Но я хочу подготовиться к этому дню так, как отец и не мечтал. Я хочу вложить часть денег в саму каменоломню, потому что я тоже верю в наш камень. В десять раз больше, чем отец.

Нэн молчала. Он посмотрел на нее.

– Но не только в каменоломне должны произойти изменения. Вся наша жизнь должна перемениться. Прежде всего нам надо найти приличный дом. Не снять, заметь, а купить наш собственный дом, прямо сейчас же. Мы купим нормальную мебель – дубовую или красного дерева – ты сама выберешь. У тебя будет плита, на которой ты будешь готовить, с духовкой, сияющая медью. Конечно, ты купишь себе новую одежду, самые модные шляпки!

Нэн улыбнулась. Она была тронута его словами, но в ее улыбке была тоска, и Мартин заметил это.

– Что случилось? Тебе не нравится думать о том, что скоро у нас будут все те вещи, о которых ты мечтала долгие годы?

– Нет, конечно, я довольна. Просто мне хотелось бы, чтобы ты помнил о том, что за все это нам следует благодарить нашего отца.

– О, я хорошо об этом помню! Но я также хорошо помню, на что была похожа наша жизнь до сих пор. Мы жили, не имея самого необходимого, а у него были деньги. И ты хочешь сказать, что не видишь в этом ничего плохого?

– Все, что я хочу сказать, это то, что отец думал, что он делает как лучше.

– Ну, мои идеи отличны от его и отныне я один буду решать, что лучше. И завтра, когда мы опять поедем в город, мы посмотрим, какие дома там продаются.

– Я думаю, нам стоит немного подождать. Неприлично заниматься этим, когда со смерти нашего отца прошло всего тридцать шесть часов.

– А когда это будет прилично? – спросил Мартин.

– Я думаю, что мы, по крайней мере, должны заняться этим после похорон, – сказала Нэн.

Двумя днями позже они стояли на церковном кладбище и наблюдали, как опускают гроб их отца в могилу, рядом с гробом матери. Когда ушли люди из похоронной конторы, викарий мистер Хиксон проводил их до ворот кладбища и помог Мартину, который был все еще на костылях, сесть в экипаж.

Это был чудесный, солнечный день, в воздухе чувствовалась весна, птицы трудились над постройкой и починкой своих гнезд в ветвях деревьев. Они ехали мимо домов с садиками перед ними, огороженными низкими каменными стенами. Это были дома, которыми так восхищалась Нэн, когда приходила к церкви проведать могилу матери. И теперь, проезжая по улице, она вдруг увидела на воротах одного из домов белую табличку, на которой было написано «Продается с аукциона». Внизу было приписано имя аукциониста. Это был коттедж в самом конце улицы – за ним начинались поля и пастбища – и Нэн, не веря своим глазам, указала на дом Мартину:

– Мартин, посмотри.

– Господи, благослови!

– Ты думаешь?..

– Это то, что нужно.

Коттедж был пуст, они это видели, окна были без занавесей. Торги должны были состояться в марте, десятого числа, а разрешение на осмотр можно было получить у мистеров Томсона и Харгривза. После короткого обсуждения Мартин сошел у коттеджа, а Нэн поехала за ключом.

Неловко, оттого что был на костылях, он открыл ворота и вошел во дворик. Слева, недалеко от тропинки, была невысокая каменная стена, отгораживающая садик от соседей. Поскольку была ранняя весна, сад был почти голым, но кое-где были видны вечнозеленые растения, а на вишневых деревьях и смородиновых кустах уже набухли почки.

Поскольку коттедж был крайним, его сад был шире остальных. За домом росли фруктовые деревья – яблони и сливы, по другую сторону был огород с кустами малины и грядками брокколи. Когда Мартин вплотную подошел к ограде, он увидел поля и пастбища, по которым протекал ручей. В двух или трех сотнях ярдов от дома ручей впадал в Лим, а еще через сотню ярдов от этого места стояла фабрика «Шервез». Мартин не видел фабрики из-за деревьев, которые росли на берегу реки, но он слышал шум водяных колес и монотонный стук работающих станков.